И сейчас её рвало в клочья. Под Серова в голове. Слащавый пафос, душещипательная музыка, но крик из перекошенного рта — настоящий, до небес, которые уже не ответят на вопрос: виновата ли?
Она драла себя на лоскуты этим криком, царапая траву и задрав голову к ночному небу. Звала волчьим воем — Бог должен был оглохнуть, если он там был.
Крик иссяк, осталась только дрожь в нижней челюсти. Она озиралась испуганно: не перебудила ли всю округу?..
Тишина.
На самом деле из горла вырвался только писк. Весь крик был у неё в голове, как и музыка.
Опустошённая, полумёртвая, она лежала на траве, вдыхая лунное молчание. Кто-то будто коснулся её головы — то ли лёгкое дуновение, то ли воздушная ладонь скользнула. И слёзы полились снова — тёплые, сладкие и очищающие.
То ли ей спьяну померещилось, то ли это и был ответ.
Ничьей жалости и сочувствия не хотелось сейчас — лишних, неуместных. Молчаливое небо было лучшим собеседником. Только перед ним и не стыдно.
Разум был трезвее тела. Тело запаздывало, неуклюжее и медлительное. Оно кое-как поднялось на четвереньки и поползло в сторону беседки, чуть не опрокинуло стул, но взобралось на него, бросило руки на стол, а на них — мокрую голову. Стало зябко и зыбко, мир тошнотворно вращался.
Может быть, прошла вечность, а может — пять минут.
— Оль...
Плеча коснулась лёгкая ручка. Не то прохладно-небесное прикосновение, а живая, родная Алисина рука. Стало вдруг светлее — голубовато-серебристый отблеск лёг на посуду и пустые бутылки, озарил решётку гриля. Душу Ольги залил возвышенно-нежный, глуповато-влюблённый восторг: пришла — и принесла с собой райский свет, будто ангел... И только потом она сообразила, что в руках у Алисы — телефон с включенным фонариком. Вот и весь «райский свет».
— Оль, всё нормально?
От звука этого милого голоса хотелось моментально собраться в кучку, стряхнуть остатки «наркоза», но не так-то это оказалось просто. Язык еле ворочался в пересохшем рту, а связки были больны островоспалительным джигурдитом.
— Да, маленький. У нас есть водичка, а? А то я уже из бочки готова напиться...
— Сейчас... Сейчас принесу, Оль. Не пей из бочки, козлёночком станешь!
С серебристым смешком маленький ангел ухромал в дом, унося с собой голубой райский свет. Ольга не успела рассмотреть, что на Алисе было... Не голышом же она?.. Странное впечатление наготы оставило её озадаченной и встревоженной.
Алиса вернулась с бутылкой воды, по-прежнему подсвечивая себе дорогу телефоном. Когда она подошла поближе, стало видно, что на ней — пижамные шортики и пижамная футболка с милыми девчачьими бантиками. Всё — телесного цвета в бледно-сиреневый, почти незаметный горошек. Поэтому и казалось, что она голая.
«Пш-ш-ш», — соблазнительно, освежающе зашипела бутылка, пузырьки газа устремились к горлышку. Алиса хотела налить воду в стакан, но Ольга выхватила благословенный сосуд и присосалась к нему — без посредников. Несколько жадных глотков щекочущего горло блаженства.
— М-м, холодненькая, — причмокнула она.
Вот теперь можно было налить в стакан и уже не спеша смаковать, наслаждаясь умиротворяющим зрелищем Алисы в пижамке, такой милой и домашней. Стало вдруг как-то легко, уютно и, несмотря на время суток, светло. Надорванное от немого крика, мокрое от полупьяных слёз сердце разом просохло и успокоилось. И это чудо сотворила Алиса одним своим видом, даже не подозревая об этом.
— Лисён, а у тебя есть этот... как его... — Ольга кивком показала на телефон. — Хрен Пердинк?
— Кто? — смешливо фыркнула Алиса, потом сообразила. — А! Да, был где-то... — Её тонкие пальчики касались дисплея, перебирая папки с музыкой, отсвет экрана озарял её лицо. — Вот он... Что тебе включить?
— Да что угодно.
«Tell me when will you be mine, tell me quando, quando, quan-n-ndo» — зазвучало из динамика. «Когда моей ты будешь, детка? Скажи скорее мне, скажи!» Плосковатый звук, совсем не то что в приличных колонках или наушниках, но сейчас хватало и такого. Алиса, шаловливо прикусив губку, заёрзала на стуле под музыку, задвигала плечами. В груди Ольги щекотно ворочалось что-то весёлое, беспокойное, толкалось лапками в рёбра... А потом вырвалось хрипловатым смешком. Она встала, ещё не вполне твёрдо держась на ногах, и потащила Алису со стула.
