Мы с Яваном рядом, смотрим на отходящие полки. Мы опираемся на липкие от крови стены.
– Выстояли?.. А?!.. – сказал Яван с восторгом в голосе, оборачиваясь по сторонам. – Выстояли! Это ж надо…
– Если Орик до завтра не подойдёт, конец нам, – ответила я осипшим горлом, будто и в горле у меня засыхает кровь. Наверное, так и есть, мы и надышались и будто даже напились ею…
– Так вместе помрём что ли?! По мне, так лучше не придумать! – засмеялся Яван, оглянувшись ко мне.
На его покрытом кровью лице улыбка, весёлые белые зубы и синие глаза выглядят странно и будто стирают кровь. Я засмеялась, ткнув его в плечо кулаком.
– Яван! Авилла! – выкрикнули кое-где.
– Я-ван!
– А-вил-ла!
Подхватили вокруг.
Но, прокричавшись, воодушевлённые, пусть и промежуточной, но победой, мы стали собирать мёртвых и сносить их на площадь. Их оказались многие и многие сотни. Раненых ещё больше, ими есть, кому заняться, столько жрецов Солнца в Солнцеграде не было никогда раньше.
А сама я почти теряю сознание, неожиданно почувствовав усталость. Так, что подогнулись ноги, будто кто-то поддал под коленки… Я пришла в себя на руках милого Ванюши, который нёс меня в баню.
– Нельзя так, Нега, ты царица, надо беречься, – улыбнулся он.
– Нельзя царице беречься, однако, – сказала я, обняв его за шею. – На то я и на трон призвана.
Он улыбнулся, глазами светит. Но я нахмурилась, отодвигаясь от его плеча, к которому прильнула было:
– Ты так на меня не гляди, Вань, не то станут думать… – я немного вывернулась из его рук. – Оно, конечно, помереть-то можно и так, но мы должны о жизни думать.
– Стало быть, жить-то будем? – спросил он, опуская меня на порог бани, из-за двери просачивается пар.
– А чё же… Ещё как будем! – сказала я, закрывая дверь перед его носом…
Как и когда я добралась до постели, как разделась и заснула я не помню, не почувствовала ничего, пока лучи солнца не коснулись меня на рассвете.
Сегодня солнце щедрее. Никаких облаков, и наше доброе светило льёт на нас свои лучи, будто раскрыв объятия. В такой день никто не победит нас. И на стены мы идём под боевой клич:
– За Север!
– За Авиллу!
– За Ориксая!
– За Север!
– За Север!
– За Север!
Пока мы шли, Яван рассказал, что погибла вчера тысяча четыреста восемьдесят шесть человек. Нас здесь семь тысяч без трёх человек было вчера утром…
– …Дамагоевых примерно в четыре раза больше полегло. В темноте оттаскивали трупы от стены. А вот, сколько раненых у них… Но у них нет стольких лекарей. Кстати, Солнечные жрецы намерены тоже сражаться.
– Не пускай пока, пусть берегутся, – сказала я. – Некому будет мечи держать, возьмём и их, а пока пусть своим делом занимаются. Надо беречь тех, кто спасает нас и возвращает воинов в строй.
И вот мы наверху стены, кровь, из-за прошедшего ночью дождя, не высохла, а только глубже въелась в дерево, пропитав его насквозь, и стены теперь сильно пахнут вчерашней кровью, запах, смешанный со свежим запахом древесины настолько густой, что на ум приходят мысли о том, что здесь перемешаны человеческие и древесные тела и потоки человечьей и деревянной, не видной нам, крови…
Сегодня Дамагой в свежем алом плаще, солнце сверкает на его шлеме.
Я же свой сняла, открыв ему лицо.
– Сдавайся, Ава, столько людей гибнет, ради чего?! Я не трону никого из вас. Возьмёшь себе этого в мужья. А ежели не хочешь, коли стал постылый, так возьми Белогора… Али ещё кого… Я разрешу тебе всё, только откажись от упрямства глупого! Будете сыты и не обижены.
Царица захохотала, задирая подбородок:
– Дак я за пищей-то никогда сильно не страдала, братец, сытость для меня последнее дело, приходилось, знаешь ли, одной краюшкой в неделю пробавляться и ничего, от этого только польза: прояснение в голове наступает, какого тебе от жиру и довольства вечного не достичь!.. А вот мужей перебирать царице не к лицу, у царицы государь – муж, он моя держава и моя родина! Он мой меч и смысл!.. Так что ты голодных тут не ищи, Дамаш, мы Солнцем сыты могём быть. Ступай восвояси, где ты его там обрёл, Север твоим не будет!
