Фыркнул Чудище, поудобнее добычу свою в лапах переложил, шаг к Пёсе делает — раз, и девку на здоровое плечо закинул, сам куда-то направился, быстро ногами перебираючи, тенью по лесу скользя. А чешуя и вовсе не страшная оказалась — как у ящерки обычной, горячая, скользкая самую малость.
Да только недолго Чудище невесту свою волокло — к деревне оно вышло и стряхнуть с плеча девку пытается. Видимо, решило, что заблудилась она, случайно к волкам забрела. Заплакала горько Пёся, изо всех сил в чешую эту диковинную вцепившись, когда попытался жених ее на землю спустить, в деревню вернуть. Рычит Чудище сердито, от себя девку оторвать пытается. А Пёся уж представила, как ее задразнят, что, мол, даже чудищу она не приглянулась, а потом и вовсе сожгут во славу богам изначальным — так и зверь диковинный самым желанным мужем показался. Вцепилась в сеть черную, спину да грудь Чудища защищающую, и заладила:
— С тобой пойду! Всем-всем помогать буду! Я много чего умею! Только не возвращай в деревню! Раны твои лечить буду, за домом твоим смотреть! Не возвращай в деревню!
Разозлилось Чудище, плечом тряхнуло, лапой вцепилось в ногу девке, когти черные в плоть вогнало — кровь выступила, по коже защекотала. От боли пискнула Пёся, но рук не разжимает, за жениха цепляется. А Чудище словно само того, что сделало, испугалось, разжало лапу поскорее, заворчало что-то на языке чужом и странном, защелкало, заурчало, зашипело. А Пёся уж ревмя ревет, словно на похоронах, да кулачков не разжимает — не от боли, от страха, что оставит ее тут Чудище.
Рыкнул Зверь раздраженно, поправил девку на плече своем, развернулся и как помчится прочь от деревни, только ветер в ушах засвистел. На дерево запрыгнул, по ветвям поскакал, ловко дорогу в темноте отступающей находя, словно и не тревожат его раны страшные. Болтается на плече мужнином Пёся, да в себя приходит потихоньку, от страха отходя, от холода лютого. Царапинки уж и не болят почти — в четверть силы жених ее рванул когтями.
Быстро бежит Чудище, деревья словно стелются перед — истинно, Владыка Леса! Думает про себя Пёся: «А может, и повезло мне? У кого ещё муж такой сильный да страшный? Да и не злой он к девкам вроде…». Однако тут подумала Пёся о долге супружеском — и снова забоялась. А потом сама себя утешает: «Ну, коль потребует, так и справлюсь, что я, совсем что ль глупенькая? А коли ему и не надо — так и навязываться не стану!».
====== V. Дом ======
Остановился вдруг жених Пёсин, с дерева ловко спрыгнувши, с плеча девку спускает аккуратно, лапой поводит, словно хоромы свои показывает, ворчит неясное что-то, издевается, видать. Оглядывается Пёся. Лес дремучий да страшный, рев медвежий слышится, пещера под пологом зелёным, из веток сплетенном, еле видна. Не дворец — ну так и Пёся не в сказке. Улыбнулась Чудищу, поклонилась ему в землю, говорит, не зная, понимает ли слова ее жених:
— Благодарность прими, что в дом привел, волкам не отдал, в жены взял.
Удивлённо голову Чудище наклоняет в бок. Помолчал, после вид сделал, что не слышал ничего. Отвернулся, сваливает шкуры да головы волчьи, развернувшись, к реке неторопливо идёт, на ходу слегка переваливаясь. Следом за ним Пёся бежит — хоть и храбрится Чудище, а видно, что, скособочившись, идёт, рукой пораненной лишний раз шевельнуть боится. Больно ему, укусы ноют, плечо прокушенное, спина разодранная.
Снял жених пёсин с плеча здорового доспех свой темный, диковинный, сеть черную скинул, на берег вещи кладет аккуратно. На Пёсю, в сторону нарочито отвернувшуюся, косится, застёжку на поясе теребя. Мотнул башкой гривастой, решение какое-то для себя приняв, сгреб здоровой рукой добро свое и на иву прибрежную полез, так штаны свои защитные и не снявши. Оставил Зверь добро на ветках, чтоб не трогала невеста, а сам в воду лезет и давай холодной водой раны свои промывать, рычит негромко да ежится от холоду утреннего.
