— Типа мужского полубокса, что ли?
— Да, что-то наподобие. Максимально уберите по бокам и сзади.
Мастер, рыжая девушка с бровями-пиявками и пирсингом в губе, задала ещё пару уточняющих вопросов, после чего принялась за дело. Машинка убаюкивающе стрекотала, отросшие за несколько месяцев пряди падали на накидку. Обрезанными они выглядели как-то чужеродно, странно. Седина их совсем не украшала, придавала какой-то неопрятный вид. Некоторые красиво седеют. Ольга — не из их числа.
— Так достаточно или ещё короче?
Из-за седины бока и затылок смотрелись лысовато: слишком светлые, бесцветные волосы. Впрочем, дело своё мастер знала, переход оформила с безупречной плавностью.
— То, что надо. Спасибо.
Главное — в глаза больше не лезли, и ладно. Впрочем, с плохой стрижкой Ольге ходить было всё-таки не по статусу, но этой рыжей девице с пиявочными бровями удалось оформить на её голове что-то более-менее приличное.
— С более длинными было лучше, — критически заметила Маша, когда Ольга расплатилась и вышла в закуток со стульями. — Мягче, что ли. Романтичнее. Этакий... милый беспорядок. — Она стряхнула с плеча Ольги невидимую пылинку, подойдя почти вплотную и обдавая клубничным дыханием. — Ну, не дуйся... Так тоже неплохо. Но лицо сразу суровее. Жёстче.
— По-моему, мягкостью характера я никогда особо не отличалась. — Ольга отстранилась, накинула куртку. — Мягкая романтичность — не моё.
— У тебя очень сдержанная мимика, — снова сократив дистанцию, мурлыкнула Маша. Скользнула оценивающе-цепким взглядом. — По твоему лицу трудно прочесть эмоции. И знаешь, это привлекает. Создаёт впечатление... надёжности, что ли. Я завидую твоей девушке. Ей повезло с тобой.
Последние слова она выдохнула почти в губы Ольге. На десятисантиметровых каблуках она была одинакового роста с ней, глаза в глаза обдавая жгуче-игривой лазурью, кошачьим мурчанием, клубничным придыханием. Но все эти уловки уже не действовали. Ольга холодно отмечала их с внутренней усмешкой.
— Да, я знаю, что со мной тебе когда-то очень не повезло. Грустно всё получилось. — Маша опустила ресницы с задумчивой печалью. Вид — наигранно-целомудренный.
Они в закутке были уже не одни: на стульях расположились две женщины в ожидании своей очереди. Плевать Маша хотела на то, что они подумают. Да и Ольге было, в общем-то, всё равно. Они разойдутся и больше никогда не встретятся.
Алиса ещё не вышла из массажного кабинета, но должна была уже вот-вот появиться. Артём тоже всё ещё был у стоматолога.
— Может, по чашечке кофе? — пригласила Маша. — Тут есть где посидеть — на первом этаже довольно уютная забегаловка...
— Прости, я уже не успеваю, Алиса скоро выйдет. — Ольга, озабоченно сдвинув брови, глянула на часы, потом — на дверь массажного кабинета. — Я обычно обедаю, пока её жду, но сегодня планы изменились — в парикмахерской проторчала. Разве что — быстренько купить что-нибудь к кофе. На работе попью.
— Ну, пойдём, купим, — ничуть не огорчилась Маша, лёгким прикосновением-намёком скользнув по локтю Ольги. — Выберем что-нибудь вкусненькое.
В кондитерском отделе витал запах сладостей. Ваниль, корица, ещё что-то приторное. Булочки, усыпанные снегом сахарной пудры, печенье с начинкой из повидла, хрустящие палочки, слойки, рулеты. От разнообразия выпечки глаза разбегались, но Ольга не была большой любительницей сладкого, ела от случая к случаю. «Подсев» однажды на кофе и сигареты, к сахару она такой же страсти не обнаруживала. Сейчас сигарет не было, из зависимостей остался только кофе. Тяжёлые времена прошли, но до сих пор ей иногда приходилось заставлять себя есть. Впихивать в себя белок — для мышечной массы. Аппетит временами впадал в спячку. Она ела, потому что — надо.