– Я – Ольг! Это ты, проклятая девка, заняла моё место! Я рождён был для трона! – завопил Дамагой.
– Ольг!?.. – преувеличенно изумляясь, выкрикнула царица. – Ну, нет!.. Нет, низкий! Ольги чужих ратей на родину не приводят!.. Вон ступай, грязный ублюдок и подручных подлых прихвати с собой! – выплюнула она ему на голову.
Дамагой возопил, срывая голос:
– Сдохнешь! Сдохнеш-шь!.. И детей твоих повешу как щенков, тебе покажу, смотреть будешь глазами своими дьявольскими, как они станут в петлях извиваться!.. Потом любовника твоего распнём… За ним – царя. Белогора… А там уже и тебе башку своим мечом снесу! – орёт Дамагой, совсем потеряв самообладание.
– Давай-давай! – продолжила хохотать Онега, совершенно не тронутая его словами. – Ты мало до чего ещё не опустился! Убей единокровную сестру, ублюдок! Ублюдком родился, ублюдком и кончишься!
Дамагой, белый от злости, поднял меч и рыкнул команду стрелять из луков. Но преждевременно, поэтому большая часть стрел не долетела даже до стены.
Но они собрались, построились и вновь, подхватив свои лестницы и верёвки с крюками, пошли на стену.
И всё заново, будто вчерашний день никогда не кончался, будто мы продолжили его…
Но нет. И всё тому свидетельство, и Солнце и то, что вдруг отхлынули, стали разворачиваться полки от стен, начали перестраиваться, оставив нас на стенах в некотором недоумении.
Глава 2. Слепота
Подойдя к Солнцеграду на рассвете, мы намерены не просто оттащить рать от города, нет, у нас новая тактика. Белогор рассказал мне очень подробно, что вскоре произойдёт с городами Севера, поэтому ясно, что нам необходимо спасти как можно больше людей, увести их из города как можно дальше. А город отдать Дамагою, пусть празднует свою победу, её смоет с лица земли вместе с ним самим и его приспешниками из наших.
По городам уже отправлены гонцы, убеждать всех уходить из городов, оставляя дома, уводить, увозить всё, что смогут, но, главное – спасаться.
– Ох, не поверят… – пробормотал я, глядя вслед уезжающим гонцам.
– Кто поверит, тот и спасётся. В том сила веры и есть. Кто верит мне, тот уйдёт. Кто верит в Солнце. Кто верит в прежний Север. Кто ещё им жив, кто им дышит, тому и жить, – невозмутимо произнёс Белогор.
Мы стояли с ним рядом, и гонцы давно скрылись уже за лесом, а мы всё смотрим, куда они ускакали. Факелы на длинных жердях и костры освещают лагерь. Воины спят, утомлённые переходом, не думая о завтрашнем дне и битве.
– А остальных не жаль тебе? – я посмотрел на него. – Они же детей с собой…
– Как не жаль, Ориксай? Я не из камня, – он нахмурился. – Но чья Смерть пришла, уже пришла, косу подняла, её не прогнать. Не мы выбираем, кому жить. Кому состариться, а кому остаться молодым навеки, – Белогор спокоен как всегда и говорит будничным прохладным голосом.
Я ушам не верю, неужели он так и думает на самом деле и не пытается сейчас затуманить меня, поэтому и не могу не спросить:
– Выходит по твоему, все мои дети умерли потому что…
Он повернулся ко мне:
– Ты такую судьбу сообщил им, Орик, – чуть приподняв свои правильные брови, едва ли не с вызовом ответил чёртов далегляд. – Что ты хочешь услышать? Как зачал, так они и жили. Ты их разве ждал? Хотел тех детей? Они для тебя были, как и те женщины, доказательство твоей мужественности. Всего лишь, не люди, не дети тем более. Как мальчишка в игры играл… Разве не так? – он смотрит остро, пронзает как обычно, пробирает до костей, до печёнок, до последней капли крови своим взглядом.
– А… – меня подвёл голос, я не могу спокойно о наших с Авиллой детях даже думать, не то, что говорить. – А царевичи? Погибнут тоже из-за меня? Я к ним… я их… – я запинаюсь как маленький шкодник перед ним.
– Царевичи проживут долгую жизнь, – он погасил свой взгляд. – Очень долгую. Если повезёт и Бог сподобит увидеть их, я скажу тебе точнее. Но то, что их Смерть ещё даже крупицей не обозначилась в царстве теней, это точно.
