Муж моей сестры Катерины, молодой лорд Герберт, сын графа Пемброка, за все два дня не обменивается с нами ни единым словом. Он бледен как мел и так нездоров, что едва держится на ногах. Говорят, что он лежал на постели при смерти и его буквально выволокли к алтарю, потому что он не мог идти сам. Ему всего пятнадцать лет. Надеюсь, он не сделает мою сестру вдовой еще до того, как она станет настоящей женой. Нет, конечно же, они не могут консумировать этот брак, когда невеста так молода, а жених так болен, поэтому сейчас моя сестра спасена от той участи, которую они приготовили для меня. И эти три союза, которые пока не могут быть окончательно скреплены, лишь только усложняют мое положение. Я – единственная из девушек, кто должен стать сразу и невестой, и женой и словом, и делом.
– Не понимаю, почему у тебя такая кислая мина? – говорит моя глупая сестра Катерина. – Ты же знала, что если ты будешь венчаться, то тебе придется стать женой. Со мной все было бы точно так же, если бы мой жених не был бы так болен.
– И со мной, – добавила Мария.
– С тобой все было бы иначе, – говорю я Марии.
– Почему это? – упрямится она.
Я слишком устала, чтобы с ней спорить.
– А ты еще слишком молода, – говорю я Катерине.
– Нет, неправда, – возражает она. – Ну, ты, во всяком случае, уже вошла в брачную пору, – и она кивком указывает на платок, который теперь покрывает мою голову в знак того, что я теперь замужняя женщина. – Ну же, ты первой из нас вой-дешь в свои брачные покои! Какая же ты счастливица!
Я чувствую, как меня принуждают к этой судьбе, и меня наполняет ощущение острой несправедливости. В дверях появляется моя свекровь со всей своей свитой, чтобы всем вместе сопроводить меня в брачные покои, проследить за тем, как мои фрейлины раздевают меня, а потом просто оставляют наедине с мужем.
Дело не в том, что он мне неприятен, он весьма недурен собой: миловидный молодой мужчина, светлокожий, с открытым дружелюбным лицом и яркими голубыми глазами. Он намного выше меня: я едва дохожу ему до плеча, и мне приходится запрокидывать голову, чтобы взглянуть ему в лицо. Однако, несмотря на его рост, он легок в движении, хорошо танцует и, если верить словам, прекрасно держится верхом, охотится, сражается на турнирах, как и положено молодому дворянину. Его воспитали в добропорядочном доме, и он много читал. Если бы мы не были женаты, то я бы ничего против него не имела. Мне не понравилось в нем только то, что он перед малейшим своим движением сначала ищет одобрения матери. Это великовозрастное дитя ищет взглядом мать даже до того, как сделает вдох, чтобы произнести первое слово или сдвинуться с места. Я его не выбирала, и если бы могла выбирать себе супруга сама, то никогда бы не выбрала его. А еще я боюсь, что Господь так и не освободил меня от данного прежде слова и я все-таки не могу стать женой этого рослого мальчика-мужа. Но мы уже женаты, и я не имею права ни в чем ему перечить. Главная благодетель богобоязненной жены – послушание. Его поставили надо мной так же, как Адама поставили над Евой, и мне придется подчиниться моему мужу, что бы я ни думала о его решениях.
Первая брачная ночь оказалась именно такой неловкой и болезненной, как я и думала. Вряд ли что-то получилось бы иначе, даже если бы я вышла за Неда Сеймура, хотя он мог быть немного более уверенным, чем Гилфорд, и не оставил бы меня в глупом неведении о том, через что мне предстояло пройти.
Сложность в том, что ни одна из моих книг не смогла объяснить мне, что такое любовь, кроме крайне общих фраз. Нигде я не видела описания боли, кроме как боли от свершаемых грехов. И никакие изречения не подвели меня к мысли о том, что наивысшей точкой страдания в мою первую брачную ночь станет ощущение безысходности, когда совершенно незнакомый человек станет пытаться сделать что-то непонятное с моим телом. Ни один из нас толком не знал, что и как должно происходить, а когда все его попытки увенчались неудачей, он просто обвинил во всем меня. Я даже не знала, что это была неудача, потому что сначала мне было больно, а потом противно. Ни он, ни я не были движимы нежностью или страстью, и поэтому я просто дождалась, пока он не уснет, затем встала и принялась молиться о даровании мне сил, чтобы вынести все выпавшие мне в браке муки, которые отвел мне Господь.
