– Княжич Василий проявил себя в битве с ханом Куидадатом самым достойным образом, брат мой! – громко произнес Юрий Дмитриевич. – Выказал неимоверную храбрость, первым бросившись на татарские полчища, принял на себя самый сильный удар вражеских полков, бился един супротив семерых и был опрокинут наземь лишь количеством подлых душегубов, пред ворогом ни на шаг не отступив! Мы извлекли его после победы бесчувственным, в посеченной броне и залитым татарской кровью. Никогда не бывало столь же юного витязя, более мужественного и умелого, нежели сей отрок из колена Калитичей!
От услышанных слов мальчишка буквально расцвел, выпятил грудь и развернул плечи, его щеки и оттопыренные уши изрядно порозовели.
– Это верно, очертя голову малец на степняков бросился… – подтвердили от столов несколько дружинников. – Из-под трупов разбойничьих опосля откапывать пришлось… Храбрый новик. Сразу видно, чей внук! В дедушку уродился.
– Рад видеть пред собой столь достойного, несмотря на малые годы, воина, – размеренно ответил великий князь. – За свою отвагу он будет достойно награжден.
И все… Государь смолк.
Василия Дмитриевича тоже можно было понять. Будь мальчишка хоть семи пядей во лбу, победи в одиночку целую армию, приведи огромную добычу – знатности сие все равно ему не прибавляло. И посади правитель отрока хоть на пару скамеек выше – это станет оскорблением для всех прочих родовитых бояр. Вместо праздничного победного пира в трапезной дворца разразится огромнейший скандал! И хорошо, если не бунт.
– Какой милый юный мальчик… – прозвучал в затянувшейся тишине ласковый женский голос. – Не рано ли тебе на пиру хмельном сидеть, княжич?
– Коли для битвы достоин, стало быть, и для пира уже дорос! – гордо ответил новик.
– Да, я слышала, – кивнула Софья Витовтовна. – Сказывают, умел ты и храбр до невероятности. Рядом с таким воином слабой женщине можно жить спокойно, как за каменной стеной. Хотела бы я иметь подобного витязя в начальниках своей стражи… Скажи, Василий Ярославич, охрана великой княгини не оскорбит твоей родовитости?
Вопрос, понятно, имел лишь один-единственный ответ.
Расхваленный воеводой новик упал на колено и склонил перед знатнейшей женщиной ойкумены свою голову:
– Почту за честь, великая княгиня!!! – и от резкого движения шапка слетела на пол, обнажив густые русые вихры.
– Ты позволишь, любимый? – повернулась к мужу правительница.
– Все, что пожелаешь, любимая, – согласно кивнул правитель.
– Отныне ты мой главный телохранитель, княжич Василий! – сообщила Софья Витовтовна раскрасневшемуся мальчишке. – Поспешай на свое подворье, переоденься для службы. Шубы и шапка для сего не надобны, а сабля на пояс пригодится. И пять-шесть холопов самых доверенных прихвати! Не то чтобы у нас во дворце опасно было… Но для порядка положено. Через три часа жду тебя здесь.
– Слушаю и повинуюсь, великая княгиня! – восторженно заорал новик, подхватил с пола шапку и выскочил из пиршественного зала.
Бояре за столом одобрительно загудели, великий князь Василий Дмитриевич накрыл ладонь своей супруги ладонью и прошептал:
– Спасибо…
Многоопытная Софья Витовтовна в очередной раз доказала свою находчивость и политическую мудрость. Она ухитрилась выгнать смутьяна из-за стола и вообще с пира таким образом, что тот ощутил себя не униженным, а награжденным – и погасила ссору, никого не оскорбив, не задев ничьей чести, не вызвав никаких споров и ничьей зависти. Ведь служба в дворцовой страже – это не то место, за которое борются знатные рода. Им ведь всем воеводства да полки ратные подавай!
К тому же из стражи новика в любой день и час можно отослать в иное место, и даже назвать сию ссылку наградой, записав ее как «кормление[9]». Посему никаких хлопот в будущем случившееся по нужде назначение причинить не должно.