Я не мог не улыбнуться этому сообщению:
– Так?! Ну, гляди!
И он засмеялся, и я. И мы счастливы, похоже…
Этот разговор происходил ещё ночью. Пока отдыхало наше войско. А на рассвете мы уже в видимости Солнцеграда. Рати Дамагоя-Гордоксая обступили нашу столицу. Мы напали на них нежданно, они стали перестраиваться, но прозевали нас, поэтому мы удачно бьём их в тыл.
Нас вдвое меньше, но мы воодушевлены куда больше. И из-за стен Солнцеграда выступают рати Явана и Авиллы. И с двух сторон тесним рати чужаков-сколотов и наших предателей…
Я вижу, что нас разобьёт дружина Ориксая. Хотя их меньше числом, но они злее и решительнее, они отчаянно храбры. Они на своей земле. Мои – на чужой. Мои за поживой, обещанной мной, пришли, его – пришли умереть. Само Солнце вливает силы в них. Я вижу всадника на вершине холма, что возвышается над долиной, где сошлись наши рати. Я не могу видеть отсюда его лица, но я уверен, что это Белогор. И стрелой не достанешь. Жаль, что я не могу стрелять взглядом, я бы сшиб его с коня.
Мой лагерь за лесом, если мы сдюжим эту рать, мы сможем уйти… уйти, надо отступить. Надо…
Надо Авиллу взять! Взять Авиллу! Этим и рать мою спасти! Она, конечно, в гуще битвы, дерзкая дура, вот на этом и возьму её!
Умнее надо быть, царица, не только отчаянно драться уметь, но и вперёд просчитывать. Вперёд на два шага глядеть, а не дерзить старшему брату, а после кидаться, очертя голову, в гущу битвы. Тоже мне, воин! У мужа своего училась бы, курица мокрая, а ещё лучше у Белогора ледяного, одной смелостью не победить.
От этих мыслей у меня, наконец-то, радостно закипела кровь. Я отделаю их, не мараясь в крови. Только девчонку отыщу среди ратников.
Надо сказать, это не так просто. В рубке битвы, когда за стены выскочили на нас, поддержанные подошедшей дружиной царя, оборонявшие Солнцеград, и началось настоящее крошево, все покрыты грязью и кровью, непросто различить, кого бы то ни было. Я несусь по полю битвы, не сражаясь, а разыскивая, сейчас найти Авиллу – это спасти моё войско, это победить.
Где ты, сестрица?! Почему я не Белогор и не могу её чувствовать на расстоянии.
Я увидел Волка…
Дамагой…
Меня пронзило: я понял, прочёл, какая опасность исходит от него… И помчал вниз с холма. Если успею опередить его, мы все спасены… Боже, почему ты раньше не открыл мне глаза?!.. Я несусь вниз, я бы закрыл глаза, так мне легче найти её. И почему я ещё до начала битвы не кинулся искать её?! Ведь знал, что полезет в битву, почему сразу не остановил? Ну что это такое… как же я не предвидел… Я не мог предвидеть намерений Дамагоя, они родились только что…
– Аркан! Найди Авиллу! – завопил я, перекрикивая грохот битвы. – Не видишь её? Найди!
Он разогнулся, во весь свой рост, выглядывая поверх голов сражающихся.
– Достань! Выкинь аркан, притащи её мне. Притащи, слышишь?! Трогать не смей, свяжи только! Найди!
Авилла. Где ты, Ладо? Зачем ты в бой-то ввязалась? Видел тебя, обернувшись, увидал… но тут же опять потерял из виду… Ладо, Ладо… Где ты? Почему не осталась за стенами? Упрямица… чёрт тебя возьми!
Белогор, ты хоть отыщи, уведи её отсюда!.. Уведи и спрячь!.. Как страшно… опять схватят… схватят…
Мы бьёмся, как и вчера. Но на стене одно, в поле – другое. Нас чуть отодвинули друг от друга. Я перестал чувствовать её спиной… Я обернулся… Онега…
Онега!
Онега! Боги! Я не вижу её! Я не вижу!..
Я пропустил удар…
В один миг что-то стянуло мне плечи, больно впилось в груди и рвануло назад. Нет! Нет, не может быть! Я выронила меч… меня тащит что-то за спину, за плечи, за живот… я…
Рывок, я окончательно потеряла равновесие, меня протащило по грязи…
Обернувшись, я увидела… Он сбросил шлем с моей головы, косы вывалились на спину. Теперь все увидят, что женщина между ними. И, хотя я вижу, я почти не вижу лица, но я знаю, кто это… Боже! Боже! Помоги мне!..
