Прогуливаясь с моей невестой по Красному мосту, мы любовались ледоходом на реке и поеживались под еще прохладным апрельским ветром. К нам подбежала восточно-европейская овчарка, Которую я по началу принял за бродячую. Породистая красавица, сука, с отличным экстерьером. Только грязная, как будто она только что выкупалась в луже.
Лет пять назад меня едва не загрыз пит-бультерьер и собак я опасаюсь, но эта красавица проявила столько добродушия на своей звериной морде, что сразу стало понятно, собака эта воспитанная и кусать людей почем зря не будет.
Я разглядел на собаке дешевый брезентовый ошейник, значит хозяйская. Поверить, что кто-то мог выбросить такую овчарку я не мог. Возможно, собака выпрашивала еду или ласку, но ничего съедобного у нас не было, а гладить ее мы не решились, уж очень тщательно она вывалялась в грязи.
Я посмотрел на любимую, в ее глазах точно так же боролось желание забрать собаку и понимание, что квартира не частный дом и держать в ней собаку достаточно трудно. Мы прошли мимо Кукольного театра, и вышли на улицу Мира, собака увязалась за нами. До сих пор не понимаю, как собаки отличают людей, с которых можно поживиться от тех, кто может сказать нет. Но факт остается фактом: не смотря на мою, мягко говоря, не слишком красивую и добрую физиономию, стоит мне купить пирожок, как четвероногие побирушки уже сторожат меня и смотрят в глаза, самым честным и голодным взглядом.
– Васька! Васька! – раздался позади высокий детский голос – Иди сюда!
Как не удивительно, собака откликнулась на такую кличку. Я, конечно, не заглядывал ей под хвост, но готов был поклясться, что это девочка. Тем не менее, на кличку она откликнулась и дала подбежавшей девчушке взять себя за ошейник. Хозяйка напоминала собаку, а может быть и наоборот, не знаю. Девочка лет одиннадцати-двенадцати, с лезущей в глаза русой челкой, прицепила к ошейнику потрепанный кожаный поводок. Хитрый, но добрый взгляд блеснул сквозь прямые волосы. Собака смотрела на нас тем же взглядом.
Девочка была чисто одета, но модно порванные джинсы и серая куртка на пару размеров больше чем надо, делали ее неуловимо похожей на Ваську.
– Она вас не напугала? – спросила девочка.
– Нет, – ответила Ольга и я согласно кивнул – хорошая у тебя собака.
– Лучшая! – гордо возразила хозяйка.
– Правильно, – засмеялась моя любимая – меня Оля зовут, а тебя как?
– Лена. А собаку зовут Васька! – с вызовом сказала девочка.
– Какое необычное имя, – я чувствовал, что девочку просто распирает от желания поведать, почему у ее собаки такая необычная кличка – я имею ввиду, необычное имя для собаки.
Солнце проглянуло через завесу облаков, и хмурый город преобразился. От «Детского мира» слышалась бодрая песенка, звонкие детские голоса пели о том как хорошо, гулять и видеть солнышко, суровые дядьки на секунду задумавшись над этими простыми словами, втихаря, улыбались. Мы подошли к пирожковой, я нырнул внутрь, как ни странно, но там не было очереди, я заказал четыре расстегая с рыбой и три кофе, справедливо рассудив что Васька от кофе откажется. Рассчитываясь, я видел сквозь стеклянную витрину, как девочка что-то рассказывает Ольге и та смеется, я смотрел на радостную любимую и в душе творился тот бедлам, что много лет спустя мы называем счастьем.
Мы встали чуть в стороне от идущих людей и принялись за еду. Лена и Васька ели вежливо и не торопясь, собака, перед тем как взять пирожок присела и махнула лапой. Мы удивлялись, какой хороший дрессировщик получился из Лены, а девочка сияла от гордости.
– Так почему ты ее так назвала? – спросил я.
– Потому что это не простая собака, а инопланетная, вот почему! – таинственным шепотом сказала девочка.
Я попытался уловить связь между именем Васька и заявлением Лены. То ли я сегодня туго соображаю, толи связи между этими событиями мало. Актер из меня никакой и девочка без труда угадала мои мысли.
– Вот вы мне не верите, а она говорящая! – обиделась Лена.