— Ты нас сейчас уронишь! — пискнула Алиса: Ольгу повело.
— Спокойно! Без паники на корабле! — Ольга ухватилась рукой за край стола и устояла.
Наверно, это была дурацкая затея. Ритм песни мчался вперёд, и ноги Ольги безнадёжно заплелись, запутались, завязались узлом; Алиса практически висела на ней, и они рухнули на землю вместе. Каким-то невероятным чудом Ольга сумела сгруппироваться в полёте и принять на себя весь удар. А Алиса оказалась сверху. Пошатнулся стол, звякнули упавшие бутылки.
— Оль, ты живая? — Алиса давилась тихим смешком, уткнувшись Ольге в шею. И сказала голосом мультяшного Пятачка: — Что это так... бумкнуло?.. Не твоя голова об стол?
— Тихо! — сказала Ольга, одной рукой щупая голову, а другой обнимая Алису на себе. — У капитана всё под контролем. Нет, это была какая-то другая часть тела. Пока не могу определить, какая. Так, собрались! Приготовиться к подъёму!
Песня стояла на повторе. От собственного неуклюжего барахтанья Ольгу разбирал смех, Алиса ей серебристо вторила.
— Оль, осторожно, скатерть! Ты сейчас всё стащишь...
— Щас мы тут... устроим хореографию, бля! — хрюкая от смеха, пропыхтела Ольга.
— Капитан, отставить выражения на корабле! — с шаловливой строгостью сказала Алиса.
Им удалось одолеть очень сложный подъём. На стул.
— Мы сделали это! — объявила Ольга с такой торжественностью, будто они поднялись по меньшей мере на Джомолунгму. — Объявляется передышка... Я бы сказала — перекур, но я бросила.
От усилий её снова одолел приступ сухости во рту, а бешено бьющееся сердце, судя по всему, пыталось выскочить через горло наружу. Слюна казалась вязкой, как клей. Она приникла к горлышку бутылки, а Алиса сидела верхом на её коленях. Она переключила песню, мурлыкая и подпевая.
— You’re just too good to be true, сan’t take my eyes off you…
«Не могу отвести глаз от тебя», — пела она в сантиметре от поцелуя, с пристально-ласковыми искорками в немигающих глазах. Бархатный баритон у неё, конечно, не получался, но вот эротичное придыхание — вполне. Потом вдруг засмущалась, убавила громкость почти до нуля:
— Что-то мы расшумелись посреди ночи... тебе не кажется?
— Мне с тобой и в тишине хорошо, — хрипло прошептала Ольга.
Обнимать её, сквозь пижаму чувствуя тепло её тела; ощущать щекотное дыхание возле уха и кольцо её обнимающих рук. Но лучше всего — лечь с ней в обнимку и провалиться в уютное блаженство. Сразу стало бы хорошо, легко и спокойно. От Алисы пахло чистотой и свежестью (наверно, приняла душ перед сном), а вот ощущение собственного тела, вспотевшего, липкого, Ольгу смутно раздражало. Хотелось смыть с себя это. Насос среди ночи она включать не стала, чтоб не потревожить Лёху с Димычем — помылась из бочки для полива. Стоя на коврике, она облилась прохладной водой из ковшика, намылилась везде, где смогла достать; Алиса, игриво шагая пальцами по её спине, мурлыкнула:
— Спинку потереть?
— Давай. — Ольга передала ей мочалку.
Алиса уделила внимание не только спине, но и месту непосредственно под ней. Причём, кажется, увлеклась.
— Ты мне там до блеска надраиваешь? — усмехнулась Ольга, ощущая энергичные круговые движения мочалки то на одной, то на другой половинке. — Чтоб даже в темноте отсвечивало?
Алиса хихикнула.
— Ополаскивайся пока, я тапочки принесу.
Неудобство предметов на ногах не зря показалось Ольге подозрительным: один из них оказался Лёхиной сандалией, а второй — её собственным шлёпанцем, да ещё и правый с левым перепутались.
Лёха с Димычем всё так же похрапывали. Алиса, как выяснилось, постелила себе на чердаке — подальше от них. Наверх вёл люк с крутой лестницей, по которой только трезвый человек мог успешно забраться. Но каково ей самой было карабкаться вверх-вниз? На глазах у Ольги она преодолела подъём довольно ловко.
