Госпитальный Извозчик:
Чего не сказал?!
Георгий:
Что это меняет?
Госпитальный Извозчик:
Всё это меняет!
Георгий:
Ничего это не меняет…(Подмигивает, после паузы) Во всяком случае – с бабами.
Госпитальный Извозчик:
Тьфу! Дурья твоя башка!.. Давай по новой: Иван!
Протягивает руку. Рукопожатие:
Георгий:
Георгий!
Госпитальный Извозчик:
Тот самый? Который: держит ангел копиё…
Георгий подхватывает:
Георгий:
…бьёт дракона в жопиё!
Смеются. Курят дальше.
Госпитальный Извозчик:
Теперь Матрёшка нам устроит. Показательную гастроль. Бабы страсть любят, когда за ними по двое сохнут.
Георгий:
Это если гниды.
Госпитальный Извозчик:
Есть бабы не гниды?
Георгий:
Мне не попадались…
Госпитальный Извозчик:
Вот и мне…
Смеются. Очевидно, это начало крепкой дружбы.
Банкетный зал. Во главе – Хохлов. Справа и слева от него – Белозерский-Старший и Вера. Рядом с Верой сидит Белозерский. Рядом с Белозерским-Старшим – Кравченко. Дальше Концевич, Ася, Матрёна Ивановна, профессура, ординатура, возможные меценаты и прочие гости. Белозерский-Старший стоит с бокалом. Одеты все в соответствии случаю, Вера – в женском платье, и даже Концевич выглядит весьма пристойно – на нём неожиданно костюм ничуть не хуже, чем на Белозерском.
Белозерский-Старший:
…И я уверен – клиника станет лучшей в городе!
В сопровождении Метрдотеля в зал заходит Покровский. Делая знак: без помпы. Но Белозерский-Старший уже заметил (заметила и Вера – никак не проявляет; заметил и Белозерский – слегка нахмурился).
Белозерский-Старший:
Илья Алексеевич! Рад, рад! (сыну, тихо) Саша! Пс!
Он даёт понять сыну: освободи место почётному гостю. Белозерский поднялся, в растерянности, ретируется неловко – беспомощно ища взгляда Веры – Вера смотрит не на него, намеренно избегая зрительного контакта и с ним, и с Покровским. Старший продолжает, обращаясь к публике.
Белозерский-Старший:
Господа!.. Дамы и господа! Хочу представить вам Илью Алексеевича Покровского! Человека не только богатого, но и щедрого. Не только умного, но и великодушного! Господин Покровский изъявил горячее желание пользовать своих фабричных в клинике Святого Георгия, и уже приобрёл как бы сказали заокеанские капиталисты – кор-по-ративную страховку! Мало того, я пригласил его стать акционером нашего предприятия – и он согласился!
Аплодисменты. Возгласы: «браво социально-ответственному капиталу!» Покровский уже пробрался на место рядом с Верой, и на протяжении речи Белозерского-старшего всем своим видом показывал, что он скромен – хотя и с достоинством, – на последних словах Белозерского-Старшего берёт бокал – уже наполненный бокал Белозерского, который тот держал в руках, когда папа начинал говорить, но к содержимому которого ещё не притронулся, – говорит алаверды, обаятельно, в меру шутливо и обманчиво простодушно:
Покровский:
Николай Александрович преувеличивает, как это свойственно действительно добрым людям. Я, да будет вам известно, фабрикант, отъявленный мироед, и в любом предприятии меня интересует прежде всего выгода. Здоровые рабочие и служащие – здоровая фабрика. Здоровая фабрика – богатая фабрика. Так что выпьем за здоровье и, соответственно, процветание!
Чокаются с Белозерским-Старшим. Аплодисменты. Звон бокалов. По Вере невозможно ничего сказать, она ровна, чокается с Хохловым, с Белозерским-Старшим, в сутолоке будто бы не замечает протянутого Покровским бокала. Дальше за столом: Белозерский оказывается напротив группы Ася/Кравченко/Концевич. Чокается с ними, вид – обиженно-обескураженного щенка. Ася смотрит на него с сочувствием. Концевич – чуть насмешливо. Кравченко – нейтрален.
Концевич:
Больше денег – лучше клинике. Лучше клинике – лучше нам. Мне уже жалованье подняли.
Белозерский вдруг срывается на Концевича:
Белозерский:
А как же – общее благо?! Как же твоё: «этот кабак – оплот „кадетов“, которые игрушечные и пособники власти сатрапов!»?! Как же твой со-ци-а-лизм?!
