Прекращаю пережевывать листик салата. Смотрю в тарелку. Дилан опустошает свою, поглядывая на настенные часы. Опаздывает на занятия, и хочет встать из-за стола, поэтому я выдавливаю из себя спешно и неразборчиво:
— У меня тоже, — и на этом всё. Парень обращает на меня внимание, сощурившись и подавшись немного вперед:
— Что? — мне всё равно, расслышал ли он. Я компенсировала.
Опускаю голову, принявшись без желания кушать салат, запивая оставленным для меня соком. Дилан еще секунд десять остается обездвиженным, после встав со стула, чтобы вымыть свою посуду.
Сдерживаю тяжелый вздох. Молчание. Парень покидает кухню — и я кладу вилку, больше не пытаясь впихнуть в себя еду. Я не голодна. Совершенно. А от наплывших на сознание воспоминаний тянет вонзить столовый прибор себе в ногу или руку, чтобы затмить поток морального дискомфорта физическим.
Начинаю чесать шею до проявления красных пятен на коже. Моргаю, испытывая нехватку кислорода из-за образовавшегося комка эмоций в глотке. Давление в глазах усиливается, перед ними всё плывет, и я еле удерживаю себя в здравом уме, сильно сдавив пальцами шею.
Но дрожь только усиливается.
«У меня нет отца».
У меня тоже. Вроде. Нет.
========== Глава 3 ==========
В одном длинном аквариуме с зеленоватой водой крутятся рыбы. Так много, что поражает их способность не сталкиваться друг с другом, а ведь пространство им выведено небольшое. Они умудрились каким-то образом найти нужный темп, вывести для себя траекторию движения, причем несогласованно. Вряд ли кто-то регулирует их перемещение. Обычная на вид чешуя так маняще поблескивает на белом свету лампы, что висят высоко над головами покупателей. Я впервые нахожусь в настоящем торговом центре, и меня слегка неприятно будоражит то количество людей, которое меня окружает. Наблюдение за рыбами в аквариуме успокаивает, помогая отвлечься от того шума, что забивается в уши, вызывая нестерпимую головную боль.
Пальцами одной ладони касаюсь поверхности стекла, когда замечаю, как одна из рыб двигается медленнее остальных. На вид вялая, какая-то неподвижная. И она не способна вписаться в общее движение, поток остальных, подобно мне, неприспособленной, по заключению, к социальной жизни. Не стану спорить. Я не считаю, что умело вписываюсь, особенно сейчас, в таком состоянии. Конечно, для меня не в новинку быть источником внимания со стороны окружающих. Такого внимания… Немного неправильного, как по мне. Косые взгляды, шепот, порой громкие детские вопросы, касающиеся моего здоровья, но есть и те, кто имеет смелость, нет, не смелость, скорее люди с отсутствием воспитанной культуры, которые подходят и открыто заговаривают со мной, задавая не самые приемлемые вопросы. Я так ко всему этому привыкла, что не воспринимаю вовсе. Тем более, мое заторможенное состояние помогает мне быть отрешенной, словно в своем каком-то вакууме, где каждый звук слышен отдаленно. Я просто не успеваю осознать, заметить, услышать то, что происходит вокруг.
Только, если что-либо не повторяется дважды, трижды.
— На что смотришь? — Дилан спрашивает… Не знаю, в какой раз, но не в первый, в этом я уверена наверняка. Я уже улавливала его голос, но мне не удается сразу переключиться на парня, это тяжело — менять направление мыслей, взгляда, внимания. Поэтому я долгие минуты игнорирую сына Роббин, пока не понимаю, что мой разум готов отреагировать на внешний раздражитель без серьезных последствий для меня, таких, например, как головокружение или легкая дисориентация. Я часто теряюсь от резкого поворота головы, знаю, насколько это нелепо. Все твердят, что проблема только в моем здоровье, но, как мне кажется, на меня не меньшим образом влияют лекарства, которые требуется принимать. Всё-таки, я замечаю за собой большее… Психологическое отупение после их принятия внутрь. И мне это нравится. Я люблю быть «такой». Отдаленной от реальности, словно в себе и… Будто растение. Это помогает ничего не воспринимать. Ничего не чувствовать.
— На что ты смотришь? — а он настырный. Не уверена, понимает ли парень, возможно, Роббин проконсультировала его, как со мной стоит общаться, но мне всё требуется повторять несколько раз. Чтобы я отреагировала.