Ольга взяла с собой бутылку с водой и поставила около кровати. Прежде чем лечь, она ещё пару раз вливала в себя спасительную и целебную влагу.
Её желание наконец исполнилось: она забралась в Алисину постель. Сделать это, предварительно не помывшись, было бы свинством: от чистого белья пахло какими-то душистыми снадобьями, чем-то цветочно-травяным. И сама Алиса — чистенькая, в своей невинной пижамке с бантиками из атласных ленточек. Прижиматься к ней потным телом — фу. Но вот попробовать стянуть с неё пижамные шортики — это мысль. Тем более, что под ними не оказалось трусиков. Ольга погладила ладонью ногу Алисы, закинула на себя, а своё бедро просунула между. Мягкие влажные складочки коснулись кожи. Алиса немножко потёрлась, устраиваясь поудобнее. Губы соединились, её язычок нырнул внутрь. Зажмурившись от щемяще-острого наслаждения, Ольга сопела, впускала его глубже, ласкала своим.
— Лисён, прости... Я, кажется, сегодня нажралась в хлам.
— Ну, не такой уж и хлам. Я думала, будет хуже. — Алиса хихикнула.
Её смешок превратился в писк, придушенный новым поцелуем. Желание было острым как никогда, пронзало снизу доверху, Ольга впивалась ртом жадно, напористо, получая в ответ удивлённую ласку. Податливая, горячая мягкость ротика, влажная щекотка складочек — ещё горячее. Ольге хотелось встречи с ними — погрузиться языком в их скользящий, упругий жар. Тугие от прилива крови.
Кровать была отчаянно скрипучей — старая, зараза такая. Каждое движение, наверно, мужикам слышно. Одна надежда на то, что они как храпели, так и храпят до сих пор.
...Проснулась Ольга, когда солнце уже вовсю лилось в чердачное оконце с юго-восточной стороны дома. Во рту суховато, а в целом — терпимо, мозг «сдулся» и уже не давил изнутри. Она потянулась к бутылке с водой, но хватательная конечность спросонок не справилась со своей функцией. Бутылка укатилась глубоко под кровать. Ольга свесилась с края в надежде дотянуться так, без подъёма ленивого, тяжёлого тела, но не тут-то было.
— Да бляха-муха! — прокряхтела она.
Ладно, там всё равно мало осталось. Да и тёплая, наверно, уже. Алисы, кстати, в постели не было, зато во дворе слышались голоса.
Ольга полезла из люка вниз — к холодильнику. Уже открыв дверцу, она сообразила, что даже не удосужилась накинуть на себя хоть что-нибудь.
И тут в дверях появился Лёха: видимо, тоже шёл за холодненькой водичкой.
— Ой, бля! — сказал он, увидев Ольгу, и тут же выскочил обратно.
— Да ладно, чё ты! — со смешком крикнула она ему вслед. — Тут все свои! — И хмыкнула, окинув своё нагое естество взглядом: — Что, всё так плохо, что ли? Прям-таки «бля»? — И поиграла бицепсами.
Достав новую бутылку минералки, Ольга со смачным «пш-ш-ш» откупорила её и направила в свой жаждущий рот бодрящую, холодную струю. Жадно, неаккуратно, облилась вся; зато получилось, как в рекламе. На замедленном показе было бы весьма эффектно: струя, кристально-прозрачная и освежающая уже одним своим видом, лилась в широко открытый рот Ольги, более мелкие струйки бежали по подбородку, по шее, разбивались капельками на груди. Минеральная вода «Любая». Имидж — ничто, сушняк — всё.
Лишь напившись вволю, она наконец оделась. Не во вчерашнее, конечно; она даже не помнила, куда бросила вещи. Нашла в шкафу свежее бельё и майку, пропахшие всё теми же Алисиными благовониями; денёк был жаркий, и плотные джинсы натягивать не стала, надела светло-серые спортивные штаны. Глянула бегло в зеркало на дверце шкафа: белая майка эффектно подчёркивала загар. Вид прямо-таки посвежевший. И осветлённые пряди были годной идеей. На запястье, выгодно оттеняя бронзовый оттенок кожи, серебрился браслет-цепочка с крупными звеньями — подарок Алисы.
Алиса между тем была за хозяйку: уже напоила гостей кофе и сварганила в мультиварке куриный супчик с вермишелью. После вчерашних возлияний тяжёлой еды не хотелось.
— Доброго утречка! А чего это Лёха выскочил из дома, как ошпаренный, будто чупакабру увидел? — поинтересовался Димыч.