Еще раз пожав ладошку жены, Василий Дмитриевич чуть привстал, развел руками и громко пригласил:
– Прошу к столу, бояре! Ныне день у нас радостный, счастливый! Празднуем мы победу славную над очередной ордынской напастью! Наголову разбит силой русского оружия проклятый хан Куидадат, и меч его ныне попран моим сапогом! Посему с гордостью призываю вас всех отпраздновать со мною сию замечательную победу! Осушим ковши и кубки наши за новую победу!
– За победу, за победу! – с радостью подхватили призыв бояре, разбирая резные липовые ковшики и зачерпывая ими из стоящих по всему столу пузатых бочонков пенистый хмельной мед. – Слава великому князю нашему! Слава победителю!
Василий Дмитриевич благодарно кивнул и вскинул свой золотой кубок.
Гости вскочили:
– Слава нашему князю! Слава победителю! Любо Василию Дмитриевичу! – Бояре осушили ковши.
Князь Юрий Дмитриевич – тоже. Ведь он сражался под московскими хоругвями во главе московского ополчения в походе, в который его направил старший брат. Московское оружие, московские воины и он сам – московский воевода. Посему, как ни крути, его победа – есть победа Москвы и московского великого князя. Равно как победа простого ратника всегда есть победа и его воеводы.
– Василию Дмитриевичу слава! – громко сказал он и демонстративно осушил кубок с хмельным медом до самого дна.
Пусть все видят, что между братьями, сыновьями Дмитрия Донского, никаких нет разногласий! Есть токмо дружба и родственное единство!
Выпив, гости потянулись к угощению, разбирая хлеб, накалывая кусочки мяса на кончики ножей, зачерпывая пальцами квашеную капусту либо выбирая холодные, с ледника, хрусткие стебли кислого ревеня, дабы макнуть их в сладкий мед и закусить получившимся насыщенным вкусом пряно-соленую убоину.
Софья Витовтовна прищурилась, придирчиво осматривая столы. Моченые и свежие яблоки, курага и чернослив, лотки с заливной щукой и судаком, почки заячьи и куропатки на вертелах, и блюда с сочащейся янтарным жирком убоиной. Похоже, княгиня не зря доверилась Пелагее, служанка потрудилась на совесть. Угощение выглядело обильно и разнообразно.
Впрочем, ключница и ранее никогда не подводила госпожу, несмотря на свою молодость и внешнюю несуразность.
– Слушайте меня, бояре! – поднял кубок великий князь. – Вторую нашу здравицу провозглашаю в честь брата моего Юрия! Лучшего нашего воина! Лучшего воеводу! Лучшего слугу! Любо брату моему, князю Звенигородскому!
– Любо, любо-о-о! – с готовностью подхватили гости, зачерпывая пенистый хмельной мед. – Слава Юрию Дмитриевичу! Слава великому победителю!
Пирующие опустошили ковши, еще немного подкрепились обильным угощением – после чего двери трапезной распахнулись, и одетые в белые атласные рубахи, опоясанные красными кушаками слуги вчетвером внесли большущий поднос, на котором гордо возлежал в окружении зелени, золотистых карасиков, яблок и россыпи клюквы громадный – три пуда веса и две сажени в длину – покрытый румяной корочкой, целиком запеченный осетр.
Гости ахнули в восхищении, а мальчишки-подворники донесли князь-рыбу во главу стола и торжественно там водрузили – аккурат напротив стола опричного. После малой заминки – дабы не сбить у бояр первое впечатление – еще четверо слуг внесли блюда с большущими белыми лебедями с изящно выгнутыми шеями и высоко вскинутыми крыльями. Птицы сидели среди листьев салата и сельдерея, среди вырезанных из яичных белков и желтой репы ярких бутонов – словно бы среди озерной травы, лилий и кувшинок. И по трапезной снова прокатился общий возглас восхищения…
Великая княгиня довольно улыбнулась – свои два рубля награды Пелагея явно заслужила.
– За хозяйку, за хозяюшку выпить надобно! – сообразил кто-то на правой стороне стола. – За прекрасную и мудрую великую княгиню нашу, Софью свет Витовтовну!
– Любо великой княгине! Слава Софье Витовтовне! – отозвались сразу многие голоса, однако приветствия оказались все же столь жидкими, особенно на фоне оглушительной здравицы в честь звенигородского князя, что московская правительница рывком поднялась.
