Девушка снова вернулась к чтению маленького тома грустной повести в тёмной обложке с выбитыми красными буквами. Как будто не понимала, что брат хотел поговорить о том случае… Сильно хотел, но сдерживался, зная, что никогда не заставит Гин насильно открыться ему.
Поток его мыслей прервало появление Чуи, который, залетев в гостиную, отдышался, грубо пнув первый попавшийся предмет (коим оказался оставленный кем-то ящик с неизвестным содержимым). Зло выругавшись, парень плюхнулся на диван и, посмотрев на Акутагаву, выдал:
— Хочу убраться отсюда как можно скорее.
Рюноске вскинул бровь, удивляясь такому отвратительному настроению Накахары. Ещё утром тот с ухмылкой на губах ходил по школе, собирал вещи, прощался с однокурсниками, веселился… Конечно, Акутагава знал, что настроение может испортить что угодно. И кто угодно, если постарается. Но Чую мог выбить из колеи, разве что, только один единственный.
— Снова Дазай? — равнодушно спросил Акутагава после долгого молчания.
— Заткни пасть, — рявкнул Чуя, сверкнув глазами и дёрнувшись. Правда, спустя пару мгновений вновь расслабился и добавил уставшим голосом. — Нет, это не он, к великому счастью.
Последнюю фразу он сказал, так презрительно, что даже у Акутагавы, который никогда не интересовался проблемами других людей просто потому, что ему это было не нужно, невольно возник интерес. С Чуей они были знакомы давно, их семьи общались. Акутагава знал, что скрывается в душе у этого парня, прячущего всё за острыми иголками грубостей и дерзости. Рюноске и сам отталкивал от себя людей, но… Но всё-таки в чём-то они с Накахарой различались. Возможно, в том, что Рюноске не стремился доказать всем, что он выше. А Чуя стремился.
— Кто же? — подала голос Гин, осторожно повернувшись к Чуе, боясь сломать его и так отвратительное настроение.
— Даже имени его не знаю, — проговорил Чуя, поправив шляпу на голове. — Столкнулся в коридоре. Мальчишка какой-то, ходит, улыбается, будто идиот. Он спросил, почему я бросил обёртку от конфеты на пол. Я ответил: «Чтобы ты поднял». А он просто взял и, потащив меня за руку к этой чёртовой бумажке, сказал, что он поднимает, только если я пообещаю, что не буду так больше делать. Псих! Действительно псих! С какого он курса вообще, такой ёбнутый на голову?
Акутагава потерял интерес ещё на половине истории, отвернувшись и отойдя к столу. Гин тихо говорила с Чуей за его спиной, немногословная, кроткая, словно цветок в дожде. А Рюноске задумчиво катал из стороны в сторону новогодний шарик, погрузившись в себя.
Он оставался в Хогвартсе. Каждый понимал, почему. Но только не знал истинной глубины. Гин же, наоборот, ехала домой, поскольку не находила смелости в себе отказаться. К тому же, скрывая что-то от Акутагавы, она опускала взгляд вниз, когда он спрашивал её, зачем ей ехать домой… Впрочем, Рюноске не расспрашивал. Её дело. Её мысли. Её чувства. В конце концов, когда-нибудь, спустя месяцы, она обязательно скажет ему об этом.
Мысли плавно перетекли от сестры и семейных скелетов к школе. Хогвартс. Акутагава всегда оставался тут… Почти всегда. Когда была возможность, когда он мог отвертеться от родителей. Эти стены так надоели ему, что он бы отдал что угодно, лишь бы иметь возможность провести эти дни где-нибудь в другом месте. В другом городе, стране или ещё где. Однако у него не было знакомых, к кому бы он мог наведаться на каникулы, кроме, разве что, Чуи. Да и не хотелось тревожить людей лишний раз. Его и так недолюбливает каждый, кто хоть раз сталкивается с ним, не то что… Радоваться, когда он приезжает в гости? Да ладно. Кто вообще рад видеть его бледное потухшее лицо?
Ну и пусть. Ну и какое ему дело?
Но в глубине души даже больно немного…
— Какая интересная компания собралась, однако.