— Всем привет. Боюсь, это была не чупакабра, а я. Не очень одетая. — Ольга села к столу, поймав смеющийся взгляд Алисы. На сердце сразу заиграли солнечные лучики.
— А-а, он увидел твои «выразительные глаза», — сострил Димыч, с дружеской поддёвкой толкая Лёху в бок.
Все засмеялись, а Лёха покраснел.
— И чё, и чё? Как тебе? — с ехидцей продолжал смущать Лёху Димыч.
Тот выкрутился:
— Ну... Бицуха — ничё так. Кубики тоже нормуль.
— Нормуль, значит, а не «бля»? Ну, спасибо, — хмыкнула Ольга.
— Оль, тебе супчику налить? — заботливо спросила Алиса, ловко переключая тему.
— Спасибо, Лисён. Не откажусь.
Суп Ольга съела вприкуску с поджаренным до хруста ломтиком хлеба. Следом выпила чашку кофе и почувствовала себя значительно лучше.
Без баньки отпускать гостей было не по-человечески. Пока топилась банная печь, Алиса подробно и обстоятельно ответила на осторожные вопросы о том, каково ей живётся с её недугом. Потом разговор зашёл на тему здравоохранения в целом; Лёха рассказал, как сыну его начальника, совсем молодому парню, делали операцию в Израиле. Матери Димыча сделали стентирование коронарных артерий в связи с ишемической болезнью сердца, поставили два стента.
— Ну и как мамино сердечко — зафурычило? — спросил Лёха.
— Получше стало, да, — кивнул Димыч. — Трёх шагов ведь не могла ступить — сразу сердце болело. А сейчас хоть гулять стала на улице.
Матери Ольги помочь не успели. Повисла пауза, и Лёха сказал:
— Не будем о грустном. Я вот думаю, надо бы нам почаще встречаться. А? Как думаете?
— Согласен, — поддержал Димыч.
Все посмотрели на Ольгу.
— Я буду только рада, ребят, — сказала она. И добавила со смешком: — Но только без попоек. Мне это дело как бы нельзя теперь... Башню мою лучше бы не шатать. Так-то она держится более-менее, но ни к чему судьбу испытывать.
На душе стояла ясная, светлая, чуть грустная тишина — вроде бабьего лета. Гроза отгремела, всё прошло не так тяжело, как она опасалась, и теперь было даже немного жаль расставаться, не хотелось отпускать Лёху с Димычем, таких родных.
— На рыбалку б как-нибудь съездить, — мечтательно проговорил Лёха. — Эх, на целые выходные, с ночёвочкой на природе! А пить и не обязательно — это само по себе в кайф. Не знаю вот только, как с дачами-то с этими вырваться... Ладно, авось, как-нибудь выкроим время. Самое тяжёлое-то сделано, теперь уж мать с тёщей и сами, если что, управятся.
После бани гости часик отдохнули; опохмеляться не стали: Лёхе предстояло садиться за руль. Травяной Алисин чай с лимоном и мёдом зашёл очень хорошо. Договорились созвониться насчёт рыбалки — не «когда-нибудь», а обязательно. Может быть, даже в июне — только Ольге нужно было немного подвинуть свой график, перенеся выходные на удобные дни.
— Ну что... Один за всех и все за одного? — улыбнулась она.
Они обнялись на прощание все втроём и постояли, уткнувшись головами. Их было трое, но в их сердцах навсегда было отведено место для четвёртого.
4
В июне Ольга выбралась с Лёхой и Димычем на рыбалку, как они и договаривались. Водку не стали брать, только пиво, причём для Ольги — безалкогольное. В августе она дописала второй том «Проклятого Лорда». Они с Алисой решили задержаться на даче и продлили съём ещё на месяц.
Ездить оттуда на работу было дальше, но там Ольге отлично спалось и писалось. Небольшой урожай смородины, малины и вишни они съели прямо с веток. Алиса колдовала над огурцами и помидорами в теплице: то рыхлила, то подкармливала, то пасынковала, то подвязывала. Несколько помидорин просто поражали воображение: они получились по восемьсот-девятьсот граммов, и одной такой хватало на большую миску салата.
Но как быть с сорока четырьмя килограммами яблок — урожаем, равным по весу Алисе? Хозяйка очень удивилась; по её словам, последние несколько лет больше пятнадцати кило с этого дерева собрать не удавалось. Она сказала, чтобы они забирали половину себе, поскольку ей и двадцать-то некуда девать.