Когда гости свадебных празднеств распрощались с хозяевами, Катерина отправилась в свой новый дом, в замок Бейнард, чтобы уложить обратно в постель своего бледного мужа и ухаживать за ним, как сиделка, раз уж его покойная мать не могла для него это сделать. Мои отец и мать возвращаются домой, в Саффолк, забрав с собой малютку Марию. Только я остаюсь в этом странном доме, где слуги заняты уборкой безобразия, оставшегося после двухдневного пира, свекровь заперлась в своих покоях, а мой новоиспеченный муж насупился и замолчал, потому что рядом не было той, которая указывала ему, что делать.
Утром я получаю разрешение поехать домой со своей семьей, но только в Саффолк. Мне ужасно хочется вернуться на летние поля Брадгейт, но я должна оставаться в Лондоне.
– Моя мать говорит, что ты можешь вернуться домой, если хочешь, – как-то неприветливо бросает мне мой муж. – Но она велела мне поужинать с тобой послезавтра и провести ночь в твоем доме.
– Все мои книги остались дома, – я отчаянно пытаюсь найти оправдание своему желанию вернуться. – Мне необходимо поехать домой, чтобы продолжить свои занятия.
– Мама сказала, что разрешает тебе это сделать.
Я даже не спрашиваю его, как скоро он ждет моего возвращения. Лучше мне не знать его ответа. Кто знает, может, мне удастся добиться разрешения поехать в наш лондонский дом до самого лета, а когда король отправится в поездку по своим летним резиденциям, Джон Дадли с сыновьями могут последовать за ним и без своих жен. И тогда я смогу поехать в Брадгейт. От мысли о том, что я смогу оказаться там, проехаться верхом по лесам, увидеть налившиеся зерном поля, погулять под низкой луной и покататься на лодке по нашему озеру, я обретаю спокойствие и нахожу силы пережить первые дни своей замужней жизни. Да, Брадгейт и мои книги. Я всегда могу раскрыть книгу и спрятаться в ее скрытом от посторонних взглядов и умов мире.
Сама идея о том, что я могу искать убежища в доме матери, спасаясь у нее от дома еще менее дружелюбного, позволила мне впервые увидеть значение слов, сказанных Господом Еве: «Жене сказал: умножая умножу скорбь твою в беременности твоей; в болезни будешь рождать детей; и к мужу твоему влечение твое, и он будет господствовать над тобою»[5]. Ибо в самом деле, скорбна участь женщины, а на примере Евы мы видим, что участь жены еще тяжелее.
Леди Дадли и моя мать договорились о том, что мне будет позволено жить с родителями, если я буду регулярно приезжать к Дадли на ужины. И первые недели моей замужней жизни проходят именно таким образом. Но леди Дадли нарушает эту договоренность, зайдя перед ужином в жилые покои, где мы с Гилфордом сидели в напряженном молчании, и произнеся:
– Джейн, ты сейчас пошлешь за своими вещами и одеждой. Ты останешься здесь сегодня и вообще, отныне ты будешь жить здесь.
Я поднимаюсь со своего места и склоняюсь перед ней в поклоне.
– Я думала, что после ужина поеду домой, – отвечаю я. – Моя мать ожидает меня дома.
В ответ она качает головой:
– Сейчас все должно измениться. Милорд прислал письмо и велел тебе находиться здесь, поэтому ты будешь с нами. Мы должны быть готовы.
Гилфорд, вскочивший на ноги сразу же, как только увидел мать, падает перед ней на колени, и она в знак благословения кладет руку на его курчавую голову.
– Мы должны быть готовы? Выходит, ему стало хуже? – с нетерпением переспрашивает он.
Я перевожу взгляд с женщины на ее коленопреклоненного сына.
– Кому хуже? – спрашиваю я.
Она коротко раздраженно восклицает в ответ на мою непонятливость.