Акутагава вздрогнул, но не повернулся. Трепет в сердце взметнулся к горлу и упал пеплом на дно души. Каждый раз, когда он слышал его голос, становилось не по себе, но… Но на этот раз его волнения будто стали тише. Притупились, померкли, уступая место пустоте. Да, он уже месяц как замечал то, что при виде Дазая ничто в нём не загорается. Что при мыслях о нём хоть и бегает дрожь по коже, но сердце не начинает биться быстрее. Это странно, но… Неужели первые, единственные чувства Рюноске стали остывать и исчезать? Акутагава удивлялся тому, что ему всё равно. Что он не хватается за эту нить уничтожающей страсти в своей душе, чтобы удержать её в себе. Что же произошло? Почему он больше не страдает из-за Дазая? Как непривычно и в то же время странно…
Чуя резко подскочил на месте, бледнея, и, сжав пальцы в кулаки, попятился назад. Дазай вскинул бровь, однако тут же перевёл взгляд с Накахары на Акутагаву. Тот не поворачивался, упрямо не замечая Дазая и стараясь отвлечь себя мыслями о… О чём же… О чём же подумать…
— Какая жалость, что ты остаёшься тут! — видимо, Дазай решил, по иронии судьбы, всё-таки подойти к Рюноске как раз в тот момент, когда тот этого впервые не хотел вообще.
Оперевшись ладонью об стол, Осаму внимательно посмотрел на замершего Акутагаву с каменным лицом и, хмыкнув, произнёс, игнорируя напряжённую обстановку вокруг:
— Что же… Не скучай здесь без Гин. Твоя милая сестрёнка с удовольствием бы осталась, будь у неё возможность, верно, Гин?
Девушка тут же отвернулась, порозовев. Дазай улыбнулся, вспоминая, как в детстве играл с ней в её дорогих фарфоровых кукол и, когда она случайно разбила одну из них, взял всю вину на себя. Акутагава тоже об этом вспомнил и невольно вздохнул. Гин смущалась при появлении Дазая, но он не нравился ей, как мужчина. В потёмках её души вообще невозможно было понять, что она испытывает, чего хочет… Только лишь догадки.
— Как-нибудь проживу, — пробурчал Акутагава, откашлявшись, и, прикрыв лицо ладонью, выдохнул, спрятав другую в карман.
Дазай некоторое время смотрел на него. Внимательно, с полуулыбкой на губах, чуть прищурив глаза. От него несло морозом и запахом хвои, пальцы его руки, коснувшейся плеча Акутагавы, были холодными, будто лёд. Рюноске вздрогнул, отпрянув, а Осаму лишь хмыкнул, опершись о стол, и, не замечая убийственного взгляда со стороны Чуи, спросил, смотря прямо на Рюноске:
— И всё-таки, почему ты решил провести каникулы здесь, м?
Акутагава отвёл взгляд в сторону. Он не хотел делиться ничем с Дазаем, к тому же, тот и так всё знал. Однако будто издевался, вытягивая из Рюноске признания за признанием, заставляя разрывать собственную душу воспоминаниями о прошлом. Вернуться домой? Провести праздник с Мори? Лучше умереть или повеситься. Акутагава никогда по своей воле не поедет домой, если есть возможность провести время вне стен его родового поместья.
— Просто… Не хочу ехать… Домой, — выдавил из себя Рюноске, готовый взорваться от желания расцарапать Дазаю горло за то, что тот спросил его об этом.
— Печально, печально. Кстати… Солнышко Ацуши тоже остаётся, — протянул он, замечая, как резко изменился в лице Акутагава. — Бедному не с кем справлять Рождество. Я бы пригласил его к себе, если бы не уезжал к Оде…
Он снова упоминает об Ацуши… Рюноске почувствовал, как злоба поднялась в его сердце. Тупая, тягучая, как раскачивающееся бревно над пропастью. Его раздражало то, как говорит Дазай об Ацуши, как он называет его солнцем. Вот только Рюноске сам не понимал, почему. То ли от того, что это говорил Дазай. То ли от того, что он так отвратительно говорил об Ацуши.
Чуя резко выдохнул от злобы. Акутагава услышал топот на лестнице и громко хлопнувшую дверь. Да, он знал, что Чую раздражает всё в Дазае. Но больше всего то, что Осаму вечно оставляет его одного, чуть поигравшись с чувствами и пообщавшись пару дней. Накахара ненавидел Дазая. Однако в этот раз почему-то не сказал ни слова. Молча взбесился и… Всё. Странно.
— Удачи тебе там, — выдавил из себя Акутагава, кинув беглый взгляд на Дазая, и, развернувшись, направился к выходу из гостиной.
Он с удивлением осознавал, что впервые в жизни говорил с Дазаем, не волнуясь о том, что именно скажет и что тот подумает о его словах. Впервые в жизни, кроме тупой боли в груди и лёгких остатков чувств, рассыпанных по полю сердца, не осталось ничего. Пустота или, может быть, усталость от того, что чувства его невзаимны?
