Метатель ножей с интересом смотрел, как она подносит кружку ко рту и вдыхает сильный запах алкоголя. Гномы тоже отвлеклись от своих бокалов на это примечательное зрелище, но Инира спокойно отхлебнула, поежилась и сказала:
– Кашу сами варить будете! – И, не отрываясь, словно воду в жаркий день, выпила все, что было в кружке, до капли! Потом свалилась на свернутый тюфяк и уснула!
Гномы дружно засмеялись низким дробным смехом и чокнулись своими почти литровыми кружками:
– Смелая девочка, господин Сигизмунд, – сказал самый старший. – Не волнуйтесь, кашу Мартин сварит, а малышку лучше укрыть потеплее, не то простудится.
Сиг тотчас последовал совету: унес ученицу в конец фургона, уложил на развернутый тюфяк. Подумал и укрыл еще парой, бурча себе под нос, что глупых малолеток еще учить и учить, а «гномья водка» это не дешевое вино в заштатной таверне!
Гномы ухмылялись, слушая это ворчание, и прихлебывали свое пойло, от которого у самого Сигизмунда внутри полыхал настоящий костер. Однако пора было и кашу заваривать. Перелив отвар в укутанный платком горшок Сиг торжественно вручил котел младшему гному. Тот не растерялся и затребовал воду, крупу и сало. Потом, напевая что-то созвучное бряцанию топоров, захлопотал у жаровни.
К обеду в котелке запыхтела каша. В воздухе поплыл аппетитный аромат. Инира заворочалась под тюфяками, а потом поднялась, со стоном придерживая голову.
Ухмыляющийся гном произнес речь, восхваляющую доблесть человеческой женщины, во время которой Ини прилагала все усилия, чтобы не стонать очень громко. Пожалев ее, коротышка извлек небольшой флакон темного стекла и накапал несколько капель в подсунутую младшим кружку с водой;
– Выпей, госпожа, полегчает.
Инира с опаской принюхалась к лекарству и быстро выпила, борясь с тошнотой. Сиг усадил ее на свернутый тюфяк и вручил еще кружку воды:
– Пей. Сейчас все пройдет, обедать будем.
– Ой, – жалобный стон все же прорвался сквозь побледневшие губы, и девушка приникла к кружке.
Гномы все еще гудели, посмеиваясь, но вот молодой стукнул черпаком по крышке котелка и выставил на широкую доску стопку мисок. В воздухе поплыл заманчивый и волнующий запах еды. Гномы спрятали трубки, и вынули огромные клетчатые платки, которые постелили на колени вместо салфеток.
Кварт заерзал на своем месте, оглядываясь через плечо и нетерпеливо ожидая свою порцию. Ини чуть оживилась, но Сигу пришлось самому отнести кашу вознице и всунуть горячую миску в руки девушки. Впрочем, с каждым глотком она приходила в себя и вскоре уже стучала ложкой наравне со всеми.
Ехали не спеша целых четыре дня. Снег продолжал ложиться на прихваченную ночным морозцем грязь. К полудню с колес смачно шлепались пласты подтаявшей земли, перемешанной со снегом. Жаровня почти не давала тепла, поэтому все время путешественники проводили в теплой одежде.
Гномам хватало их кафтанов из толстого мягкого сукна, они лишь посмеивались временами над синеющими от холода циркачами. Да рассказывали о вечном холоде, царившем среди горных вершин Гномьего пика.
Сам Сигизмунд, морозы крайне не любивший, отпорол рукава овчинного тулупа, принадлежавшего раньше силачу Ярику. Теперь метатель ножей тачал из них теплые штанины, а из остатков тулупа – меховой жилет для более стойкого к холоду Кварта.
Инира отыскала в вещах перевязь с ножами и подогнала ее под себя. Так же поступила и с широким кожаным ремнем, внутри которого располагались потайные кармашки. Пассажиры только ухали сквозь кустистые бороды, глядя на ее рукоделие.
Очень странно, но приходя в себя после болезни и нервного истощения, она почему-то больше вспоминала не рецепты вкусных блюд или навыки тонкой вышивки, а практические приемы, подсмотренные в казармах гвардейцев отца.
Легко протягивая дратву зубами или прокалывая шилом дырку в толстой коже ремня, девушка улыбалась, представляя глаза наставницы по рукоделию и вышивке.