С болью в глазах — реакция на свет — поворачиваю голову, взглянув на Дилана, который опирается локтями на тележку, пока Роббин бродит у стеллажей с сыром. Моргаю, по-прежнему испытывая желание быть ближе к женщине, чем к парню, но нахожу в себе смелость для ответа:
— Красивые, — вновь смотрю на рыб, пальцами надавив на стекло, уже обеими ладонями, чтобы удержать равновесие, а то начинает покачивать на тонких ногах. — Они, — не успеваю заметить, как плотный мужчина в белом фартуке совком вылавливает ту вялую рыбу, поэтому воспринимаю это внезапное действие с заметных дерганьем, и делаю шаг назад, врезавшись копчиком в край тележки, которую парень подвозит ближе:
— Да, их внутренности тоже ничего.
Недолго смотрю на него, после обратив внимание на того же мужчину, который крепко держит рыбу, не пытающуюся бороться. Она лишь прощально машет хвостом, когда её укладывают на разделочную доску, а продавец большим ножом отрубает ей голову. Наблюдаю за тем, как он начинает разделывать рыбу, которая… Ещё шевелится, и перевожу взгляд на Дилана. Тот резко перестает ухмыляться, приняв серьезный вид:
— Это печально, — кивает головой, опираясь руками на тележку. — Очень печально, — откашливается, ведь я продолжаю смотреть на него. Сердито. Это не смешно. Ни капли. Что с его чувством юмора?
Дилан сощуренно уставился в ответ, начав переступать с ноги на ногу, и резко расправляет плечи, выставив одну ладонь чуть вперед:
— Окей. Ты меня пугаешь, — то, с каким выражением лица он это произносит, смешит. Мне удается понять, что он говорит благодаря тому, какие паузы он делает между словами. С ним точно побеседовала Роббин. Если нет, то откуда ему знать, как со мной лучше контактировать?
Вернемся к его лицу. Оно смешит. Его реакция правда забавна. Я хорошо осознаю, что могу напугать людей. Мне об этом часто говорили, прося не ходить ночью одной в уборную, а только с сопровождающим, чтобы у какой-нибудь бедной тетушки не случился сердечный приступ. Но Дилан произносит это без давления, думаю, он опять шутит, и, ладно, в этот раз я невольно реагирую, слабо растянув губы. Если бы не заторможенность моего мышления, я бы успела осечься и сохранить каменное выражение лица. Но не в этот раз.
Дилан сует одну ладонь в карман джинсов, немного наклонив голову к плечу, и по-прежнему щурится, пока смотрит на меня:
— Что-то новенькое, — свободной рукой указывает на мое лицо, поэтому уголки моих губ тут же опускаются, выражение принимает былой холод, и парень не успевает как-либо прокомментировать мою внешнюю перемену, ведь я опускаю голову, проскользнув мимо, чтобы выбраться из подобия ловушки между тележкой и аквариумом. Спешу к Роббин, от легкого ускорения движения тут же усиливается сердцебиение, а голова сильнее идет кругом. Появляется одышка. Такая скорая реакция. Хорошо. Значит, я слабее, чем в прошлом году.
Оступаюсь возле Роббин. Просто спотыкаюсь о свою же ногу, ничего нового. Хорошо, что у женщины отменная реакция, она успевает поймать меня за плечо и помогает мне выпрямиться:
— Не больно? — терплю, качнув головой. На самом деле, самое больное — её касание. В прямом смысле. На коже плеча останутся синяки, но ничего. Мне они нравятся.
— Осторожнее, ладно? — Роббин поправляет ткань моего свитера. Она часто поправляет чужую одежду, особенно своего сына, которая постоянно мятая. — Не бегай, — просит. Я отвечаю коротким кивком, начав прихрамывать за женщиной, и лишь коротко оглядываюсь на Дилана, не знаю, с какой целью, просто надеюсь, что он продолжит стоять там. И он стоит. И смотрит на меня.
Это пугает. Я не хочу… Не хочу находиться под чьим-то наблюдением.
Под наблюдением представителя противоположного пола.
Роббин тщательно относится не только к уборке. Ко всему. Это касается и покупок. Не знаю, но меня заставляет улыбаться то, с какой нервной улыбкой консультанту из мясного отдела приходится разговаривать с женщиной, которая заставляет его ходить с ней и отвечать на все всплывающие в голове вопросы. Роббин без остановки берет упаковки с курицей и прочим мясом, расспрашивая молодого паренька, который, думаю, и сам не настолько осведомлен о качестве продуктов. Я решаю, пока есть время и возможность, понаблюдать за курицами, которые лениво бродят за стеклом.
