Эсмеральда пребывала в приподнятом расположении духа: сегодня истекла половина определённого Фролло срока. Всё складывалось для неё как нельзя более удачно. Цыганка настолько привыкла к чувству защищённости, что неожиданное обращение молодого человека в потрёпанном сюрко подозрений не вызвало. Жоффруа, как было велено, на голубом глазу поведал: в деле цыганки вскрылись новые обстоятельства, некто капитан Феб де Шатопер желает дать показания и ждёт цыганку, чтобы вместе ехать во Дворец правосудия. Эсмеральда, помня неоднократно повторённый наказ ни под каким предлогом не покидать собор, заволновалась. Капитан оказался благородным человеком, он поверил в её невиновность, хочет оправдать перед судьями! А она рискует упустить счастливый случай. Как назло, архидьякон именно сегодня отлучился по делам, а судья должен был прийти только вечером. Эти сомнения она озвучила посланнику.
— Вы говорите о судье Фролло? — присвистнул сообразительный Жоффруа. — Так он как раз сейчас во Дворце правосудия, куда вам следует отправиться.
Эсмеральда всё ещё колебалась.
— Но почему же капитан сам не пришёл?
Школяр, чьё красноречие питал страх перед петлёй, расплылся в улыбке.
— Думаете, вашему капитану охота, чтоб его видели вместе с цыганкой? Вот он и прислал меня. Идёмте же, пока он не раздумал!
Это походило на правду. Эсмеральда вспомнила красавицу де Гонделорье в объятиях Феба в день казни, судью, отбившего её у стражи. Одно воспоминание притянуло другое — о свистке, который она на всякий случай носила на шее.
— Сможешь позвать Квазимодо, — всплыл в сознании голос Фролло. — Свист он услышит.
— Подождите меня здесь, — сказала она школяру. — Я скоро вернусь.
Отсутствовала цыганка не более получаса, однако за этот срок Жоффруа Дюбуа извёлся от беспокойства, кидаясь то в жар, то в холод. Наконец сияющая Эсмеральда вернулась, положив конец его мытарствам, и предложила скорее идти к капитану.
— Его карета ждёт нас на Соборной площади. Следуйте за мной, девушка! — провозгласил школяр, зашагав впереди. Не предвидя подвоха, Эсмеральда двинулась следом.
На Соборной площади действительно стояла карета. Цыганке едва не сделалось дурно, когда она как следует рассмотрела её. В довершение, улыбчивый молодой человек метнулся вбок и мгновенно растворился в толпе. Девушка бросилась было обратно в укрытие, но обе её руки оказались в тисках. Цыганка беспомощно забилась, схваченная двумя сержантами городской стражи. От крыльца собора её отделяли всего каких-то пятнадцать шагов. Вокруг полно людей, но никому не было дела до стражников, среди бела дня волокущих упирающуюся девушку к зловещей чёрной карете с зарешёченными окошками. Точнее, прохожие делали вид, будто ничего не замечают, и торопились пройти мимо. Не вырваться. И руки скручены. А ведь Фролло предупреждал…
— Помогите! — закричала Эсмеральда что есть мочи. Жёсткая потная ладонь тут же зажала ей рот.
Всё же призыв цыганки не остался неуслышанным. Перед стражниками и их добычей словно из-под земли вырос плечистый малый в лохмотьях (будь здесь Жеан Фролло — он узнал бы его!). Вытянув грязную руку, бродяга загнусил:
— Подайте, Христа ради!
— Пошёл прочь! — рявкнул сержант.
Король Алтынный, не вняв приказу, перегородил стражникам дорогу, продолжая кривляться. Неожиданно он весь подобрался и тигриным прыжком сбил с ног сержанта, державшего правую руку Эсмеральды. Охнув, служака выпустил жертву, а его товарищ растерялся, не зная, тащить ли цыганку в карету, или же разделаться с дерзким бродягой. Цыганка, воспользовавшись заминкой, схватила свисток. Площадь огласила знакомая переливчатая трель. Сержант, предупреждённый о цыганских фокусах, ещё крепче вцепился в девушку, но неведомая сила подняла его в воздух, сдавив глотку, заставив разжать пальцы. Не успев толком ничего сообразить, он разделил участь напарника, будучи отброшен на мостовую чей-то стальной рукой. Квазимодо — а это был он — подхватил цыганку в охапку и в три прыжка преодолел расстояние до спасительного крыльца. Клопен, выпустив основательно помятого сержанта, тут же ретировался. Посрамленные стражники, потоптавшись на месте и потерев ушибленные места, побрели докладывать Шармолю о неудаче. Что касается Жоффруа Дюбуа, то он мчался прочь из Ситэ так, что ветер свистел в ушах, закаиваясь впредь даже думать об азартных играх и давая обеты вплотную приняться за учёбу.