Шатёр Дамагоя пуст. И вокруг почти пусто, вся рать ушла. И мне страшно, что Дамагой и Явор могут не вернуться сюда. И что тогда?
Всё прахом?!
Нет-нет! Я весь Север переделала под себя! Я всё забрала под себя! Я сделала то, чего ещё никто никогда не делал.
Я оттеснила Белогора. А он не просто Верховный жрец Солнца, он Великий. Это я знаю лучше, чем кто бы то ни было. И я почти победила его. Победила и… И что, всё потерять? Потерять, потому что эти мерзавцы смелы и безрассудны? Чёрт подери вас!
Нет, нет, Дамагой, ты так и остался неудачником?! Не может быть! Я же прозревала Дамагоя, я видела его на троне Солнцеграда! Как это может быть?! Меня ни разу не обманывали прозрения.
Но сейчас…
Что-то прервало мои мысли, неожиданный шум, вдруг ворвавшийся в шатёр. Вваливается окровавленный и очень грязный, весь покрытый жидкой грязью, смешанной с кровью громадный человек, это… я не помню, как его зовут, но я видела его, и, когда он снял шлем, я узнала: высокий, черноволосый, из наших, северян. И в руках у него, связанная по рукам и ногам и так же грязна, как и он… Ава!
Но увидев её, я шарахнулась, я отлично помню, что такое для Лунных их кровь, не дай Бог на меня попадёт хоть капля…
Страшным кличем разнёсся голос по полю:
– Ориксай! Твоя царица и твои дети в моих руках!
Ах, Ладо, попалась… я так и знал…
– Отводи рати, Ориксай! Отводи от Солнцеграда!
Я поднял меч кверху, останавливая сечу, как и Гордоксай-Дамагой, не знаю, кто он больше тот или другой. Я впервые вижу его, и, хотя я не могу рассмотреть его под слоями грязи, я знаю – это он. Как и все здесь, мы как грязевые чудовища, будто воплотившиеся из жидкой грязи и крови, восставшие из самой оттаявшей, под нашими ногами и под копытами коней, земли.
Только Белогор, что несётся сюда, один почти не испачкан грязью.
– Веди Авиллу! – прокричал он Дамагою на скаку.
– За детей не волнуешься? Али его дети тебе не надобны? – захохотал Дамагой, снимая шлем вместе с войлочным колпаком, обнажая, странно чистую на фоне всеобъемлющей грязи, голову, волосы русые слиплись от пота, завились. Боги, человек как человек…
– Веди Авиллу! – Белогор осадил коня на полном скаку, тот вздыбился с громким возмущенным ржанием.
– Отведите рати! – ответил Дамагой.
– Отведём! – тут же выкрикнул Белогор. – Но отпусти всех! Из города отпусти всех наших! Всех, кто захочет уйти с нами! И мы уйдём, Дамагой!
– Я царь Гордоксай! Новый царь Великого Севера! – возвестил Гордоксай-Дамагой.
– Да чёрт с тобой, назовись, кем желаешь! Отпусти наших людей! Всех, кто хочет уйти за нами! Отпусти из города! – конь танцует под Белогором, грызёт удила, вся Белоголова злость в этом сером жеребце.
Дамагой-Гордоксай некоторое время пристально вглядывался в него, будто хотел прочесть, или вывести из себя.
Но мотнув головой, всё же заключил:
– Идёт. Пусть ваши уходят, все, кто захочет. Сутки даю всем уйти, – вдруг он засмеялся, показывая ровные зубы. – Ориксай, в городе твои дети, твои жёны, забирай всех. Сколько их у тебя? Говорят, целый улей… Считаешь, али так, без счёту?!
Его хохот звучит оскорбительно и нагло в наступившей тишине.
– Отпусти всех. Тогда отведём дружину, – негромко из самого сердца сказал я.
Памятуя, что сказал мне Белогор о Солнцеграде и его ближней судьбе, пожалуй, это удача, что Дамагой так стремится занять город. Только Авилла…
– Отводи рать, мы идём к стенам! Белогор, иди с нами, убедишь Солнцеград идти за тобой, пусть уходят все. Мне твои люди не нужны, воздух чище.
– Там, где ты всегда смрад! – глухо прорычал Белогор, не боясь разозлить бывшего друга.
Но тот и не злиться: хохочет, запрокидывая голову, что ж и не смеяться, он победитель. Но сейчас мне важнее Авилла.