— Эта женщина всё тщательно проверяет, — да, Дилан стоит рядом, катая тележку то вперед, то назад. Видно, он не знает, чем себя занять, поэтому, боюсь, будет стараться потрепать языком со мной. Такая перспектива меня удручает. И, в попытке продемонстрировать свою незаинтересованность в беседе с ним, я шепчу под нос:
— Милые, — говорю о курицах. Никогда прежде их не видела вживую. Думала, они более активные, а тут еле передвигаются, забавно дергая головками. Дилан подходит ближе ко мне, наблюдая за курицами, и, думаю, мы оба переводим взгляд на вошедшего к птицам мужчину с большим кухонным ножом в руке. Его перчатки вымазаны в крови, как и белый фартук.
— Идем, — парень вдруг заговаривает. — Моя мать ещё долго собирается мучить консультантов, — делает шаги назад, бедром толкая тележку, а я ближе подхожу к стеклу, с легким… Замиранием сердца в груди наблюдаю за тем, как мужчина отлавливает одну из куриц, крепко сжав её шею пальцами. Та даже не дергается, не пытается вырваться. Сдается. Вот так.
— Гоу, — Дилан тыкает пальцами мне в плечо, не думаю, что он применяет силу, просто моя кожа воспринимает всё с большей чувствительностью. Оборачиваюсь, резко, схватившись за плечо, и хмуро смотрю на парня, глотнув воды во рту. Дилан опускает ладонь, вижу, не совсем понимает, в чем дело и причину моей реакции, но всё равно произносит:
— Извини, — отступает назад, повторив. — Идем, пока фрукты возьмем, — кивает на Роббин, которая уже яро держит бедного паренька за рукав, не давая отойти в сторону. — Она надолго, — катит тележку, начав шагать к отделу фруктов. Оглядываюсь на женщину, вздохнув, и медленным шагом направляюсь за парнем, не зная, куда себя деть. Вокруг полно людей. Я не могу свободно перемещаться в их толпе. И подстроиться не выходит. Всё равно пихают и толкаются, что странно. Они ведь видят, что здесь человек.
Почему нельзя быть немного… Осторожнее.
Встаю на месте, опустив руки, пока мимо проходят люди с тележками. Дети громко кричат, взрослые, в попытке их успокоить, начинают зло повышать голос. Нервно дергаю пальцами ткань свитера, ожидая, пока вокруг меня станет немного меньше покупателей, но, честно, их поток уже сбивает меня. Я теряюсь. В какую сторону мне идти? Такое чувство, будто все жители порта собираются здесь. Или же это единственный нормальный магазин на весь город.
Опускаю глаза, фокусируясь на неподвижном. На своих ногах. Это поможет уменьшить чувство тошноты. Дыхание давно сбивается и бестолку пытаться вернуть себе внутренний покой.
— Тея?
Поднимаю глаза, повернув голову. Не смотрю в ответ на Дилана, но взгляд фокусирую на его шее, чтобы знать, в каком направлении двигаться. Бледные пятна перед глазами. Такое происходит часто, поэтому не вызывает у меня переживаний. Если честно, ни одно пагубное проявление моего здоровья не пугает меня. Лишь радует.
Успеваю протиснуться через женщину и полного мужчину, оказавшись в отделе фруктов. Сомневаюсь, что парень ждал меня, скорее, он просто заметил мое отсутствие, поэтому вернулся к промежутку между стеллажами.
— Удивительно, ты знала, что у тебя есть сверхспособность? — Дилан вновь первым заговаривает, хотя по мне не скажешь, что я расположена к диалогу. Иду медленно, очень медленно, в надежде, что отстану от него с тележкой, но нет. Этот настырный тип подстраивается под мой темп. Черт возьми.
— Ты умело теряешься, стоя на месте, — он издевается? Поэтому так ухмыляется?
— Это не каждому под силу, хочу заметить, — поглядывает на меня, сохраняя остаток улыбки на лице. Я смотрю перед собой. С равнодушием пропускаю сквозь себя его слова. Его болтовня меня не заботит, пусть умолкнет, иначе точно сорвусь.
— Где ты родилась? — Дилан опирается локтями на тележку, пока я перебираю спелые яблоки, не зная, чем еще могу себя занять, дабы перенести долгие минуты наедине с ним. Постоянно оглядываюсь на мясной отдел. Хотелось бы, чтобы Робин поторопилась, но не смею ей указывать.