Смотрит Пёся, морщится жалостливо — руки так и чешутся помочь! Не сдержалась девка — скинула ботиночки на песок, поневу подоткнула, от рубашки нижней кусок отрывает и в воду следом за Чудищем в воду идет. Зарычал Зверь на нее сердито, прочь отпрыгивает. Знамо дело — никакой мужик лечиться не хочет, до последнего врать будет, что в порядке он, не нужно ему помощи, сам справится! Обмакнула Пёся тряпицу в воду, да мужу-жениху своему почтительно протягивает, с поклоном.
Неуверенно лапу тянет за холстиной протянутой. Взял, тканью промывать-вытирать принялся, от боли шипя да на Пёсю с удивлением поглядывая. Не привык, видать, чтобы заботились о нем. Мыслям своим Пёся улыбается, царапки от когтей жениховых между делом обмывая — неужто затеплилось сердечко девичье к монстру страшному? Думает об этом девка, сама себе удивляется. А после как вспомнила Медведа деревенского — силен, как зверь и жесток так же, трех жен уморил, детишек своих нет, а чужие боятся. Из деревни бы выгнали — да боязно. Если так уж взглянуть — то Чудище и получше будет!
Очистил жених Пёсин раны свои на плече, а царапины длинные от когтей волчьих промыть никак не может — не изогнуться ему так! Да и тряпица, подолом Пёсиным раньше бывшая, уж в зелени гадкой вся. Ещё кусочек от подола Пёся отрывает, осторожно к мужу подходит, про воды холод волчий, за ноги кусающий забывая. Смотрит на нее жених, шипит негромко, словно ужик лесной.
— Помогу я! — Говорит Пёся, рукой на раны указывая.
Отвернулось Чудище, вид делает, что нет тут никого, мол, сама решай, рискнешь ли подойти. А Пёсе только того и надо — макнула в воду тряпки кусок и аккуратно края царапины длинной промокает, кровь склизкую смывая, да раны края чистя. Шипит жених ее, тут же голову вывернув и за каждым движением пёсиным следя. Промыла раны Пёся нежно и аккуратно, от грязи очистила. Едва закончила работу свою девка — так и выскочил из воды Зверь, на невесту зыркнул, на бережку выразительно развалился, спину солнышку ясному подставив, мол, не мешай отдыхать труженику, баба!
Косится на следы от зубов да когтей звериных Пёся. Ее спасаючи, пострадал ведь! Вышла на бережок Пёся, быстро подорожника набрала, с ивы коры кусок сбила с трудом, камнем острым себе помогая, ромашки нащипала. Следит за ее беготней Чудище, не шевелится. Села на песочек рядом с мужем Пёся, подорожник в пальцах растерла, чтоб сок выделился, на кору выложив. Теперь соки подорожниковые с ивовыми смешаются, ромашки немножко добавить — и готово. Масса травяная, целебная вышла. Непривычно Пёсе — она-то всегда в горшочке отвары да мази делала, на огне, со ступкой да травами сушеными, запасы которых дома имеются. Но и такое средство, на коленке сделанное, подойдёт, чтобы горячки не допустить. Смешалась кашица подорожниковая с ромашковым соком да ивовым, настоялась на Солнце лучинку*, запахла правильно.
Подбирается девка к жениху своему, мазь-сок приготовленный показывает. Понюхал Зверь кашицу целебную, палец сунуть попытался. Отодвинула кору от лап любопытных Пёся, головой качает:
— Для ран мазь целебная!
И показывает — на кашицу сперва, на укусы после. Пожал плечом здоровым, спину подставляет, искоса за руками девкиными наблюдая. Смазала раны Пёся и говорит:
— Полежи немного ещё, чтоб сок впитался.
Фыркнул Зверь, глаза прикрыл, не шевелится, мол и не собирался я никуда. Вздохнула Пёся, развернулась — и в лес. Нашла Пёся орешник возле пещеры чудищной — молодых орехов ждать долго ещё, но ветки-то есть! Выломала с трудом палку длинную да толстую — и обратно к реке. Сложно с ранами охотиться будет — а значит, ей надо Зверю своему еды какой-нибудь найти — не ягодами же с ростом таким питаться. На то и супружница она верная!
С детства Пёся рыбку любила — как только не изощрялась, чтоб побольше да повкуснее выловить. Сети ставила, корзины в воду прятала, по утру с десяток рыбин вытаскивая в сезон. Ну и острогой била, конечно. Палка — не острога, но одну-то рыбину поймать удастся! Пусть видит Чудище, что и от девки польза есть, пусть знает, что не безрукая жена ему досталась, умелая, да к желаньям мужа чуткая.