– Оставьте нас, – говорит она своим фрейлинам. – Сядь, Джейн. Гилфорд, сын мой возлюбленный, подойди ко мне.
И он встает позади нее, напоминая мне Мистера Ноззла на плече Катерины, и наблюдает за моим лицом, пока его мать передает мне известия.
– Королю, да благословит Господь его душу, стало хуже. Ты хотя бы знала, что он болен?
– Конечно, знала. Я часто составляю ему компанию.
– Ну так вот, ему стало хуже. Его доктор сказал, что до лета он не доживет.
– Даже до лета не доживет? – Как быстро, этого не может быть! Я думала, что он еще успеет жениться и произвести на свет наследника! Мне и в голову не приходило, что он может уйти уже в этом году.
– Господи, спаси и сохрани его величество! – потрясенно прошептала я. – Об этом я не знала. Но как такое может быть? Я думала, что он всего лишь…
– Это не имеет значения, – перебивает она меня. – Сейчас самое важное – его завещание.
На самом деле важнее всего его бессмертная душа, но об этом сейчас я ей сказать не могу.
– Потому что он его изменил, – добавляет она, и в ее голосе слышится торжество. – И все его советники приняли эти изменения.
Она бросила взгляд на Гилфорда, который в ответ ей улыбнулся.
– Об этом позаботился твой отец, – сказала ему она. – Он готов к любому развитию событий.
– Король исключил своих сводных сестер из линии престолонаследников, – быстро произнесла она, обращаясь уже ко мне, не обращая внимания на мое удивленное восклицание.
Я снова поднимаюсь на ноги, словно для того, чтобы собраться с духом, мне необходимо стоять.
– Этого не может быть, – медленно произношу я, решившись на конфронтацию с этой женщиной. Я знаю, что по линии наследия первой идет принцесса Мария, что бы я ни думала о ее вероисповедании, и что никто не посмеет оспорить ее право на корону. Наследников нельзя выбирать произвольно, а корону передавать по своему усмотрению. Это правило незыблемо, и король знает об этом, равно как и все его королевство с верноподданными. Что бы ни говорил мой отец, король не может сам выбирать себе наследников. Если нет наследника мужского пола линии Тюдоров, король не имеет права выбирать между кузинами.
– Дела обстоят именно таким образом, – весомо объявила леди Дадли. – И она обо всем узнает уже после смерти короля.
Внезапно я холодею от мысли о том, что становлюсь участницей государственной измены. Да сами разговоры о смерти короля – уже измена. А как назвать то, что мы здесь говорим, оспаривая наследное право принцессы королевской крови?
– Пожалуй, мне стоит поехать домой, – осторожно произношу я.
– Ты останешься здесь, – огрызается она. – Хватит уже бегать к своей мамаше.
Я с упреком смотрю на своего мужа, которому явно не приходилось бегать к своей мамаше. Просто потому, что он никогда не отходил от нее дальше чем на шаг.
– Ты должна быть здесь, чтобы мой муж мог быстро доставить тебя в Тауэр, – решила пояснить она.
Я тихо вскрикиваю. Последний известный мне человек, которого ее муж сопровождал в Тауэр, закончил жизнь на плахе. Это был Эдуард Сеймур.
– Да нет же, глупая, – с раздражением бросает она. – Ты должна будешь прибыть в Тауэр в связи со смертью короля. Надо, чтобы тебя там видели в этот момент. Мой муж хочет присматривать за тобой, чтобы тебе ничего не угрожало.
Она говорила слишком невероятные вещи и слишком немыслимые, чтобы я даже попыталась в них поверить. Я точно знаю, что ни мать, ни отец никогда не позволят мне появиться в Тауэре в сопровождении Джона Дадли.
– Я еду домой, – твердо заявляю я и направляюсь к двери. Моя баржа ожидает меня у причала, а моя свита – в приемных покоях. И никто не посмеет помешать мне отправиться домой, с новостями о том, что Дадли лишились рассудка и считают, что могут изменить очередность престолонаследия. Мало того, они хотят отвезти меня в Тауэр!
– Останови ее, – велит леди Дадли своему отпрыску.
Тот делает шаг вперед и хватает меня за запястье.
– Отпусти немедленно! – шиплю я, тут же развернувшись к нему.