– Благородная леди должна изучить все виды изысканного рукоделия и вышивки! – говаривала сия достойная дама, воздевая исколотый иголкой палец к расписному потолку под тягостные вздохи ученицы.
Гномы, никогда не сидящие без дела, успели рассказать Инире, что едут на большую ярмарку в надежде скупить у заезжих охотников и селян необходимые им шкуры, редкие травы и барсучий жир.
Всю дорогу они аккуратно вырезывали из брусочков бриара коротенькие гномьи трубки, украшая их готовыми серебряными колечками с бирюзой, агатом и малахитом. А младший еще и кашеварил на всю компанию.
И, конечно, в столь далекое путешествие деньги гномы взяли в векселях гномьего банка. Бумаги, защищенные магией, для грабителей ценности не представляли, поскольку со смертью хозяина печати меняли цвет, а прочая защита не позволяла воспользоваться бумагами, просто стянув их из поясной сумки или тюка.
Инира кивала, ахала, спрашивала гномов про условия кредитования в их банке и проценты по закладным. Сиг тоже слушал. Он уже понял, что, хотя они и стали невольными наследниками вымершей труппы, но вернуться к цирковому ремеслу не получится. Значит, нужно выбирать другой путь. Может быть, заняться перевозкой особо ценных грузов?
На пятый день гномы дружелюбно распрощались с циркачами. Кварт даже обменялся с самым молодым адресом «долгой почты». Ею пользовались путешественники, бывающие в одних и тех же городах. Письмо отправлялось на имя получателя в главное здание почты, а лишь появившись в городе, получатель забирал всю корреспонденцию разом.
Расплатились пассажиры узкой полосой пергамента с вписанной вечными чернилами суммой гонорара. Чек украшала переливчатая зеленая печать. Сиг, приняв чек, тут же спрятал его в тайничок, сделанный в одной из стоек фургона. И одобрительно подмигнул юной напарнице.
Инира за эти дни немного отъелась. В дороге подогнала по фигуре еще несколько тряпочек из запасов труппы и выглядела почти хорошо. Только все время перескакивала с возбужденного ожидания встречи с женихом на уныние по поводу собственной внешности. Впрочем, мужчины охотно убеждали ее, что любой будет рад обнаружить свою невесту живой, пусть и немного похудевшей.
На шестой день они въехали в деревню, принадлежащую графству. К этому моменту маркиза вся извелась от нетерпения. Она готова была немедленно появиться в поместье и бросится на шею возлюбленному. Сигизмунд опасливо косился на нее, буквально не узнавая прежнюю спокойную и разумную девушку.
Посовещавшись между собой и поразмыслив, друзья решили оставить Кварта в этой самой деревушке вместе с фургоном. А Сигизмунд и Инира, одевшись потеплее, отправились к поместью пешком. По дороге им встречалось на удивление много крестьянских телег, карет и возков, и все они ехали в поместье.
– Странно, – удивлялась герцогиня вслух, – в поместье словно большой прием. А праздника сегодня нет. Разве что именины у матушки или кого-то из сестер?
– Я не знаю, – отвечал Сигизмунд и прятал глаза. Он догадывался, что нежное сердечко его ученицы вновь получит удар.
Аннелора не хотела привлекать всеобщее внимание к своему плачевному виду, а потому к дому они попали вместе с одной из крестьянских телег. Сиг подхватил тяжелый мешок, оставив хрупкой девушке корзину с яйцами, и потянул Анни в кухню:
– В кухне все обо всем самыми первыми узнают, да и в покои легче попасть, – объяснил он свой маневр, и его спутница согласилась.
В кухне было шумно и чадно. Кипели огромные котлы, пыхтело в кадках тесто, брызгало горячее масло и кровь свежезабитых животных. Все слуги и повара носились сломя голову, спеша выполнить множество дел одновременно. Сиг скинув мешок с плеч утянул ученицу в тихий уголок шепнув:
– Слушай! Сейчас все новости узнаем!
Анни замерла, едва не усевшись к нему на колени, и некоторое время прислушивалась к кухонному гаму, выделяя разговоры. Рядом остановились две зеленщицы, разбирающие пучки моркови:
– А невесту-то ты видела? – спросила молодая, но излишне полная женщина, у подруги.