Маша, покачивая сумочкой в когтистой руке, прогуливалась вдоль полок. Длинные, окаблученные ноги переступали с кокетливой грацией косули, скрещивались, цокая лакированными копытцами. Со спины — девочка-припевочка, а повернётся лицом, улыбчиво растянув уголки широкого рта — и возникают похабные мысли приложить к этому накрашенному хлебальнику что-то фаллическое. Банан. Глаза — голубые бассейны. Прыжок с десятиметровой вышки.
— Венские вафли хочешь? Или, может, вот эти булочки с корицей? По-моему, они прелесть. А твоя девушка любит сладкое? Если да, то купи ей вот эти чудесные маффины. Ей понравится, гарантирую. Вкусняшка — с ума сойти можно! На одной штучке остановиться просто нереально!
Было что-то странное и издевательское в том, как она, поджарая и стройная до сухости, рассуждала об угощениях, которые с красотой фигуры никак не ассоциировались. Жир, мука и сахар. Калорийная бомба. Хорошая, душевная порция этих венских вафель — две трети её рациона. Съела такие — и всё, остальные калории можно добирать разве что огурцами, чтобы хоть как-то дотянуть до вечера.
— Что-то по тебе как-то не очень заметно, чтобы ты лопала кексы пачками и не могла остановиться, — усмехнулась Ольга.
Со смешком-мурлыканьем Маша вручила ей упаковку маффинов, а к ним добавила обычный кекс с изюмом в форме буханочки хлеба — «Столичный».
— Просто и со вкусом. И сытно. Тот самый, старый и добрый, советский. Бери — не ошибёшься. Я в детстве такие обожала. Могла пол-кекса с маслом и чаем слопать за один присест, ха-ха-ха! — И она взвесила на ладони плотную и тяжёлую, пахнущую ванилью и изюмом буханочку, обтянутую пищевой плёнкой. Запах пробивался даже через упаковку.
Они вернулись к дверям кабинетов как раз вовремя — каждая к своей. Маша встретила зарёванного Артёма.
— Чего реветь-то, всё уже, — со смехом сказала ему вслед врач, молодая приятная дама с длинными, густо накрашенными ресницами. — Иди к маме.
— Она мне не мама, — всхлипнул мальчик.
А в глазах Алисы Ольга прочла, что свою порцию благотворного, уменьшающего спазмы массажа та получила. После него её всегда клонило в сон, вот и сейчас дымка сонливости плавала в её взгляде. Не усталом, скорее — умиротворённом. Невидимые крошечные феи сна повисали на её ресницах, оттого глазки принцессы и слипались.
«Пусть феи сна качаются на твоих ресницах, моя светлая голубка», — так говорил жестокий лорд Гай своей возлюбленной Инголинде. И его слова неслись быстрее ветра — с почтовыми гонцами-всадниками, чтобы поспеть точно к закату, когда прекрасная королева готовилась отходить ко сну. Он, наматывавший кишки своих врагов на безжалостный железный кулак, желал ей сладких снов. Сняв грубую перчатку воина, он быстро набрасывал с десяток нежных строчек, а спустя несколько суток, точнёхонько на закате, она распечатывала его послание.
«Перед тем как отойти ко сну, я читаю ваши исполненные ласки строки, обращённые ко мне, и не верю своим глазам, — писала она в ответ у озарённого вечерними лучами окна своей светлицы. — Тот ли человек их писал, о котором я слышала столько устрашающих и отвратительных вещей? Говорят, что вы вырезаете собственных детей из утроб их живых матерей и запекаете, как молочных поросят... Если всё это правда, вы должны быть ужасны, милорд. Но я читаю ваше письмо и не верю, что такие прекрасные слова способно написать подобное чудовище. Они ему и в голову не придут. Я не знаю, чему верить. Слухам или же своему сердцу? Но оно глупо, доверчиво и может ошибаться. Его так легко ввести в заблуждение! О, не пишите мне таких слов, милорд! Не запутывайте в хитрых сетях простое сердце своей голубки. Я наивна, как ребёнок. Понимаете ли вы, что, вводя мой ум и душу в смущение, тем самым вы совершаете преступление?»
«Если любовь к тебе — преступление, то я — неисправимый преступник, который никогда не вернётся на путь добродетели, — отвечал он ей в новом письме. — Я и в самом деле жесток, моя голубка. Мой путь — это путь меча, крови и огня. Но ты должна слушать только своё сердце — сколь простое, столь же и зрячее. Только оно и видит правду».
Прекрасная сонная Алиса-Инголинда даже не обратила внимания на светловолосую женщину с заплаканным мальчиком у двери соседнего кабинета, но она улыбнулась пачке маффинов.