Бояре осеклись, в трапезной повисла тревожная тишина.
Великая княгиня взяла кубок, подняла его на уровень глаз, внимательно посмотрела на самоцветы и покачала головой:
– Сие излишне, бояре. Совсем излишне. Пир ныне победный, и потому пить надобно не за женщин, а за воинов, за спинами каковых все мы находимся в безопасности. Благодаря вам, вашим мечам и службе вашей! И пуще всего прочего благодаря мудрости и отваге братьев Дмитриевичей, славных потомков великого князя Дмитрия Ивановича, поднявших величие нашей Святой Руси на небывалую высоту! Так выпьем за отца лучших князей наших, за великого князя Дмитрия Московского!
Великая княгиня быстро и решительно осушила кубок и опустила его на стол, перевернув ножкой вверх.
– За Дмитрия! За Дмитрия Ивановича! – этот тост пришелся гостям куда более по вкусу. – За отца князей наших!
Бояре вновь зачерпнули крепкого хмельного меда, бодро выпили – а иные и по паре раз, после чего потянулись к новому угощению.
Софья Витовтовна снова окинула пиршественную палату хозяйским взглядом и слегка склонила голову:
– На сем покидаю вас, бояре, – негромко сказала она. – На мужской попойке женщинам делать нечего. Хорошо тебе повеселиться, мой высокочтимый супруг.
Она зашла за великокняжеское кресло, наклонилась, поцеловав мужа в щеку, и еле слышно шепнула:
– Теперь ты все понял, Васенька?
Государь вздохнул. Да, это было правдой: за много, много лет литовская княжна так и не стала в Москве своей! Разница между любовью людей к Юрию и отторжением ими Софьи сегодня выглядела столь ярко… что обида, зависть, ревность знатной правительницы к славе непобедимого воеводы вполне оправдывали отчуждение его супруги и брата.
Хорошо хоть, до открытой вражды меж ними дело не дошло!
Василий Дмитриевич поднял кубок, заботливо наполненный отроком в белой атласной рубашке, немного отпил, взял деревянную палочку с запеченными на ней заячьими почками, скусил один за другим три кусочка, снова поднял кубок и протянул его к брату:
– Софья права. Давай выпьем за отца. И да будет его небесная жизнь столь же доблестной, как и жизнь земная!
– За отца! – согласился князь Звенигородский. – Он воспитал из тебя великого правителя, а из меня, говорят, неплохого воеводу.
– Еще сколь «неплохого»! – рассмеялся правитель, и кубки братьев соприкоснулись краями.
Василий Боровский буквально горел от ярости и обиды одновременно.
Он шел на смерть! Его стоптали татары! Его тело все еще болело от множества ушибов и ссадин, его покрывали синяки и кровоподтеки! Но этим самым страданием он заслужил право с честью въехать в Москву в рядах победителей! Во главе боровской дружины, под родовыми вымпелами!
Он проливал кровь, он победил, он вел за собой ратные сотни! И после всего этого какие-то жалкие рабы не пускают его за пиршественный стол, указывая на низ стола, на самые позорные места возле входных дверей!
Очень может статься, дело закончилось бы плохо и он бы просто прибил кого-то из сих жалких наглецов – кабы за него не вступился Юрий Дмитриевич и не похвалил перед самим великим князем! А дальше…
Дальше рассказ восхитил супругу государя – и она возжелала себе столь храброго охранника! Так что все закончилось даже лучше, чем Василий надеялся: вместо достойного места за столом он получил место возле самой государыни!
Куда уж можно забраться выше?
Новик спешил по кремлевским улицам, но даже сквозь его радость все равно раз за разом всплывала обида.
Как же это получается: это его нанизывали татарские пики, это его топтали татарские кони – и именно ему отказали от места за великокняжеским столом! Старикам, не видевшим поля брани, – места нашлись. А для него – нет!
– Но воевода Юрий Дмитриевич молодец, боярин достойный, – с благодарностью вспомнил юный воин. – Заступился, похвалил, возвеличил. Сию милость я ему запомню и обязательно добрым делом отплачу!
Эта теплая мысль несколько пригасила недобрые воспоминания. Гнев отступил, сменившись приятными хлопотами: ведь Василий Боровский теперь стал личным охранником самой великой княгини!