– Говорящая, так говорящая. – стараясь сохранить серьезное выражение лица сказал я и добавил обращаясь к собаке – Здравствуйте уважаемая Васька.
Оля улыбнулась, но не позволила себе рассмеяться, чтобы не обижать девочку. Лена упрямо топнула ножкой. И повернулась к овчарке:
– Васька, ну скажи чего-нибудь! – собака послушно гавкнула и, высунув язык, склонила голову набок. Девочка чуть не плакала от обиды. Я сочувственно кивал, доказательство было мягко говоря не убедительным – Она говорящая, вот только не хочет говорить при чужих…
– Лена, ты главное не нервничай… – Ольга расстроилась, ребенок явно был не в порядке и поделать с этим мы ничего не могли, не тащить же ее в больницу силой.
Разговор зашел в тупик, Лена стояла обиженная на весь свет. Оля думала, как помочь ребенку, а я особо не переживал, у детей сильно развито воображение и бить тревогу еще рано, надо отвлечь ее от тягостных мыслей.
– Лена, ты мне вот что объясни, – я старался говорить спокойно, как, будто не услышал ничего странного – все-таки, почему ты назвала ее Васька?
– Да она все время повторяла по началу «вас как?», «вас как?»… – шмыгнула носом девочка – спрашивала, значит, вас как зовут. И только через два дня заговорила как мы. Только на людях стесняется, не хочет разговаривать.
Собака сидела с невинным видом и принюхивалась к сумкам прохожих. Лена, не в силах стерпеть такой подлости от домашней любимицы, разревелась всерьез. Оля кинулась к ней утешать, девочка вырвалась и не глядя, бросилась бежать.
В Вологде очень культурные водители, ездят в основном по правилам и не превышают скорость. Но Лена выскочила метров за пять перед автобусом. Я рванулся тоскливо понимая, что не успею ее вытащить. Водитель, с перекошенным от страха лицом, нажал на тормоз, но поздно. Оставляя черные полосы жженой резины огромная машина неслась на подростка.
Черно-рыжим пятном овчарка пронеслась мимо и грудью вытолкнула Лену на встречную полосу, по счастливой случайности машины были далеко и успели затормозить. Кошмарная авария не состоялась. Водитель автобуса заорал на девочку матом, метров двадцать проехал и прижался к бордюру отдышаться. На шум прибежали патрульные, убедившись, что состава преступления нет, отвели Лену в сторону и, что называется, прочистили ей мозги. Рядом села и тяжело задышала Васька, для нее рывок на пределе возможностей, не дался легко. Хриплым баритоном она бормотала:
– Вот дал Род задачку, за этой балбесиной присматривать, она меня в гроб загонит!
Мы с Олей переглянулись и уставились на говорящую собаку. Васька посмотрела на нас и грустно подмигнула.
Собака махнула нам хвостом на прощание и, тихонько напевая «…наша служба и опасна и трудна…», побрела к зареванной хозяйке. Никто из людей не обращал внимания на едва слышную песенку. Да я и сам часто ли обращаю внимание, откуда слышу чью-то речь, подумал я.
Лена вцепилась в шерсть личного духа-хранителя и пошла по Благовещенской улице, мимо кафе «Арбат», там угол дома скрыл от нас девочку, что всегда найдет себе проблемы на пятую точку и ее мохнатую подругу.
Исполненные обещания.
Ира была спокойна. Тихая и деловитая, она суетилась по кухне, выкладывая печенье в вазу, расставляя чашки и доставая из холодильника варенье. Марта Генриховна поджала губы. Она знала цену этому спокойствию. Дочь вся в отца пошла. Шуметь и ругаться можно и иногда нужно. Но если пришла беда не раскисай. Вот Ира и не раскисала. Чайник закипел, она поставила его на можжевеловую подставку и уселась напротив матери:
– Тебе с сахаром или с вареньем? – спросила она, заливая ароматный зеленый чай кипятком.
– Я сама, деточка. – Марта медленно помешивала чай ложечкой. С дочкой надо поговорить, вот с чего бы начать? Трудно.
– Вот это попробуй! – беззаботно, слишком беззаботно щебетала Ира, подавая креманку с мутно-зеленым вареньем – Это Ленка Швецова дала, из крыжовника.