Вернулась девка к реке, на порожке небольшом встала, ноги опять в воде речной морозя, насторожилась — в одной руке ветка с концом острым, в другой — поясок вышитый с петлею сделанной на конце, на хвост рыбий набросить, чтобы не уплыла добыча. Чудище, на берегу сидящее смотрит на нее с любопытством. Видит Пёся блеск чешуи серебристый — да как ударит стремительно! Рыбина большая, извивается. Изнемогает Пёся — выдернуть из воды не выйдет, нет на палке зазубрин, соскользнет раненая, уплывет в другом месте помирать. Бьется рыба, вырваться пытается. С трудом на хвост петлю поясную Пёська накидывает, затягивает, тащит.
Выволокла, плюхнулась рядом с Чудищем, отдышаться пытаясь. Заурчал Зверь довольно, аккуратно по спине девкиной лапой проводит. Зарделась от похвалы бессловной Пёся, рыбину Зверю пододвигаючи. Голову одним ударом когтей своих длинных Чудище ей отсекает и на Пёсю снова смотрит. Подняла девка рыбу. Почистить бы от чешуи ее, да ножа с собою нет. Ну да не безрукий муж у нее, зверье потрошить умеет, шкуры снимать. Коли нужно ему — когтями своими себе поможет. С поклоном добычу свою мужу Пёся протягивает:
— Кушай на здоровье!
Взяло рыбину Чудище, и вдруг как наклонится слегка вперед неловко, поклон Пёсин явно повторяя. Смех сдерживает Пёся — очень уж забавно смотрится. Кровь к щечкам приливает против воли, а сердечко трепыхаться радостно начинает. А повезло ей с мужем! А что страшный — так если взглянуть, то рябой, хромой да косой гончар деревенский и пострашнее будет! А у нее — и сильный, и ласковый, и понимающий!
Рыбу на колени себе положило Чудище, подняло лапы к морде. Медленно коснулось чего-то на маске своей странной. Трубочка гибкая да крепкая щёлкнула, зашипела, как змея разозленная, тумана утреннего выплюнув немного. Снимает маску жених…
Закричать от страха захотелось Пёсе, как морду зверя лесного она увидала — к маске привыкла уж, а тут — такое! Но в и этот раз сдержалась девка, не пискнула. Моргнула только, зубы сцепив. Фыркнул, словно жеребец породистый, жених Пёсин, зашевелил жвалами своими осиными.
— А я все равно тебя любым любить буду! — Отважно мотает головой Пёся. Снова фыркает Чудище лесное и как замотает башкой в ответ из сторону в сторону, грива заметалась в воздухе! Улыбнулась, смех с трудом сдержав Пёся. Это он на первый взгляд страшный только — а так не злой да умный.
Взяло Чудище рыбину, пасть раскрыло, целиком тушку заглатывает, горлом дёргая, жвалами своими страшными себе помогая. Смотрит Пёся — и страшно, и мерзко, но и отвернуться словно не даёт ей кто-то. Заглотил рыбу Зверь, почти что ласково на нее взглянул, языком узким, змеиным, пасть свою вылизывая.
Протянула руку Пёся, осторожно лапу спокойно на земле лежащую трогает. Шевельнул пальцами когтистыми Зверь и легко так когтем своим по шее девичьей, тонкой, скользнет, царапая нежно. Вздрогнула телом всем Пёся, понять не может — и страх пробрал от касания этого первого, и наоборот, прижаться к мужу захотелось, и чтобы обнял крепко-крепко.
Ворчит что-то на языке своем. Пёся даже и вид, что понимает что-то, сделать не пытается — урчание звериное слушает да все на мужа своего диковинного насмотреться не может. А может, и счастливо жить им придется?
Комментарий к V. Дом * – время горения лучины – около 30 минут
Для тех, кто считает, что хищник няшка – так это в глазах влюбленного каждый хорош! В следующей главе будет насилие, и довольно много, обещаю!
====== VI. Недоразумение ======
Шуш пару раз недоуменно моргнул под маской, наклоняя голову в сторону. Он не исключал возможности, что переводчик у него несовершенный, но так же не отбрасывал вариант, что аборигены обладают крайне низким уровнем интеллекта. Уманка явно чего-то ждала. Может, реакции на свой бессвязный набор неприятных звуков? Судя по тому, что она, увидев его, более-менее успокоилась, у нее все было под контролем. Шуш хотел уже развернуться и уйти, но самка снова открыла пасть и закурлыкала. Переводчик поковырялся в словаре и озвучил:
— Я, непереводимо, ты, верность, быть до смерти, ты, обещание. Помощь, все.