— Ой... это мне? Спасибо...
Закатные лучи её улыбки стоили тысячи лет на самом страшном дне. На дне отчаяния, дне безысходности. Они и были Ольге наградой за всё. Спиной она чувствовала сверлящий взгляд Маши, но сама даже через плечо не глянула. Она поворачивалась к прошлому спиной, а лицом — к настоящему, которое, повиснув на её руке, еле передвигало ноги. «Тётя болеет», — знал маленький Артём, глядя вслед Алисе. Но тётя была такая красивая, что даже странная походка её не портила. И он опять перестал плакать, словно по мановению волшебной палочки.
Отяжелев от сонливости, Алиса еле доковыляла до машины. Трость осталась в салоне, и Ольге пришлось поддерживать эти маленькие сорок четыре килограмма. Алиса прижимала маффины к груди, как ребёнок — плюшевого мишку.
— Постой секундочку. Держишься?
Они подошли к краю злополучной лужи. Одну руку оставив с Алисой для опоры, второй Ольга дотянулась и открыла дверцу машины. Милые сорок четыре кило уже не ерепенились, покорно обняв её за шею, когда Ольга подхватила их на руки, чтобы перенести через лужу и усадить.
В машине Алиса совсем сникла. Мягкое урчание двигателя баюкало её, и она клевала носом, иногда забавно шевеля бровями в попытке проснуться.
— Что-то сморило меня... Оль, ты пообедала? — Казалось, эта мысль вырвала её наконец из клейких пут дрёмы, и она устремила на Ольгу заботливый взгляд.
— Не успела, в парикмахерской просидела, — ответила та.
— Блин, точно... А я-то спросонок всё никак не пойму — что в тебе изменилось? — фыркнула Алиса, но смешок вышел вялым, придавленным сонной тяжестью.
— И как тебе? — осторожно поинтересовалась Ольга, выводя машину с парковки.
К её досаде, мнение Алисы совпало с Машиным:
— Мне больше нравится, когда подлиннее. У тебя такая пышная шевелюра — грех такую стричь...
— А мне неудобно с длинными космами. Мешают, в глаза лезут. А летом ещё и жарко.
Удивительно, что после всех передряг шевелюра только поседела, но не поредела. Ведь половина волос должна была вывалиться, когда Ольга почти не ела, исхудав до крайности. А вот поди ж ты — выдержала.
Обычно Ольга высаживала Алису возле подъезда и ехала дальше — на работу, но сегодня та полночи редактировала очередную главу книги — отсюда и такая сильная сонливость после массажа. Пришлось провожать до квартиры.
— Давай, ложись баиньки, — сказала Ольга в прихожей, целуя её на прощание.
— Нельзя спать, — пробормотала та измученно. — Иначе ночью не усну — весь режим собьётся.
— Хотя бы на часик приляг.
— Ага... Прилечь на часик, а проснуться в девять вечера! И что потом ночью делать?
— Ну, будильник поставь.
— Не услышу ведь ни фига... Нет, надо как-то себя перебороть. Кофе, что ли, напиться?
— Хорошая идея. — И Ольга взглядом показала на пачку маффинов.
Алиса почти совсем бодро засмеялась — только крошечные обрывки сонной пелены в уголках глаз.
— Точно, вкусняшки же есть! А я и забыла. Ну всё, налопаюсь от пуза и поправлюсь на три кило!
— Тебе не помешало бы, — хмыкнула Ольга, двинув бровью.
Алиса ойкнула от ласкового щипка, потёрла пострадавшее «полушарие» и дала сдачи. Её по-детски маленький кулачок бил совсем не больно — так, лёгкий массаж.
— Ну всё, дуй давай на работу. И так уже опоздала. — А сама, проказница, опять потянулась губками, чем задержала Ольгу ещё на пять минут.
Нацеловаться досыта было просто невозможно, нереально. Но пришлось прерваться.
— Вечером напомнишь, на чём мы остановились, — шепнула Ольга.
2
«Алиса Зазеркальцева — моя бессменная бета и моя жена».
Это появилось в профиле Убийцы Смысла спустя шесть месяцев после первой личной встречи — первого совместного Нового года и медленного танца под «Sleeping Sun». Летом Алиса переехала к Ольге. Почему не наоборот? Причины очевидны: Алиса работала удалённо, а значит, не была привязана к одному городу, и ей не пришлось бы увольняться при смене места жительства. Её работа всегда была при ней — из любой точки мира. Поэтому, всё обдумав и взвесив все за и против, они решили, что едет Алиса.