На мгновение Ира перевела взгляд с матери на фото, что стояло на холодильнике. Марта Генриховна не видела его сейчас. Но знала что оно там. Тимур улыбается. Ноги расставлены, кряжистая фигура дышит силой и здоровьем. На заднем плане излучина реки и весенний лес. Уголок фотографии перехлестнула черная ленточка.
У Иры задрожали руки. Она едва не уронила чашку. Но упрямо сжала губы и уселась обратно на табурет. Она смотрела прямо на мать. Марте было до боли в сердце жалко дочь.
– Ну что ты, солнышко? – когда человек плачет, слова утешения сами рождаются внутри. Глупые, нелепые, умные, уместные… всякие. Но Ира не плакала. Она была спокойна. Даже на похоронах, почти чужие старухи плакали, а она нет. Они же потом шушукались по углам, мол, мужа схоронила и слезинки не уронила.
– Я в порядке – ровным, сухим как казенная холстина голосом, ответила дочь – все хорошо.
Марту Генриховну начала наполнять злость. Нет, не на дочь, на бывшего зятя. Почему? Кто знает? Злость и страх так похожи, они всегда обнимаются и идут рядом. А Марта боялась. Боялась сухих глаз дочери, она-то знала, что дочь без памяти любила Тимура.
– Да будь он проклят! – в сердцах воскликнула Марта – Тимур этот непутевый. Сам пропал и тебя за собой в могилу утащит!
– Не надо так, мам. – тихо ответила Ира. Спокойно ответила. Как выгорела изнутри, одна оболочка осталась. – Не надо про Тимура плохо говорить. Он хороший. – помолчав добавила – Был хороший.
– Ешки-матрешки! – выпалила Марта – С чего хороший-то? Учился-учился, а в итоге? Шахтером в забое пропал! Небось, золотые горы обещал?
Марта замолчала, похоже она перегнула палку. Вот же характер. Тут лаской надо, а я в крик, думала она. Отрыдалась бы, отплакалась. Погоревала сколько положено, а там… Молодая ведь, красивая. Нет, за другого не пойдет, верная. Кому верная? Тимуру уже ее верность ни к чему. Во рту стоял горький привкус отчаяния. Ее девочка, красавица-умница в беде. Про зятя, к которому, надо сказать Марта Генриховна всегда относилась хорошо, она не думала. Парню не поможешь. А дочка…
Ира улыбнулась. Мягко, даже нежно. Погладила мать по руке:
– Все в порядке, мам. – Девушка встала, подошла к холодильнику и едва касаясь, провела по фотографии – Он мне обещал только три вещи: счастье, радость и любовь. И свои обещания он выполнил.
– Выполнил… – Марта едва подавила горький смешок – По тебе видно, и счастье и радость и любовь видно.
Еще зимой из-за таких интонаций в разговоре, они бы крупно поругались. Сейчас Ира, такая же тихая и спокойная обняла мать за плечи.
– Пойдем. – сказала она.
Марта пошла следом за дочерью в единственную комнату. Ира приложила палец к губам и аккуратно открыла дверь. На кровати спал и шевелил во сне губами Никита. Льняными волосами он пошел в мать, а скуластое, несмотря на детскую пухлость, лицо выдавало отца. Ира поправила сыну одеяло, взяла листок со стоящего рядом комода и так же тихо прикрыла дверь.
На кухне, сиротливо стояли уже остывшие, так и не тронутые чашки с чаем. Ира, чувствуя настроение матери, просто убрала их в раковину. Марта держала в руках альбомный лист. На нем с помощью шестнадцати цветов карандашей и детской фантазии было изображено нечто, что вызывает восторг только у родителей. Кривоватая схематичная фигурка с желто-оранжевыми волосами и корявой надписью «мама». В углу авторучкой, уверенным взрослым почерком воспитательницы было приписано: «Никита Тураев 5 лет».
– Вот моя радость и счастье, мама. – все так же тихо и спокойно сказала Ира – А любовь? Пока я его люблю, она никуда не денется. Так что он свои обещания выполнил.
Марта Генриховна увлеклась разглядыванием художества внука и не заметила как слезинка стекла из уголка глаза Иры. Девушка украдкой ее стерла. Ведь когда приходит беда – не раскисай…
Контрабандист.