Чушь какая-то! Бессмысленный набор слов! Наверное, все-таки Шушу следует уйти… Хотя, конечно, любопытство начало подкидывать ему разные вопросы… Шуш мысленно потряс башкой, выкидывая из нее мысли о попытке приручить эту уманку. Ему часто лезли в голову неожиданные идеи, но обычно всегда Шуш давил их на корню. Это — самка того вида, на который он прилетел охотиться. Неожиданно уманка сказала ещё что-то и переводчик уверенно озвучил:
— Просьба развязать.
Ага, значит, всё-таки связывание было не запланировано. Шуш, отбросив свои догадки (любопытно, конечно, кто и зачем ее связал, но он и так уже задержался, рассматривая эту самку!), разрезал веревки наручными лезвиями. Проявляя вежливость по отношению самца к самке, Шуш указал ей направление, в котором ей следует двигаться, чтобы добраться до ее дома — чтобы не заблудилась — и направился в сторону своей пещеры. Но странная уманка тут же увязалась следом за ним. Шуш вздохнул и подумал: «Может, стоило ее не заметить? Проблем было бы меньше!». Он повернулся и ткнув в нее пальцем, снова указал ей в сторону ее поселения, пытаясь объяснить, что он просто поступил вежливо. Она закурлыкала:
— Возвращение — они, сжигание, я! Высшая сущность, ты, обещание, жертва, ты, нести. Ты, идти.
Шуш на секунду опешил — какое-такое обещание она постоянно упоминает, вроде бы он ещё ничего не успел никому пообещать! И при чем тут еще и сжигание? Может, она инфицирована? Шуш прищурился и осмотрел ее, быстренько проводя простой осмотр. Маска выдала совершенно очевидный результат — нет, совершенно здоровая особь!
Шуш ответил ей, уверенный, что его не поймут:
— Иди домой, самка!
А уманка — вот глупенькая! — тут же затрясла своей башкой со странным, единственным, но необычно-длинным рецептором, явственно проявляя несогласие со словами и действиями Шуша и опять побежала за ним. Что ей еще нужно?! Может, она думает, что он ее должен вернуть?
Яутжа, не понимая, что ей еще надо, снял маскировку, развел руки в стороны, показывая себя и произнес:
— Я не твоего вида!
Самка дернулась от страха, но не закричала. Через несколько секунд, когда уманка слегка успокоилась (Шуш снисходительно отнесся к ее испугу, хотя и ему представители ее вида казались не слишком симпатичными созданиями), она опять залепетала. Переводчик озадачился, но потом всё-таки выдал:
— Я, каждый, ты, спаривание, быть.
Шуш озадаченно наклонил башку в сторону. Инстинкт выбора наиболее не похожего на самку партнёра для размножения? А что, вполне возможно! Он выше и сильнее всех самцов ее вида, не нападает и анатомически обладает схожим строением. Вот, видимо, сейчас она и просила ее оплодотворить, надеясь получить здоровое и крепкое потомство. Конечно, просьба была лестная, но Шуш на пару секунд завис, против воли пытаясь представить, что именно может получиться после подобной гибридизации.
Самочка протянула к нему свою тонкую лапку, видимо, прося подтвердить согласие на спаривание. Шуш отступил. Нет, всё-таки он приехал охотиться, а не… Да и Сезон Слияния не скоро, особого желания нет… То есть, он конечно, может, и с удовольствием! Но все-таки охотничья этика… Да и не стоит разбрасываться своим ценным генетическим материалом — а то получится что-нибудь… Этакое! И охотиться нельзя, и собратом не признаешь. Яутжа вежливо ответил, хотя уже был уверен в том, что его не понимают:
— Нельзя. Разные виды.
После этого Шуш отвернулся, показывая всем своим видом, что он не будет с ней спариваться, включил маскировку и запрыгнул на дерево, направившись в сторону своей уютной пещеры. Вернувшись в логово и полюбовавшись на пару отшлифованных черепов — из тех самцов вышли отличные трофеи! — яутжа завалился спать. Хотя, если честно, уснуть он смог не сразу — ворочался на своей лежанке, думая, а не зря ли он отказался от предложения той самочки? И ей хорошо, и ему… Ему приятно, а у нее детеныши получатся крепкие…