В конце концов голливудских красавцев сменил Эйнштейн, и Конрад понял, что не добьётся больше ничего.
«У тебя что, шрам в половину лица?» — как-то спросил он.
«Орландо» ответил только к вечеру:
«Да. И если ты не поцелуешь меня до того, как упадёт последний лепесток — он останется навсегда».
Конрад вздохнул, но улыбки не сдержал.
«Может, я вообще не планирую целовать парней?» — после паузы поинтересовался он.
«У тебя во френдлисте филиал ассоциации по защите прав секс-меньшинств».
Конрад покраснел и торопливо заглянул в собственный френдлист. Потом негромко выругался и поспешно изменил настройки доступа так, чтобы всё это не мог увидеть кто-то чужой.
Но было, конечно же, поздно — Орландо уже понял про него даже то, чего Конрад сам с уверенностью сказать не мог.
Он тут же настрочил:
«И тем не менее с мужчинами я не сплю. Даже если этим занимается весь Эдинбургский Университет».
«Не спишь или никогда не спал?» — тут же пришёл ответ.
Конраду оставалось только выругаться — проницательность Охотника ставила его в тупик.
Он торопливо спрятал мобильник, чтобы уйти от ответа и продолжить разговор уже потом, когда тему можно будет замять.
Чем больше Конрад пытался выспросить о своём собеседнике, тем больше в итоге рассказывал о себе. Тот мастерски рикошетил любые вопросы, отшучиваясь и забалтывая любой не устраивавший его момент — Конрад так не умел.
«Сколько тебе по крайней мере лет?» — спросил Конрад в другой раз, когда каникулы уже подошли к концу, и он сидел на паре, слушая, как профессор Олдсвел вещает про античную драму. Этот курс он выбрал только потому, что единственной альтернативой ему была драма китайская, предполагавшая знание соответствующего языка, а по-китайски и по-гречески Конрад понимал примерно поровну — чуть меньше, чем ничего.
«Отвечу, если ты тоже ответишь мне на один вопрос», — сообщение от Орландо пришло через несколько минут, когда Конрад от безысходности уже взялся было писать конспект.
«Ну».
«О чём ты думаешь перед сном, когда откладываешь в сторону телефон и поворачиваешься лицом к стене?»
Конрад подавился слюной и закашлялся.
«Что за идиотский вопрос?» — тут же спросил он.
«Не менее идиотский, чем твой. Если мне сорок — я тебе этого не скажу. Если четырнадцать — тоже. Так что считай, что мой возраст подходит для тебя на все сто».
Конрад отложил телефон в сторону, лёгкая обида терзала его. Орландо попытался проникнуть куда-то глубоко — куда он не хотел пускать ни его, ни кого-то ещё.
Воспоминания о встрече, случившейся в предрождественские дни в магазинчике в Глазго, уже стали стираться из памяти — но теперь, когда Орландо снова напомнил ему о них, отозвались в сердце тоской.
Конечно, что прошло, то прошло. И вряд ли это знакомство могло бы вылиться во что-то большее… да хоть бы и в одноразовый секс. Он, в конце концов, вообще не имел никаких оснований считать, что случайно попавшийся ему на глаза красавчик — гей. Зато собственные мысли Конрада о нём как нельзя лучше подтверждали, что он то всё-таки на том самом берегу.
Отключив мобильный, Конрад принялся сосредоточенно писать, а когда спустя двадцать минут лекция подошла к концу, и они с Лоуренсом перебрались в зал для практических занятий по скульптурному мастерству, Конрад сразу понял, что будет сейчас лепить — тонкие руки с аккуратными пальцами и чуть квадратными ногтями. Вытянутые и согнутые, будто крылья птицы, готовой сорваться в полёт.
Конрад так увлёкся, что не заметил, когда прозвенел звонок.
— Хорошо, — констатировал профессор Огилви, и Конрад вздрогнул, теперь только сообразив, что они остались вдвоём, — большой шаг вперёд.
— Спасибо, сэр, — машинально ответил Конрад, пытаясь отыскать взглядом Лоуренса в пустой аудитории.
— Я его отослал, — ответил на его мысли Томас Огилви, — хотел попросить тебя задержаться на пару слов.
Конрад кивнул.
— Есть небольшой заказ, — Огилви повернулся к нему спиной и, подойдя к кафедре, достал оттуда стопку фотографий и протянул их Конраду.
Тот взял стопку в руки и принялся листать.
— Где это? — спросил он. Фотографии изображали, похоже, Эдинбургский замок, но на других листках находились репродукции старинных гравюр.
— На Квинсферри-род предлагают поставить памятник королю Брюсу. И не спрашивай, как связаны Брюс и Эдинбург.
— И не думал, — Конрад вообще знал национальную историю не так хорошо, чтобы судить о подобных вещах.
— Нужно сделать эскиз. Набросай, а я подправлю финальный вариант.
Конрад кивнул.
— Оплата как всегда?
Огилви кивнул.
— Есть ещё кое-что, — после паузы сказал он, — прошлая серия рисунков в дело не пошла.
Конрад пожал плечами, его не волновало, куда девается результат его работы, если ему исправно платили за неё.
— Зато они попались на глаза моему приятелю, он планирует издать альманах: история, которая не сбылась. У тебя нету ещё черновиков?