Свисток, который Эсмеральда считала бесполезным, послужил-таки ей во благо. Квазимодо спас цыганку уже самостоятельно, без чьей-либо указки. Клопен Труйльфу совершил первый в жизни героический поступок. Цыганка извлекла ценный урок, а школяр взялся за ум. Таковы были итоги неудавшегося похищения.
— Шармолю… — гневно прошептал Фролло, сжав кулаки. Квазимодо, взволнованно жестикулируя, рассказывал хозяину о произошедшем. Эсмеральда сжалась на тюфяке, обхватив плечи руками, не обращая внимания на ластившуюся к ней Джали.
— Ведь я тебя предупреждал! Нос не вздумай высовывать за пределы собора! — напустился Фролло на девушку. — Хорошо, у тебя хватило ума предупредить Квазимодо, не то болтаться бы тебе в петле на Гревской площади!
Цыганка всхлипнула. Плечи её дрогнули.
— Он сказал… Капитан хочет дать показания… — едва вымолвила она.
— Капитан?! Знаешь ли ты, какие показания дал твой разлюбезный капитан? — Фролло при упоминании ненавистного Феба взвился, как ошпаренный. — Он назвал тебя колдуньей и думать забыл о твоём существовании. Слышишь, цыганка? Он никогда не любил тебя! Не любил, не любил!
Эсмеральда чувствовала себя так, словно ей надавали пощёчин. Пусть бы лучше судья действительно ударил её, а не терзал жестокими словами, не мучил ревностью, не попрекал давно остывшими грёзами об офицерском мундире. Зачем он на неё кричит?! Она и без того противна сама себе. Глупышка, купилась на безыскусную ложь, подвела стольких людей. Безвольная кукла, которую все постоянно вынуждены спасать. Зачем только она на свет появилась? Зачем? Зачем?! Не выдержав, цыганка разрыдалась.
— Что же ты… — растерялся судья, не в силах видеть её слёзы. — Ведь всё позади…
Квазимодо сделал знак, как будто обнимал невидимый предмет. Фролло опустился на колени рядом с Эсмеральдой. Козочка деликатно отошла в сторону, устроившись в углу, не сводя с людей блудливых жёлтых глаз.
— Господин, я пойду! — сказал Квазимодо и опрометью выскочил из кельи, чтобы не видеть, как спасённую им девушку утешает другой. Никто не обратил на него внимания.
Жеан обнял цыганку за плечи, привлёк к себе, успокаивал, как умел, умолял простить за грубость. Он не знал ласковых слов, поэтому нашёптывал цыганке о скором освобождении, о вольном ветре, о месте, где воздух свеж, небо синее-синее, где в озере отражаются облака, шумят крылья мельницы и старый дом утопает в зелени сада. Она, всё ещё всхлипывая и содрогаясь, доверчиво затихла в его объятиях.
— С Шармолю я поквитаюсь, — прошипел Фролло, сердито сощурив глаза, — и проходимца, которого он подослал, из-под земли достану.
— Заклинаю тебя, не надо! — взмолилась Эсмеральда. — Лучше расскажи мне ещё о месте, где небо синее и шумит мельница. Ты видел его?
Жеан, призывая воспоминания, поведал ей о мельнице в крохотной деревушке Мулен**, доставшейся братьям Фролло в наследство от отца, куда его отправил Клод после смерти родителей и где прошли его ранние годы. Оттого-то его и прозвали Мельником.
— Мельничиха вскормила меня своим молоком, Клод заменил отца и мать. Мне нравилось в деревне, с детства всё там помнится огромным, необъятным. Хотя не удивлюсь, если прозрачное озеро на самом деле грязная лужа, а густой сад — несколько трухлявых яблонь. Я давно не бывал в Мулене. Хочу, чтобы память о нём осталась чистой. Я любил лежать в траве, наблюдать за работой мельничных крыльев, смотреть, как плывут по небу облака. А потом меня забрали в Париж, где я сперва почувствовал себя птицей, запертой в клетку, задыхался без деревенского воздуха. Потом привык и смирился, поставил перед собой задачу во что бы то ни стало достигнуть величия. Теперь я часто думаю, зачем, куда стремился все эти годы? Есть ли на земле уголок, где мне рады, где меня всегда ждут?