На его лице появляется гримаса, словно бы котенок Катерины неожиданно превратился в хищного зверя и расцарапал ему лицо, и он тут же меня отпускает. Я же не упускаю этого шанса и опрометью бросаюсь вон из комнаты, а затем с топотом бегу по настилу пристани.
– Отдать концы! – запыхавшись, произношу я и начинаю счастливо смеяться. Я свободна.
Саффолк, Лондон.
Июнь 1553 года
Я осознаю, что мать пребывает в ярости, еще до того, как успеваю войти в покои и хотя бы предпринять попытку объяснить ей, как со мной плохо обошлась леди Дадли. Мать металась по своим покоям под взглядом молча наблюдавшего за ней отца, который просто сидел за столом. Его руки с переплетенными пальцами лежали поверх бумаг, а на лице застыло настороженное выражение.
– Судя по всему, тебе все уже рассказали.
– Леди Дадли сказала, – тихо отвечаю я. – Но я не понимаю. Я приехала, как только узнала, отец.
– Скажи ей! – повелевает мать. – Расскажи ей о том, что сделал Джон Дадли и с чем вы все согласились!
– Королю и всем нам стало ясно, что он не доживет до рождения его собственных детей, – мрачно произнес отец. – Его доктора сомневаются, что он дотянет хотя бы до рождения твоего сына.
– А с отстранением от наследования принцесс Марии и Елизаветы следующей наследницей становлюсь я! – громко объявляет мать.
– Доктора говорят, что ему остались не месяцы, а недели.
– Господь всемогущий! Так скоро? – вырывается у меня.
– Дело о моем праве на корону должно вообще решиться в течение недель, а не месяцев, – рявкает мать.
– Однако король был полон решимости выбрать наследника мужского пола, – продолжил отец, повышая голос, чтобы его было слышно. – Поэтому он счел нужным игнорировать право на наследование твоей матери из соображений блага для государства в пользу следующего поколения. То есть тебя и твоих сестер и поколения после вас. Речь идет о твоем сыне, Джейн.
– Но ты сказал…
– Так что следующей королевой он назвал тебя, чтобы рожденный тобой сын стал новым королем. Поскольку он не может назвать наследником еще не рожденного мальчика, он назвал наследницей тебя.
– Обойдя меня! Просто отбросив меня в сторону! И они ожидают от меня согласия! Они просто пошли к королю и лишили меня права наследования!
– А что еще мы могли сделать в этой ситуации? – спокойно отозвался отец. – Я был настойчив в защите твоих прав, но это было решение самого короля: так он сможет гарантировать пришествие правителя своей крови за одно поколение.
– Да так он возвел на трон внука Джона Дадли! – мать буквально разрывалась на части от ярости. – Это единственная причина, по которой этот проходимец взял на себя труд добиться от Совета такой единогласной поддержки желаний короля! Да он с самого начала это планировал: Джейн коронуют вместо меня, рядом с ней окажется Гилфорд Дадли, и все Дадли станут герцогами королевской крови! В то время как я, дочь королевы Франции и племянница короля Англии, останусь ни с чем! И ты мне еще говоришь, что я должна на это согласиться!
Отец молча смотрел на мать.
– Никто не сомневается в твоих правах крови, – ответил он наконец. – И только они склонили выбор короля на сторону Джейн. Твои права просто переходят к ней, а ты становишься королевой-матерью, второй по значимости и влиянию женщиной при дворе.
– Я хочу помолиться и спросить волю Господа в этой ситуации, – говорю я. – Это решение просто не может быть правильным. У короля есть родные сестры.
– Король уже помолился об обретении мудрости в этом вопросе. И все мы тоже, – сказал отец. – И Господь ответил ему, что только так он может короновать мальчика королевской крови Тюдоров.
– И родить его должна я? – спросила я, думая о таких болезненных попытках Гилфорда. – Именно я должна зачать наследника Тюдоров и родить именно мальчика, несмотря на то, что эта задача оказалась не по силам пятерым королевским женам?
– Если на то есть Божья воля, то это непременно случится, – напомнил мне отец. – А ты станешь главой английской церкви. Подумай об этом, Джейн. Просто подумай.