Концевич слегка сатанеет. Его окорачивает спокойный голос Кравченко (далее Кравченко говорит с интонацией слегка насмешливой, и его никак нельзя заподозрить в симпатиях к господам социалистам; напротив – любые сомнения подобными интонациями развеиваются):
Кравченко:
Господин Концевич социалист? Не знал, не знал…
У Белозерского немедленно раскаивающийся вид: «вот я, сука, выдал приятеля! Чего сорвался? Не на него же я раздражаюсь!» Кравченко же протягивает Концевичу руку:
Кравченко:
Позвольте засвидетельствовать самое искреннее почтение, Дмитрий Петрович. Вы открылись мне с новой неожиданно приятной стороны. Я и сам, признаюсь, социалист. Нет-нет, вне партий и фракций. По убеждениям. (Обращается к Белозерскому) В социализме, Александр Николаевич, нет ничего плохого. Как в идее. Другое дело, ЧТО нам (с сарказмом) всяческие деятели пытаются навязать. Возможно, в вашем батюшке и в фабриканте Покровском куда больше социализма, чем в каком-нибудь праздном негодяе, от скуки воображающим себя звонящим в колокол на батюшкины средства; или же в нищем мерзавце, жаждущим отомстить за брата-убийцу, а пока живущим заграницей, вытягивая матушкину жалкую пенсию и деньги за перезаложенное именьице…
Кравченко отвлёк внимание Белозерского на себя, он вовлечён в беседу. С удивлением переводит взгляд с Кравченко на Концевича – те после монолога Кравченко молча сверлят друг друга с таким пылом, что красноречивее слов. На том конце, где Вера и Покровский: Белозерский-Старший беседует с Хохловым, – это даёт возможность Покровскому обратиться к Вере, тихо, и не привлекая внимания:
Покровский:
Это всего лишь выгодные для меня вложения, ничего личного, не беспокойся. Я никоим образом не собираюсь на тебя давить или…
Вера:
(перебивая)Ты и не сможешь.
Покровский:
А ты не сможешь отказаться от денег. Потому что ты в клинике, как бы это сказать, при всём уважении к твоим талантам и успехам – всего лишь управляющий. Настоящий руководитель, а точнее сказать: фактический владелец – теперь вот он. (Указывает подбородком на Белозерского-Старшего)
Вера:
(поднимаясь) Я и не собираюсь отказываться от денег.
Встав, Вера смотрит в сторону Белозерского – уже вовлечённого в беседу с Кравченко, – и он не поворачивается на её взгляд (хотя она, видимо, ожидала, что он будет за ней неотрывно следить), и Вера (вся такая в своём изысканном наряде) лихо свистит. Белозерский мигом оборачивается, подскакивает, застольный фоновый гул замолкает на свисте. Вера, обращаясь к публике в наступившей полнейшей тишине, вежливо:
Вера:
Простите, дамы и господа, мы со старшим ординатором Белозерским вынуждены покинуть банкет, у нас… неотложное дело. Тяжёлый пациент. (К Старшему, поклонившись) Николай Александрович! (к Хохлову, поклонившись) Алексей Фёдорович!(К Покровскому, не кланяясь) Господин Покровский!
Выходит, мотнув головой Белозерскому-младшему: за мной. Белозерский-Старший заинтересованно наблюдает, но вовсе не за Верой и сыном, а как раз за господином Покровским. Взгляд добродушно-любопытный: «похоже, я чего-то не в полном объёме знаю. Пока что…»
Идут по аллее ко входу. Держатся как коллеги.
Ася:
Мне, право, неудобно. Совершенно незачем было меня провожать.
Кравченко:
Собственно я, как и вы, не люблю шумных сборищ. И у меня скопилось много бумажной работы.
Концевич:
Я сегодня патронирую господ студентов. Пардон, уже лекарей. То ещё удовольствие.
Ася:
А… Александр Николаевич, он сегодня не дежурит? Он ещё раньше нас ушёл.
Кравченко и Концевич переглядываются.
Кравченко:
Он сегодня не дежурит, Анна Львовна.
Они приближаются ко входу. На ступеньках стоит красивая большая корзинка, выстланная изысканной дорогой салфеткой (кружева, с монограммой А.А.). Ася приглядывается.
Ася:
Что это?
Стремительно подходит, наклоняется к корзинке. Кравченко, нагнав, отстраняет её:
Кравченко:
Ася! Кругом волнения, террористы… Позвольте!
Концевич бросает на Кравченко иронический взгляд (Ася не видит). Из корзинки раздаётся плач младенца. Все трое склоняются к корзинке. Кравченко поднимает корзинку, Концевич заглядывает, Ася – умильно-перепуганное выражение.
Концевич:
Тут у нас «бомба» совсем иного рода. Судя по антуражу: богатая уже-не-девица снесла неузаконенное яичко.
Ася:
Идёмте, идёмте же скорее! Младенец замёрзнет!
Все трое скрываются в дверях клиники.
На кушетке распелёнутый младенец, громко возмущённо ревёт. Концевич (в действиях и текстах формален, равнодушен, но профессионален, собран, аккуратен) заканчивает выслушивать лёгкие и сердечные тоны. Рядом наседкой хлопочет Ася, Бельцева стоит чуть поодаль с неоднозначным выражением лица (ей недавно сделали аборт).
Концевич:
Совершенно здоровая новорождённая девочка.
Отходит. Ася к новорождённой – укутывать.
Ася:
Не плачь, маленькая! Сейчас мы тебя запеленаем, покормим и…
Концевич:
(подхватывает тон Аси, добавив иронии)…вызовем полицию и отправим в приют.
Ася:
(ошарашено) Как же?!