Определённо было о чём поразмышлять. Определённо.
А ещё о том, что новость об Ацуши, об этом нелепом гриффиндорце с полным спектром эмоций на лице, невольно его порадовала. Это даже напрягло, самую малость. После отбывания наказания в мужских туалетах, Акутагава особо с ним не пересекался, да и год заканчивался быстро, но… Но он до сих пор думал о Накаджиме. И почему-то хотел как-нибудь снова с ним пересечься, чтобы послушать запинающуюся речь, мягкий и немного детский голос, посмотреть на чистое, светлое и глупое лицо… Просто поговорить с ним. Возможно, пройтись по коридору.
Вот только не знал, как дать понять, что он совершенно не против компании этого придурка, который вечно ему ломал все планы. Немного времени с этим гриффиндорцем на каникулах Рюноске бы провёл, конечно. И ещё…
Ему покоя не давал вопрос о том странном прикосновении, поставившем Акутагаву в тупик, из которого просто не было выхода.
Комментарий к глава 12 — ты остаёшься?
Написал ещё неделю назад, но у беты сессия. НЕ ТРОГАТЬ ЕЁ!
Кхм, жалко этот рождественский период не выпал на нг… Но ладно, у меня новый год определённо продолжается)))
Простите, что забываю про второстепенные пейринги. Но после рождественских каникул они все определённо начнут развиваться. Но сейчас по плану идёт замес шин-соукоку :)
Приятного прочтения и очень, очень жду Ваших отзывов)
========== глава 13 — мантия ==========
Все разъехались, и в Хогвартсе стало пусто. Ацуши почему-то любил эту застывшую тишину посреди коридоров, пыль в кабинетах, учителей, собирающихся за столом с оставшимися учениками, состояние покоя и безмятежности… Накаджима любил одиночество. Любил проводить время у камина в гостиной с книгой в руках или просто смотря на играющее пламя. Но всё равно. Как бы уютно ни было одному, Ацуши до боли в сердце хотелось, чтобы тишину с ним делил кто-то. Друг, близкий человек, родственник… Кто-нибудь, кому не всё равно, проснётся ли Ацуши утром или застынет в холодной постели.
Накаджима шагал по коридору, возвращаясь из библиотеки. Он надеялся на то, что теперь там не будет кого-то вроде Акутагавы Рюноске. Хотя, на самом деле, он ни капли не боялся пересекаться с ним. Просто это было несколько… Странным? Ацуши не понимал, что изменилось в их отношениях от «убить хочу» до «как-то вроде бы всё равно». И изменилось ли вообще? Неясно, сложно и запутанно. Но в любом случае в эти каникулы Накаджима хотел отдохнуть от сжимающего грудную клетку чувства печали.
Однако, кто бы подумал, что Акутагава тоже остаётся в Хогвартсе! Ацуши едва в обморок не упал, когда случайно столкнулся с ним этим утром. Конечно, они не завязали разговора. Акутагава скрылся за поворотом, а Ацуши продолжил свой путь к башне Гриффиндора. Но зато потом, в течение почти пяти часов, Накаджима не мог нормально сосредоточиться, рассуждая над вопросом, что не так пошло в его жизни. И за что шанс встретиться с Рюноске повысился на миллион процентов…
Сейчас был уже поздний вечер. И как раз таки в этот прекрасный поздний вечер до Ацуши дошло, что он до сих пор не вернул мантию Акутагавы. Да, он постирал её вместе со своей, как тот и просил. Сам не понял, зачем, ведь это Рюноске вылил на него ведро воды, следовательно, это он виноват в случившемся. Но… Но, вспомнив, как Акутагава накинул свою мантию на его плечи, Накаджима невольно вздрогнул, закусив губу.
Оставался лишь один вопрос: как вернуть мантию, если Ацуши не знает, где искать Акутагаву… Впервые за столько дней он сам хотел его найти и не мог. Впрочем, целые каникулы впереди. Как-нибудь вернёт…
— Ох, осторожно!
Ацуши резко остановился, едва не наступив на какую-то банку, и обернулся, смотря на подлетевшего к нему мальчишку лет двенадцати с копной волос, в которых, наверное, запуталось солнце.
— Не зевай, — с улыбкой произнёс он, наклонившись и взяв банку в руки, — и старайся не бросать мусор просто так. Это нехорошо.