Подворье князя Владимира Храброго находилось от великокняжеского дворца через два проулка: обнесенный тыном двор размером примерно сто на сто саженей, на нем бревенчатые хоромы в четыре жилья, построенные без особых изысков: просто подклеть, ровные стены в четыре яруса да крыша из пропитанного дегтем липового теса.
Полвека назад сие был, вестимо, роскошный дворец и обширное хозяйство! Но будучи поделенным на семь сыновей…
Каждому из князей досталось по опочивальне с горницей на третьем жилье – а все остальное считалось общим. Ибо иначе Владимировичи здесь просто бы не поместились. При общем приезде всех семей сыновьям даже приходилось спать в опочивальнях вместе с родителями – иначе никак не помещались.
По счастью, братья хотя бы дружными выросли и из-за сего не ссорились – в тесноте, да не в обиде. Однако всем своим родом старались в столице не собираться.
Вот и сейчас – кроме юного Василия Ярославовича из княжеской семьи здесь не имелось никого. Однако по двору было не протолкнуться из-за сотен ратных коней, а по дому – из-за множества холопов и боярских детей, расположившихся во всех свободных уголках, пьющих пиво и хмельной мед, закусывая вяленым мясом, пирогами и рубленой капустой, веселясь и отдыхая.
Имели полное право – они тоже вернулись с победой, и они тоже праздновали!
Поняв, что самостоятельно найти здесь хоть что-то он не сможет, княжич громко закричал:
– Где приказчик?! Приказчика ко мне! – и отправился в отцовские покои. Сиречь – в горницу и опочивальню князя Ярослава. Здесь он стал раздеваться, горько жалея о том, что верный дядька остался лежать на бранном поле возле Рязани. Советы старого воспитателя ему бы сейчас очень пригодились.
– Звал, княже? – неожиданно показался в дверях низкий мужичок лет сорока с растрепанной седой бородкой, в серых суконных шароварах, овчинной душегрейке на голое тело и с качающимися на шее тремя костяными амулетами на желтой цепочке. Вид у мужичка был измученный, что вполне понятно. Когда к тебе на постой внезапно вываливается три сотни гостей – поневоле замаешься.
– Где отцовские холопы остановились? – спросил Василий. – Найди и скажи, я велел снарядить ко мне шестерых самых лучших воинов! Немедля! Ступай, а я пока оденусь…
Он открыл сундук, выбрал войлочный отцовский поддоспешник – самый толстый! Накинул себе на плечи, нащупывая крючки на боку. Расправил, застегнул, полез за кольчугой. После того как она с железным шелестом легла на тело, опоясался саблей, взял в руки шлем.
Тут как раз подошли и холопы, тоже в куяках и колонтарях – плечистые, густобородые, пахнущие брагой и копченой рыбой. Но к сожалению – ни одного из них Василий не знал. Видимо, они были не из Серпухова, а из какой-то усадьбы.
– Звал, княже?! – хрипло спросил крупный пожилой воин со сломанным носом. – Так мы здесь! Чего надобно?
И он внушительно взвесил в руке длинный боевой топорик.
– Служба у нас, – как мог солиднее ответил новик. – Пошли за мной!
Все вместе ратники поспешили в великокняжеский дворец, но еще за улицу до него дорогу им заступила стража из боярских детей, одетых в ферязи и плащи, а один и в зипун, опоясанных саблями. Они были без брони, и всего втроем, однако вели себя надменно, смотрели свысока.
– Куда это вы такие собрались, добры молодцы? – насмешливо поинтересовался поджарый боярин лет тридцати, с короткой бородкой клинышком и приметным рваным шрамом на щеке. – Нечто в Москве война?
– Я есмь княжич Василий Боровский! – гордо развернул плечи новик. – Новый телохранитель великой княгини!
– Да хоть бы и самого Василия Дмитриевича! – невозмутимо хмыкнул боярин. – По Москве оружным гулять нельзя!
– Мы не гуляем, мы на службе!
– Мы тоже на службе. Но в броне и оружным в Москву нельзя! Чай, ныне не война. Вы бы еще на лошадей взгромоздились да щиты с луками прихватили!