– Видела-видела! Такая маленькая, темненькая, а голосок звонкий. Видать, привыкла командовать! – протараторила рыженькая в веснушках девушка и поправила сбившийся чепец.
– Говорят, купчиха она, – с сомнением протянула ее собеседница и, хекнув, опрокинула корзину в огромное корыто с водой.
– Купчиха – не купчиха, а сама видишь, сколько народу собралось! – рыжуха кивнула себе за спину и тут же перечислила: – Мяса пять туш завезли и живых перепелов дюжину корзин доставили. Сказали, невеста дюже любит перепелов с изюмом. И вообще… – рыженькая помотала грязной ладошкой в воздухе, обозначая жестом царящую вокруг суету.
– Так оно. И народу много и провианту, осенью одну капусту жевали. – Согласилась, отдуваясь, ее напарница. – А все ж не думала я, что граф наш вот так возьмет и жениться! – вдруг перевела она разговор, – прежнюю-то невесту месяц только как похоронили.
Глаза рыженькой мойщицы от любопытства едва не вылезли из орбит:
– Не слыхала, что другая невеста была! А кто? – рыжие кудряшки запрыгали по плечам, подчеркивая нетерпение своей хозяйки.
– Да камеристка госпожи Сибиллы пошептала, – толстуха понизила голос, но Анни хорошо ее слышала, – будто граф хотел на маркизе жениться, молоденькой да хорошенькой. – Тут мойщица многозначительно взглянула на товарку и добавила: – Мы уж и дальние комнаты чистить принялись. Вроде как все у них к сговору шло, а она вдруг раз – и пропала!
– Да ты что! Украли? – у рыжея даже рот приоткрылся от изумления, а многострадальные овощи выпали из ослабевших рук.
– Не знает никто, – толстуха, с рыком подняла корзину из воды и поставила ее обтекать на специальную решетку в полу. – Как пропала она, граф тут же сестре отписал, чтобы срочно другую невесту подыскала, вдруг не найдут. Кредиторы-то уже и земли забрать грозились.
Рыжая печально покачала головой и даже сочувственно шмыгнула носом:
– Эх! И не нашли?
– Нашли. Через месяц почти. В реке. – Женщина горестно вздохнула и хлюпнула, выражая не то сочувствие, не то недовольство. – Говорят, мать даже смотреть отказалась, а отец только по родовому медальону опознал!
Замершая за холщовой занавеской Инира схватилась за грудь и застонала сквозь закрывшую рот широкую ладонь метателя ножей. Медальон, который упомянула служанка, давно украли, еще в карантине. Там у многих пропадали мелкие, но ценные вещи. Воришку пытались поймать, устраивали ловушки, потом махнули рукой, когда кражи прекратились. Выходит, вором была девушка?
Послушав разговоры прислуги еще некоторое время, Анни узнала о своем женихе много нового и крайне нелицеприятного. Слуги легко болтают о господах, которых не уважают.
Ее невольно просветили и насчет скверного характера молодого наследника. Поведали, как он хватал служанок в темных углах. Нервным шепотком рассказали, о том, что юный граф увеличивал долги семьи, устраивая многодневные гулянки в столице, разбивая в процессе бутылки драгоценных вин о головы лакеев.
Особенно подробной оказалась информация про мегеру-мамашу и нервных, болезненных сестер графа Бедсфорда, изводящих малочисленных служанок истериками и капризами. Стоило кухаркам услышать звон побитого бронзового колокольчика, как они вздрагивали и, осенив лица знаком Светлых, бросали жребий – кому идти «в комнаты».
На кухне болтали даже про то, что отец нынешней невесты дал за ней приданого более миллиона! Закатывая глаза от восторга сухопарая, ключница перечисляла штуки дорогих тканей, связки мехов и серебряную посуду, которую молодая привезет в поместье по договору.
Правда, как негромко подхихикивая проболтался смазливый юнец, приходящийся графине троюродным племянником:
– По условиям контракта распоряжаться всеми деньгами будет жена. До рождения наследника граф не получит на руки ни монетки! Даже его векселя тесть не погасил, а только выкупил! – выпалив это юноша в потрепанной секретарской мантии залился злорадным смехом похоже графская семейка достала и его.