Солнце светило в окна вагона и пыль, золотыми искорками, туманила воздух. Жесткие деревянные лавки, вытертые тысячами пассажиров до зеркального блеска, были неудобными, благо ехать недалеко. Сама поездка занимала очень мало времени, но надо было еще пройти таможню, а здешние таможенники проверяли всех. Эти ребята видели сквозь одежду, даже мысли и то не были для них секретом. Вот поезд замедлился и остановился у полустанка таможенного поста. Мои соседи зашевелились, доставая документы и, скорее по привычке, охая. Мы даже не успели толком познакомиться, я только знал что тетку, постоянно прячущую глаза зовут Елена, а толстого деда с сизым носом зовут Игорь Валентинович. Еще в нашем купе ехала девочка лет девяти, грустная, и, видно, ошарашенная поездкой, потому молчаливая. Всю дорогу спящий наркоман и древняя старуха, с улыбкой глядящая в окно и, время от времени причитающая «…Миша, Мишенька, вот и я…».
Из переднего купе раздавались голоса, строгий таможенника и писклявый, просящий, мужской. Ожидание нервировало, наконец, дверь в купе открылась, и вошел пограничник. Красивый парень, двухметрового роста, с равнодушным взглядом. Белая парадная форма сидела на нем безупречно. Внимательно осмотрев нас, он представился. Проверка началась. Старуху и девочку, он удостоил беглым осмотром и оставил в покое. Наркомана он, весьма грубо встряхнул, но тот только открыл глаза, пробормотал: «…еще полкуба, братишка?» и заснул опять. Таможенник, покачал головой, но оставил его в покое. Повернулся к нам:
– Игорь Валентинович, скажите, – вежливо спросил он – а зачем Вам акции Газпрома, Там?
Дед покраснел и схватился за грудь, пальцы судорожно мяли что-то во внутреннем кармане пиджака. Таможенник понимающе улыбнулся и достал из-за двери пластиковое мусорное ведро. Игорь Валентинович, достал пачку дорогой бумаги, протянул руку к ведру, но, похоже, не мог заставить себя выбросить баснословно дорогие акции.
– А вдруг… – замямлил он, но таможенник резко прервал его:
– Без всяких «вдруг»! Там, – с ударением сказал он – они Вам точно не понадобятся.
Игорь Валентинович разжал пальцы, я казалось, слышу жадный скрип его непослушных суставов. Тем не менее, пачка бумаги благополучно шлепнулась в корзину. Старик сел поближе к окошку и нарочито внимательно стал смотреть на летний пейзаж за окном. Таможенник улыбнулся, но уже искренне, радостно:
– Игорь Валентинович, это только мешало бы Вам. Радуйтесь, что избавились от этого груза. – старик промолчал.
Таможенник посмотрел на меня, с огромным трудом, я выдержал его взгляд, даже мыслью не выдавая, что везу контрабанду, потому что мысль это первое что учует этот слуга закона. Двухметровый страж порядка сверлил меня взглядом, очень надеюсь что Там, таких не будет. Он тяжело, прямо, тягостно вздохнул:
– Павел, а Вы ничего не хотите сдать?
– Нет, у меня нечего сдавать. – я старался говорить медленно, как будто еще раз внимательно посмотрев мысленным взором на свой багаж, по колючему взгляду таможенника я понял что он разгадал мою ложь.
– Ладно, подумайте еще, а пока… – таможенник сел на скамейку рядом с девочкой, теперь не приходилось задирать голову, чтобы смотреть ему в лицо. Он взял Елену за руку, женщина, было, отдернула руку, но смутилась и позволила ему коснуться своей кожи. – Лена, посмотри мне в глаза, пожалуйста. – попросил он.
Женщина перестала изучать пол и уставилась на таможенника, перед этим скользнув взглядом по купе. Доли секунды, я видел ее взгляд, и мне стало не по себе – столько жгучей, невероятной ненависти было во взгляде этой, спокойной, на первый взгляд, пассажирки. Она смотрела таможеннику в глаза, плеская огнем на него. Но этот огонь не причинял вреда, наоборот, таможенник сидел расслабившись, как будто пришел к близкому человеку в гости на чашку чая. Елена не выдержала и отвела взгляд.
– Не надо прятать, смотри еще. – таможенник был само очарование и любезность – Я вполне подхожу, для этих глаз, смотри и оставляй здесь все ненужное.