Неудобства тоже были: Алисе предстояло сменить врача. А наблюдение и поддерживающее лечение ей требовалось пожизненно. В детстве Алиса прошла через несколько операций; то, как хорошо и уверенно она передвигалась сейчас, было результатом большой и упорной многолетней работы. До восемнадцати лет она раз или два в год ложилась в детский реабилитационный центр, а потом перешла под наблюдение «взрослого» невролога, который и лечил её уже восемь лет. Ольга представляла себе, что значит расстаться с врачом, который «знает все твои трещинки» и которому доверяешь. Софию Наумовну она не променяла бы ни на кого. Посредственных врачей множество, хороших — мало, прекрасных — единицы. А София Наумовна Фельдман была единственной в своём роде. Эта маленькая, хрупкая женщина в очках удивила Ольгу сильным, сочным, низким голосом, который звучал в широком диапазоне — от металлически-твёрдых, властных и непреклонных нот до бархатно-ласковой мягкости. Откуда в этом тщедушном тельце взяться такому голосу, из каких он шёл глубин (да и какие вообще глубины в этой маленькой грудной клеточке?) — загадка из загадок, над коей Ольга сломала всю голову.
Но дело было не только в голосе. Вернее, совсем не в нём, а в той человечности, глубоких познаниях, огромном опыте и тонком чутье, которые отличали Софию Наумовну.
Новым врачом Алисы оказалась молодая женщина, невысокая пухленькая брюнетка с хрустально-звонким голосом, красивыми пушистыми ресницами, приятным чувством юмора и вполне заурядным именем и отчеством — Наталья Марковна. А может, просто выглядела моложаво? Она производила впечатление довольно знающей, хотя у Ольги сперва и возникли сомнения. Молодость — значит, опыта меньше.
— А как её фамилия? — спросила Ольга уже в машине, когда они собирались ехать домой. — Как будто знакомая какая-то...
Алиса показала ей картонный прямоугольничек визитки. Ну так и есть!.. Фамилия Натальи Марковны была Фельдман.
— Всё ясно, — усмехнулась Ольга. — Тогда тебе повезло — это хороший врач. Это у них семейное.
Наталья Марковна действительно была родственницей Софии Наумовны, что последняя и подтвердила при следующем плановом визите Ольги.
— А, Наташа? Да, она моя племянница, дочка моего брата Марка. Мы не меняем фамилию при замужестве — такая у нас семейная традиция. Фельдманы — это династия врачей.
Марк Наумович был опытнейшим кардиохирургом, а их с Софией отец, Наум Самуилович — гастроэнтерологом. А дед, Самуил Яковлевич, неполный тёзка Маршака — офтальмологом. И попасть к ним для любого пациента было большой удачей. Неоценимое значение этой удачи Ольга уже прочувствовала на себе в полной мере.
София Наумовна одобряла её занятия силовыми упражнениями.
— Ваше здоровье — в ваших руках, — сказала она. — Я лишь направляю вас, а действуете и спасаете себя вы сами.
Ольге было ради кого вытаскивать себя за волосы из болота. Теперь было — с приездом Алисы.
Её, хрупкую и особенную, Ольга сперва боялась крепко обнять — не сломать бы ей что-нибудь, не сделать бы больно!.. Но та обнаружила такую стойкость и силу, какую не во всяком здоровом человеке найдёшь. Её работа требовала усидчивости, но спина быстро уставала; Алиса делала перерывы и отдыхала, выполняла упражнения. За годы занятий с инструктором по лечебной физкультуре в детстве она выучила все эти комплексы наизусть и умела слушать своё тело, улавливать его потребности и осознавать возможности. Каждое утро начиналось с разминок и растяжек, с гимнастики для суставов, с работы над мышцами. На упражнения порой уходило до двух часов в день.
— Засиживаться нельзя. Надо шевелиться. Движение — жизнь, это правда. Оно лечит. А чем больше сидишь, тем хуже становится. Я в детстве пахала как проклятая, работала над собой, чтобы вот так, как сейчас, ходить. И сейчас тоже надо пахать, чтобы сохранять и поддерживать достигнутое. Всегда. Постоянно. Каждый день.