Услышав последнюю фразу, Сиг хмыкнул и шепнул:
– А папаша новой невесты не дурак. – Потом потянул Иниру на улицу и свернул к навесу, под которым лежало только что привезенное сено. – А ты, выходит, знатная дама?
– Ничего не выходит, – Инира устало опустилась на корточки, как привыкла делать в карантине, урывая минутку для отдыха. – Ты же слышал, знатную даму месяц назад выловили в реке.
На ее бледном, осунувшемся личике резко проступили скулы, и девушка неожиданно стала выглядеть значительно старше и горше. Посидела, потерла ладонями лицо, и сиплым голосом попросила:
– Давай здесь немного пройдемся. Сегодня свадьба, на нас и внимания не обратят.
– Хорошо, – Сиг встал и протянул Инире руку. – Только пообещай, что метать свое железо в невесту не будешь.
Девушка криво улыбнулась уголком губ и сказала:
– Обещаю. Если захочется метнуть – возьму твое.
Метатель ножей усмехнулся и под руку повел юную маркизу осматривать поместье. Инира шла, глядя по сторонам, и с каждым шагом наивные мечты маленькой девочки осыпались с тихим звоном к ее ногам. Она повидала достаточно больших домов, чтобы увидеть то, что старались скрыть недорогими украшениями из еловых ветвей, перевитых полосками яркого ситца.
Огромный дом пустовал, как выжженная холодом и ветрами пустошь. Его величие давно миновало. Кухня с ее огромным прожорливым очагом оказалась самым обитаемым и теплым местом в поместье. Плотно запечатанные ставни, покосившиеся двери и осыпавшиеся элементы декора спрятанные венками и гирляндами, выглядели, как замазанные косметикой морщины на лице пожилой прелестницы.
На крыше пустующего крыла росли кусты-самосейки. Наспех вычищенная подъездная аллея демонстрировала трещины и ямы, которые два деревенских увальня спешно засыпали песком, торопясь поспеть к приезду важных гостей.
В холле слышался чей-то истошный визг. Сигизмунд подвел спутницу к приоткрытому окну, чтобы послушать. Оказалось, это вопит графиня, требуя что-то срочно сделать в ее покоях.
Почтительный сын отвечал ей, дескать, с минуты на минуту приедет невеста, и лучше бы маменька оценила его жертву и перестала действовать на нервы.
В ответ графиня запустила в любящего сына медной вазой и разодрала в клочья носовой платок из тонкого батиста.
Разговор любящих родственников завершился взаимными проклятиями, разрушающими тишину старого дома.
Инира возблагодарила Светлых за то, что графиня вопила достаточно далеко от входной двери: звук резал уши даже на расстоянии.
Повидав несостоявшуюся свекровь, она решила посмотреть на купеческую дочку, для которой отец купил титул за миллион. Высказав идею Сигу, она нашла в его лице поддержку. Метатель ножей был рад, что девушка не воет от горя и вообще неожиданно отыскала в происходящем что-то забавное и смешное.
Поразмыслив, парочка взобралась на присыпанные снегом башенки, украшающие крыльцо, и затаилась в глубоких нишах. Вскоре от ворот прибежал мальчишка в слишком просторном тулупе и закричал, размахивая желтой тряпицей:
– Едут, едут!
Тотчас изо всех дверей громко переговариваясь повалили слуги. Женщины нетерпеливо поглядывали на подъездную аллею, а мужчины хмуро оглядывались на теплую кухню – колючий ветер раздувал потертые кафтаны и даже в овчинных жилетах было зябко.
Последним на крыльцо выполз чопорный старик в бордовом камзоле, расшитом посеченной золотой нитью. Он подслеповато оглядел суетящихся людей, громко хмыкнул, заставив окружающих посторониться. Потом, кряхтя, распахнул скрипучие потрескавшиеся двери.
Склонившись над объемным тюком, ветхий дворецкий продемонстрировал окружающим залатанные на стратегических местах штаны и несвежую рубаху. С помощью двух мальчишек он раскатал новенькую суконную «дорожку». Потом выпрямился и, не теряя достоинства, замер у дверей с видом если не самого графа, то уж точно его родственника.
Переговаривающиеся кухарки, конюхи и лакеи столпились у крыльца. Морщась от резкого ветра, лузгая семечки и орешки они обсуждали приближающуюся вереницу экипажей, не стесняясь в выражениях.