— Непременно есть! У каждого должен быть такой уголок, надо только найти его. Я много бродила по свету, не имея пристанища в непогоду, но всё не теряю надежды однажды найти место, которое станет моим домом. Мне часто приходилось рассчитывать только на себя, я чувствовала себя слабой и мечтала о человеке, который сможет меня защитить. Возможно, поэтому меня ослепил золотой мундир и я забыла обо всём ради мимолётного влечения. Прошу тебя, не вспоминай о капитане, мне больно слышать его имя.
— Я накричал на тебя. Прости! О, скажи, что не сердишься на меня!
— Я не сержусь. Ведь ты волновался за меня, поэтому и сорвался. Я заслужила порицание.
— Если бы ты умерла, я бы умер тоже, — кротко ответил Фролло. — Только помани, я последую за тобой хоть в огонь.
Фролло ликовал: его соперник забыт, более того — Феб де Шатопер никогда не был по-настоящему любим цыганкой. Радостно заколотившееся сердце заполнила тёплая удушающая волна, глаза лихорадочно заблестели, дыхание сделалось прерывистым. Не в силах сдержаться — будь что будет — он поцеловал девушку в губы. Она не ответила на поцелуй, но и не вырвалась в возмущении. Фролло ощутил знакомый прилив желания, когда кровь бурлит и порыв страсти, затмевая рассудок, требует утоления. Судья поспешно отпустил девушку, опасаясь повторения сцены в темнице и поспешил распрощаться, дабы не искушать судьбу и не испортить своей несдержанностью их хрупких отношений. Всё же в одном Жеан Фролло мог бы поклясться: во взгляде цыганки, когда он оставил её, на миг мелькнуло сожаление.
* Vulpes pilum mutat, non mores — Лиса меняет шкуру, но не нрав. (лат.)
** Мулен собственно и значит «мельница». В романе данное владение семьи Фролло и представляло собой мельницу. Автор позволил себе немного расширить наследство Жеана, а также изменить его местоположение.
========== Глава 10. Королевская милость ==========
— Завтра ты вновь обретёшь то, что я у тебя отнял — свободу. Если же вдруг король по какой-то причине не отменит приговор, не отчаивайся, Квазимодо выведет тебя за городские стены. Я всё приготовил на тот случай, если придётся бежать. Но будем уповать на лучшее. Ни о чём не тревожься.
— Завтра… Ох! Уже завтра! Мне не верится, что день, когда я вернусь к прежней жизни, вот-вот наступит! Я так ждала его, а теперь боюсь неведомо чего.
— Это мне следует бояться, — горько усмехнулся Жеан, — ибо неизвестно, где я окажусь по воле государя. Эсмеральда, прошу, помолись за меня! Ведь, может, я вижу сегодня последний закат!
— Я молюсь каждый день! — зарделась цыганка.
Фролло и Эсмеральда стояли на галерее, глядя на затихающий Париж. Над ними неспешно уплывали вдаль гряды облаков, внизу — до самого горизонта — развернулось черепичное море, перерезаемое жилками улиц. Вечерний ветер на высоте был наполнен прохладой и свежестью, обычные городские запахи и летний зной сюда не проникали. Твердыня собора Парижской Богоматери надёжно укрывала доверившихся ей людей от посторонних глаз, хранила тайну их слов. Эсмеральда впитывала взглядом городские пейзажи, мысленно прощаясь с ними. Больше ей не танцевать на парижских площадях. Получив постановление о помиловании, она сразу же вернётся во Двор чудес, чтобы справиться о таборе. Если табор снялся с места, она догонит его, если же нет — уйдёт вместе с Джали. Подальше от города, где события последних месяцев, причудливо переплетясь, едва не затянулись пеньковой удавкой на её шее!
Последний закат разгорался, разливаясь по небу кровавым маревом. Страх, который Фролло безуспешно старался изгнать, всё сильнее сковывал его мятущийся дух: завтра он потеряет всё, чего достиг за годы рьяной безупречной службы, быть может, лишится самой жизни. Как заблагорассудится королю. Но даже ужас перед грядущей расплатой не мог поколебать решимости Жеана, подкрепляемой любовью к цыганке и нравоучениями старшего брата. Пришла пора держать ответ за преступление, и он готов смиренно принять наказание. Пусть даже его ждёт эшафот или железная клетка в Бастилии. По крайней мере, Эсмеральда будет спасена. Он готов вытерпеть любую пытку, лишь бы знать, что ей ничто не угрожает, что его грех перед ней искуплён.