Концевич:
Таков протокол. Подброшен младенец в первых сутках. Полагаю, Владимир Сергеевич уже позвонил в отделение.
Концевич – на выход, кинув на Асю взгляд. Выходит. Ася к Бельцевой:
Ася:
Как можно выбросить собственного ребёнка?! Или того хуже… Убить… Помогите мне, пожалуйста.
Бельцева не реагирует. Ася, не дождавшись помощи, смотрит на Бельцеву – та белее полотна, лицо скривилось, она заплакала. Ася в растерянности, с младенцем на руках идёт к Бельцевой.
Ася:
Что с вами, Марина?!
Бельцева пятится. Дверь распахивается, входит Дух Бригадира. Его, разумеется, никто не замечает. Бельцева выбегает в распахнутые двери. Ася с ужасом смотрит на Дух Бригадира. (Попросту таращится вслед Марине Бельцевой.)
Дух Бригадира:
Вы меня видите?! Слава богу!
Ася:
Сквозняки… (к младенцу) Что это с тётей Мариной?
Это домашнее «тётя» со всей очевидностью свидетельствует, что Ася уже привязалась к младенцу. С ним на руках выходит, плотно закрыв за собой двери. Дух Бригадира шумно вздыхает, садится на кушетку.
Дух Бригадира:
Бабские дела!
Сосредотачивается, разводит руками.
Дух Бригадира:
Так. Что же делать? Ничего не понимаю!
Встаёт, выходит, плотно закрыв двери за собой. (Из коридора это выглядит как шумно захлопнувшаяся сквозняком дверь.)
Ася и Бельцева стоят в дальнем конце коридора.
Ася:
Марина, ну что вы!
Дверь из сестринской распахивается, затем захлопывается, выходит Дух Бригадира, идёт по коридору. Бельцева и Ася смотрят на двери – обе напуганы. Духа не видят.
Ася:
Странно. Неоткуда взяться сквознякам.
Бельцева:
Анна Львовна, вы верите в привидения?
Ася:
(улыбается) Нет. Всему на свете есть объяснение.
Дух Бригадира уже дошёл до девушек, останавливается около них, саркастически усмехается, обращается к Асе, обводя себя руками:
Дух Бригадира:
И как же, любезная барышня, вы объясните эдакое?!
Бельцева:
Случается совершенно необъяснимое.
Ася:
Просто объяснения необъяснимому ещё не найдены.
Девушки смотрят друг на друга. Дух Бригадира, вздохнув, и сделав младенцу «козу», идёт дальше по коридору.
Кравченко (за его спиной стоит Дух Бригадира, заложив руки за спину, с интересом читает из-за плеча Кравченко) и Концевич сидят с бумагами (папки со множеством листов, листы с записями и цифрами – отчётность по реконструкции), по разные стороны приставного, «заседательного» стола. По манере их обращения друг к другу нельзя заподозрить, что их связывает нечто большее, нежели формальные рабочие отношения. Кравченко, просмотрев один из листов, хмурится, протягивает его Концевичу:
Кравченко:
Дмитрий Петрович, посмотрите.
Концевич берёт протянутый лист, пробегает его. Хмурится. Берёт чистый лист. Смотрит в протянутый лист, чёркает своим пером – не тот цвет-оттенок. Встаёт, идёт к столу Веры, взять другие перо-чернильницу. Дух Бригадира тем временем обошёл стол, рассматривает бумагу, оставленную Концевичем. Хмыкает, смотрит то на Кравченко, то на Концевича.
Дух Бригадира:
Интересные дела-а-а…
Кравченко:
Вера Игнатьевна попросила к утру всё привести в полный порядок.
В кабинет входит Городовой. Кравченко, поднимаясь к нему навстречу, накрывает лист, переданный Концевичу, другой бумагой. Делает это спокойно.
Городовой:
Доброй ночи, господа!
Кравченко:
Здравствуйте, Василий Петрович! Прошу простить за беспокойство…
Городовой:
Оставьте! Не на помойке, и не задушенный – уже хорошо. Идёмте.
Кравченко, обернувшись к Концевичу:
Кравченко:
Дмитрий Петрович, вы продолжайте.
Концевич кивает. Кравченко с Городовым – на выход. В тот момент, когда Кравченко открывает дверь, Дух Бригадира поднимает с той бумаги, что должен подправить Концевич, лист, положенный сверху Кравченко, чтобы изучить (цифры и спецификации – стихия Бригадира). Выглядит это будто бумага слетела из-за созданного распахиванием дверей, потока воздуха. Концевич идёт, поднимает лист. А Дух Бригадира пока просматривает бумагу на столе, выражение на лице сомнительное, скептическое:
Дух Бригадира:
Надо же! Нет, понятно, по дороге ко всем ладошкам липнет, но тут щедро заскирдовано по амбарам, а не так, чтобы соломинка к сапогу принавозилась!
Младенец спит в корзинке. На столе – бутылочка с грудным молоком (клиника, где рожают, и, значит, есть молоко). Ася и Бельцева пьют чай. Ася добродушна, радостна; Бельцева – тревожна.