Конрад замешкался. Это был переход на какой-то новый этап.
— Простите… вы хотите их опубликовать?
— Ну да, чего добру пропадать?
— А под чьим именем, если мне будет позволено задать вопрос?
— Конрад, — Огилви покровительственно улыбнулся, — мы оба понимаем, что под твоим именем публиковать их не станет никто. Так что у нас есть только один вариант.
Конрад помолчал.
— Я понял, — сказал он, — постараюсь поискать. Или скажите, что конкретно вас интересует — возможно, возьмусь нарисовать.
Продолжая улыбаться, Огилви кивнул.
— Ну, вот и хорошо, — он хлопнул Конрада по плечу, — поторопись, Макгрегори не любит ждать.
Рей перекинул нож в левую руку и нанёс по мишени очередной удар.
В часы с трёх до пяти его не беспокоил никто — даже Майкл старался лишний раз не заходить, потому что чем бы ни занимался Рей за закрытыми дверями спортзала, случайно попавший под руку мог основательно получить этим предметом по башке.
Рей любил опасные игрушки. С двенадцати лет, когда раскладной нож Брюса впервые оказался в его руках, он увлекался борьбой, стрельбой и всеми остальными способами навредить ближнему своему, которые большинство мальчишек любили не менее, чем он, но о которых, тем не менее, могли лишь мечтать.
Некоторые из них — кикбоксинг, например — служили не только развлечением, но и хорошим способом поддерживать себя в форме и сохранять нужный размер. Другие пристрастия — такие, как стрельба — Рей мог объяснить настигавшей его время от времени потребностью защитить себя. Но некоторым — нож или спортивный самолёт — практического смысла он даже не пытался искать.
«Я делаю то, что хочу — потому что могу», — так он говорил, если кому-то хватало ума задать ему соответствующий вопрос. Впрочем, среди его друзей большинство знало, что многие вопросы вообще лучше держать при себе.
Например — не слишком ли много прибыли приносит единственное, что подарил ему отец для строительства самостоятельной жизни — расположившийся в Дубае отель, или — не хватит ли ему на сегодня пить. Определённо, вопросы из серии «почему ты любишь то… а не то…» — относились к их числу.
На сей раз Майкл, однако, в приёмной долго ждать не стал. Он спешил — потому что и человек, который спровоцировал его приезд сюда, не любил ждать.
Дверь открылась, и нож воткнулся в стену справа от его головы. Майкл даже не дёрнулся, а Рей лишь улыбнулся краешком губ и, свободной походкой направившись туда, где застряло его оружие, легко произнёс:
— Извини. Но перед тем, как войти — нужно стучать.
— Я не хотел тебя прерывать, — Майкл устроился на подоконнике и, выглянув в окно, стал делать вид, что смотрит, как падает снег.
— Если бы не хотел — ты бы не прервал.
Рей взболтал в блендере фреш из мяты и маракуйи и, перелив в высокий стакан, подошёл к нему. Сделал глоток.
— Говори, раз уж пришёл.
Майкл достал пачку сигарет и попытался было закурить, но и сигарета, и зажигалка тут же полетели в ведро.
— Не здесь, Майкл. Я этого не люблю, — Рей приземлился на подоконник возле него и осушил стакан одним большим глотком.
— Есть хороший заказ, — сказал Майкл, — от нашего постоянного партнёра из Вашингтона.
— На кого?
— На близнецов.
Рей посмотрел на стакан, но так и не отпил из него. Поставил рядом с собой и, отобрав у Майкла пачку сигарет, сам закурил.
Майкл ждал и готовился получить отказ. Он уже думал о том, что будет говорить, когда услышит его.
Рей затянулся, выпустил струю чёрного дыма и произнёс:
— Что ж… я буду по ним скучать.
Майкл поднял бровь, но Рей не заметил, как изменилось выражение его лица.
Он уже отошёл в глубину зала и, достав из кармана телефон, уткнулся носом в него.
========== Глава 3. Зима ==========
«Как погода в Эдинбурге?»
«У меня весь подоконник в снегу. А ты, стало быть, где-то далеко?»
Ответ не приходил с полминуты, так что Конрад имел возможность насладиться ожиданием по полной программе. Ему казалось, что он наконец-то смог разузнать о своём визави хоть что-нибудь.
Стояли уже первые числа февраля, и они переписывались больше месяца. «Охотник» притягивал его — и вовсе не пафосом своего ника или таинственностью отсутствующего лица. Эти несуразности Конрада скорее раздражали.
Но с ним можно было поболтать, не скрывая ничего, и от него не оставалось неприятного ощущения навязчивости, какое преследовало Конрада, когда он был с Лоуренсом или кем-то вроде него.
Хотя Конрад никогда не считал себя замкнутым и не мучился от того, что у него мало друзей, по большому счёту на курсе не было никого, с кем ему было бы по-настоящему уютно и хорошо. Он ходил вместе со всеми в кафе, не пропускал вечеринок — если только они не становились угрозой для занятий по лепке, раз в неделю ходил с Лоуренсом и его компанией в кино. Но всё это было скорее способом убить время, которое в кампусе обычно тянулось так долго, что Конрад с трудом сдерживал зевоту, оказавшись на полчаса наедине с собой.