— Э? — Ацуши непонимающе посмотрел на мальчишку, пытаясь понять смысл сказанного, но тот не дал ему этого сделать.
— Я Кенджи! Кенджи Миядзава, — радостно представился он, протянув ладошку, и Накаджима осторожно её пожал. — Я с Пуффендуя. Кто-то постоянно бросает фантики на пол, а я собираю… Это плохо, когда по школе разбросан мусор.
— А-а-а-а…
Протянув что-то нечленораздельное, Ацуши задумчиво почесал затылок, с интересом глядя на удивительного мальчишку, который, напевая рождественскую песенку под нос, поднял какую-то бумажку и кинул её в банку в своих руках.
То, что Накаджиму удивило поведение Кенджи, это ещё мягко сказано. Он привык к тому, что все относятся к порядку спустя рукава. Ведь есть домовики, которые рано или поздно уберут мусор, подметут полы, вымоют пятна на окнах и всё сделают за учеников. Однако этот пуффендуец поражал своим трепетным отношением к порядку и даже казался каким-то… Слишком наивным?
— Послушай, а с какого ты курса? — поняв, что тишина затянулась, Накаджима решил развить диалог.
Как-никак, а на каникулах стоило с кем-то общаться, особенно если судьба сама сталкивала Ацуши с каким-либо человеком.
— С четвёртого.
— Что? — удивлённо воскликнул Ацуши, которого Кенджи удивлял всё больше и больше.
На вид ему больше двенадцати было не дать. Небольшой рост, улыбка, веснушки, открытый и честный взгляд, хрупкое телосложение. Да, действительно, удивительный студент. Ещё и фантики за другими поднимает. Наверное, среди гриффиндорцев его бы считали помешанным.
— Да, я знаю, выгляжу младше, — будто читая его мысли, произнёс Кенджи, всё так же лучезарно улыбаясь. — Но мне, правда, четырнадцать. А ты ведь Ацуши, да? Играл в команде Гриффиндора в прошлом году?
Накаджима смущённо хмыкнул, отведя глаза, и кивнул, пожав плечами. Он почему-то чувствовал, как от одной улыбки этого нового знакомого на душе становится спокойно. Наверное, у пуффендуйцев есть такое свойство в крови: поднимать настроение рядом находящимся людям. И успокаивать одним словом.
— Почему ты остался в Хогвартсе? — решился-таки спросить Накаджима, смотря на веснушчатое лицо Кенджи.
— О, это сложно объяснить, — рассмеялся мальчишка, чуть поведя плечом. — Мои родители… Они сейчас живут не в этой стране. Они так хотели, чтобы я учился тут, что просто не могли не ответить на приглашение. Это странно, да? После второго моего курса тут они уехали в Японию, потому что там живут наши старшие родственники. А я остался на попечении у одной почитаемой семьи. Впрочем, мне там не особо рады, так что лучше провести время в стенах родной школы, правда?
Ацуши слушал Кенджи, удивляясь, как он может говорить о подобном со столь счастливым лицом? Накаджима вообще удивлялся этому студенту с Пуффендуя. Разве такие люди вообще бывают? Добрые, позитивные, радостные? Как бы то ни было, но Ацуши был рад, что столкнулся с ним в этот вечер.
И только он хотел задать вопрос вовлечённому в беседу Миядзаве, как вдруг замер, почувствовав знакомый холод между лопаток. Осторожно обернувшись, Ацуши невольно вздрогнул, столкнувшись с холодным взглядом Акутагавы, который стоял, прислонившись плечом к стене.
Обычно в свободное от школы время он носил странный чёрный плащ поверх рубашки и брюк. Это делало его ещё более похожим на летучую мышь. Но сейчас, на этих каникулах, он как будто бы забыл о канонах своего «стиля». И теперь на нём красовался простой чёрный свитер с длинными рукавами. Ацуши невольно отметил, что Акутагаве жутко идёт нормальная человеческая одежда, однако вовремя осознал, что довольно долго пялится на Рюноске, и резко отвернулся, нервно сглотнув.
— Эм, Кенджи… Это Акутагава, — представил слизеринца Ацуши, улыбнувшись уголками губ.
— Мы знакомы, — холодно проговорил Акутагава, смотря на Кенджи полу убийственным взглядом.
Ацуши знал этот злой взгляд Акутагавы. Этот холод и этот лёд, покрывающий радужку. Однако не понимал и не мог понять, почему Рюноске так смотрит на ангела-Кенджи, который, будто не замечая холода слизеринца, лучезарно улыбнулся, поклонившись.