Завтра цыганка вырвется на волю. На днях отсюда, с галереи, она выпустила из клетки пойманного Квазимодо щегла. Бедный горбун, желая приободрить её, принёс клетку с бьющейся о прутья птицей, присовокупив такие слова:
— Я вижу, как ты грустишь, милая девушка! Но не печалься: месяц на исходе. Пока тебе нельзя покидать убежище, но в твоей власти даровать свободу другому. И ещё я хочу сказать…
Не вымолвив, однако, ни слова более, горбун, безнадёжно махнув рукой, понуро заковылял прочь. Казалось, он, всегда такой ловкий, невзирая на врождённые увечья, вот-вот споткнётся на ровном месте. Она не решилась окликнуть его. Выйдя на галерею, Эсмеральда, немного полюбовавшись птицей, распахнула дверцу клетки.
— Лети!
Щегол мгновенно рванулся ввысь, воспарил, звонко защебетал, быстро взмахивая крылышками, и вскоре исчез вдали. Она, сердцем устремившись вслед за ним, долго, со слезами, глядела вослед. А теперь настал срок и ей разделить счастье того пернатого пленника. Но присутствовала здесь и ложка дёгтя, способная, как известно, испортить бочку мёда. Сладость ожидания отравляло печальное осознание: не так уж и хороша свобода, если ради неё пострадает другой человек. Нет, Эсмеральда не забыла, что именно по вине Фролло прошла через пытку, заточение и чудом избежала казни. Но страшные воспоминания сгладились, поблекли под натиском нового, неведомого чувства. Любовью или влюблённостью она его назвать не смогла бы, это не походило на то, что она испытывала к капитану и привыкла считать любовью. Скорее, оно напоминало склонность, смешанную с жалостью. Ей совсем не хотелось, чтобы судья сгинул в казематах Бастилии. Она, давно простив Жеана, не желала ему подобной участи. Отец Клод, который так добр к ней, лишится брата, а Квазимодо — опекуна. Ей не нужна свобода, добытая такой ценой!
— Жеан, молю тебя, не нужно! Не ходи завтра никуда! — попросила цыганка, приложив ладони к груди.
Он вздёрнул бровь — жест, давно ставший привычным, он всегда так делал, когда чему-то удивлялся.
— Хочешь всю жизнь провести в келье? Или стать беглянкой, когда можно добиться помилования? Глупенькая! Зачем жертвовать счастьем ради того, кого не любишь? Ведь ты не любишь меня и никогда не сможешь полюбить!
Эсмеральда обречённо вздохнула: вопрос угодил в цель. Фролло, удовлетворившись её безмолвным ответом, подытожил:
— Вот видишь! Так давай же, наконец, разрубим этот узел, и пусть каждый получит то, что заслужил.
Цыганка не понимала, что происходит с судьёй. Он по-прежнему навещал её по вечерам, покончив с повседневными заботами, но после памятного поцелуя всячески сторонился. Фролло старался не приближаться к ней, отводил взгляд, избегал прикосновений, хотя девушка не единожды давала понять, что не рассержена за ту вольность, которую он тогда себе позволил. Не то, чтобы такое поведение огорчало её или задевало девичье самолюбие, просто оно казалось ей странным. Ей даже втайне хотелось, чтобы этот мужчина снова коснулся её, поцеловал, спрятал лицо в её волосах. Чтобы так же уверенно и властно держал в объятиях, как Феб в саду дома де Гонделорье. Эсмеральда стыдилась подобных желаний, но избавиться от них не могла. Чего он вдруг испугался? Она ощущала снедающее его влечение, ловила устремлённый на неё жадный взгляд. Быть может, — размышляла цыганка, — судье мешает место, где они находятся? Но ведь прежде он так не стеснялся. Или его волнуют мысли о предстоящей встрече с королём? Даже сейчас Фролло держался поодаль, сдерживая порыв приблизиться. Зачем он напрасно мучает и её, и себя?
— Почему ты избегаешь меня? — не удержалась цыганка.
Он поднял на неё тяжёлый взгляд и ответил глухо, будто ему сдавили горло:
— Потому, что я и так слишком привязался к тебе! Потому, что не могу дышать без тебя! Я боюсь, что это чувство отныне станет ещё сильнее, что я не удержусь и переступлю черту, за которую заходить нельзя. Если это случится, если я навсегда потеряю — а я непременно потеряю тебя! — перенести утрату будет вдвое тяжелей! Я хочу забыть тебя, чтобы впредь твой образ не представлялся мне в заточении, но всё бесполезно. Правду говорят, от себя не убежишь.