— Пытаешься заполнить молчание? — догадываюсь. Да, мне ничего не остается. Что-то мне подсказывает, что Дилан — тот тип людей, которые будут изрядно и мастерски давить на тебя, пока не получат желаемое. А в данный момент, парень добивается разговора. Что ж, он его получит. Я заставлю его прекратить лезть ко мне. Я не для этого соглашалась на программу.
— Вовсе нет, — Дилан следит за тем, как я играюсь с яблоками. — Просто интересно.
— Понятно, — вздыхаю, начав строить из фруктов гору. Против воли поглядываю на парня, который вновь щурится, медленно наклоняясь вперед, через тележку ко мне, чтобы заглянуть мне в лицо, и поднимает брови:
— А ты умеешь отшивать парней.
И вновь проявляю заторможенность. Секунду смотрю на Дилана, не уловив момента, когда уголки моих губ поднимаются выше, но, хорошо, тут же опускаю голову, вновь принявшись перебирать яблоки. От изменения выражения лица болят щеки. Откашливаюсь, начав строить горку. Вновь, ведь какая-то женщина берет яблоко с самого основания, поэтому все рассыпается. Принимаюсь заново возводить невесть что, лишь бы перестать думать о неловкости, которую дарит образовавшаяся ситуация. Роббин не стоит оставлять нас надолго. Наедине. Не совсем хорошая затея. Я не люблю мужчин.
— Можно установить лимит? — Дилан ловит яблоко, которое было готово самоубиться, упав с края. Стреляю коротким взглядом на парня, не совсем понимая:
— Что?
Сын Роббин берет небольшой прозрачный пакет, протянув его мне, и я беру, начав собирать в него хорошие яблоки:
— Лимит вопросов, — парень вдруг стягивает с себя кофту, явно испытывая дискомфорт от духоты. — На которые ты точно дашь ответ, — краем глаз изучаю его татуированные руки. Его внешний вид… Не могу не думать об этом. Он похож на них. На таких. Как они.
Всего мгновение смотрю, мельком взглянув на лицо парня, который вешает кофту на край тележки, искоса… Пересекается взглядом со мной, так же бегло окинув вниманием свои руки, чтобы понять, на что я уставилась.
Приоткрываю рот, начав нервничать, оттого заговариваю, запинаясь:
— Т-ты всё превращаешь в игру? — роняю одно яблоко на пол, пытаясь тут же присесть, чтобы поднять, но практически теряю равновесие, когда опускаюсь на корточки, поэтому автоматически хватаюсь за тележку, заставив ту скрипнуть.
— По возможности, — парень подается вперед, чтобы проследить за тем, как я пытаюсь поймать яблоко, нагло укатывающееся от меня. — Так интереснее, — сам наклоняется, поднимая фрукт, чтобы не заставлять меня ползать по полу. Берусь за край тележки, еле поднимаясь на ноги. Колени хрустят. Уверена, он услышал, надеюсь, не станет шутить на эту тему. На тему древности моих костей. Мне говорят, что им не хватает питания. Как и всему моему организму. Это не удивительно, верно?
Выпрямляюсь, раскрыв пакет. Дилан немного отклоняется назад, бросив яблоко, и попадает в пакет. Даже судить не нужно. По его внешнему виду ясно, что он занимается спортом, что странно, учитывая его… Ну, татуировки и пристрастие к курению. Его образ никак не устаканется в моей голове.
— Чтобы было честно, то и я должен буду ответить на твои, — улыбается, сунув ладони в карманы джинсов, а я моргаю, растерянно выдав:
— Но ты мне не интересен.
Смотрим друг на друга. Я не могу быть уверенной, но, думаю, выражаю немного детское удивление, ведь это правда. Я говорю правду. Я не стремлюсь ничего узнать о нем, мне это не требуется. И жду, что мои слова заденут его гордость, так или иначе, он предпринимает попытки найти общий язык. Я не идиотка, я вижу это, поэтому… Моя грубость должна оттолкнуть его.
— Ты — мастер обламывать, — он пускает смешок, качнув головой. — Серьезно, Тея, — сжимаю пальцами хрустящий пакет с фруктами. — Кто был твоим учителем? — улыбается, выдернув еще один пакет, чтобы набрать персиков. Всё еще качает головой, усмехаясь. Я… Немного разочаровано вздыхаю, опустив голову, и кладу пакет в тележку, скрестив руки на груди. Потираю пальцами плечо, на котором уже ощущаю больные участки. Надеюсь, синяки не скоро пропадут. Мне доставляет удовольствие их наличие на теле.