========== Часть 1 ==========
Ещё мгновенье - и забудем мы
О балаганах, лавочках, палатках
И всех шатрах, где жило волшебство
и кончилось…
В. Незвал, “Пражские празднества”
Придет время, когда ты решишь, что все кончено. Это и будет начало.
Луис Ламур
Вместо пролога
С.Т. Снейп — Н. Тонкс, 28 августа 1995 года
Ваши невразумительные письмена (которые вы ошибочно назвали научной работой) и удивительное невежество во всём, что касается психологии, не оставляют мне выбора. Вам придётся распрощаться с надеждой стать почтенной домохозяйкой из пригорода (хотя в этом случае я наконец-то смог бы вздохнуть свободно) и все силы приложить к углубленному изучению тех аспектов психоанализа, которые вы так поверхностно упомянули в своей работе.
К слову, профессор одного из Кембриджских колледжей Г. Слизнорт великодушно разрешил вам посещать его лекции. Приступать к занятиям следует через неделю. Надеюсь, ваша неорганизованность не станет этому препятствием.
P.S. Не смейте до отъезда появляться на кафедре! Пока ещё что-нибудь не сломали!
P.P. S. Ремонт книжного шкафа вы, разумеется, возместите в ближайшем будущем.
Н. Тонкс — С.Т. Снейпу, того же дня
Колледж? Вы — просто умничка, так хорошо всё придумали! Я уже готова сорваться с места. Целую в обе щёки!
P.S. В вашем кабинете остались конспекты моего диплома. Чёрт с ними, да? У меня просто не хватит денег на новый шкаф.
С.Т. Снейп — Н. Тонкс, 29 августа 1995 года
Ваши писульки доставят к вам домой, вместе с билетом на поезд. Даже не думайте воспользоваться своей тарахтящей табуреткой: она наверняка сломается на полпути.
В разговоре с профессором Слизнортом можете неограниченно спекулировать моим добрым именем, но учтите: ни слова неправды я про вас не скажу.
P.S. Постарайтесь не упоминать меня всуе чаще раза в месяц, в идеале — забудьте о моём существовании.
P.P. S. И прекратите наконец сквернословить, юная леди!
Н. Тонкс — С.Т. Снейпу, телеграмма, 5 сентября 1995 года
Выехала ласточкой тчк тоже буду вам скучать вскл вскл вскл
1
Н. Тонкс — С.Т. Снейпу
«Милый старый ворчун!
Вы наверняка умираете от любопытства, как же я устроилась на новом месте. Наводить справки обо мне вам не позволяет гордость. (Вероятно, именно здесь вы пометите моё письмо своими знаменитыми красными чернилами, приписав какую-нибудь гадость, да ещё пошевелите презрительной бровью. Видите, как хорошо я вас изучила? Может быть, заведёте привычку хмыкать в усы? И усы, и привычка будут вам к лицу). Возможно, Г.С. и обмолвился бы ненароком про мои успехи, если бы вы соизволили позвонить ему за все прошедшие годы. Скажите, вы со всеми так поступаете: с глаз долой, из памяти вон?
В таком случае я тысячу раз права, что решилась написать вам. И, похоже, начинаю находить в этом своеобразное удовольствие: назвать ворчуном — вас? в глаза? — было бы немыслимо. А в письме я могу писать всё, что взбредёт в голову.
Вы напутствовали меня ехать поездом. Но единственное, на что меня хватило, — это отправить в К. бандероль с книгами и тёплыми вещами. Путешествовать нужно налегке. Ласточка моя, нежная моя птичка (не смейте отзываться пренебрежительно о моей малютке) подверглась жесточайшему техосмотру. Папа был в восторге от моей авантюры, а мама находилась где-то между Францией и Италией, так что у неё мы, как водится, спросить забыли. (Кстати, я не смогла достать для мисс Амбридж билеты на мамин спектакль в Лондоне: как-никак самое начало театрального сезона. Вы, конечно, не передадите Долорес мои извинения, странно было бы даже думать, будто вы способны исполнить такую мою просьбу).
Сборы в дорогу заняли у меня немного времени — гораздо меньше, чем я вам о них пишу. Благо для посещения лекций разрешается свободная форма одежды. Так что несчастные провинциалы вынуждены получать удовольствие от моей манеры одеваться: джинсы, ветровка, вязаный свитер под горло и столь презренные вами ботинки на подошве высотой с фундамент Вестминстерского аббатства.
Места в общежитии мне, разумеется, не нашлось. Сентябрь здесь — самое беспросветное для поиска жилья время. Представляете, снять в К. комнату на учебный год стоит сейчас практически столько же, сколько средней паршивости яхта. Все местные земноводные сочли своим долгом неодобрительно квакнуть и пообещали являться ко мне долгими осенними ночами, если я так бездарно потрачу деньги. Так что, пришлось подыскивать себе миленькую квартирку в окрестностях К. Городок Или, знаете такой? Где-то пятнадцать миль на северо-восток от К. Полчаса лёта Ласточки.
Впрочем, вы должны про Или знать. Здесь каждый год проводятся соревнования по гребле между Кембриджем и Оксфордом. Г.С. разоткровенничался (он вообще любит поболтать со студентами), что вы могли бы стать отличным гребцом, если бы не (цитирую) «та давняя история». О чем он мог говорить? Какие зловещие тайны скрывает ваша биография? Кстати, Г.С. помнит вас как «милого молодого человека, немного замкнутого, но очень талантливого». Неужели и это правда? Мне даже «молодым» вас тяжело представить, не говоря уже обо всём остальном. А под «замкнутостью», он, видимо, подразумевал вашу мизантропию и вечное недовольство миром.
На самом деле мне просто нравится вас слегка дразнить. Издалека, чтобы не нарываться на суровую отповедь.
Буду счастлива получить от вас весточку,
С уважением,
Всё ещё ваша студентка, Н. Тонкс».
***
Н. Тонкс — С.Т. Снейпу
«Была в местном отделении банка. Оно втиснуто между магазинчиком «Всё для дома» и малюсенькой (не больше двух носовых платков) терраской кафе-булочной. В булочной продают изумительные реtits fours и воздушные багеты с хрустящей корочкой. Её хозяйка — моложавая француженка Розетта (Розмерта?) — долгое время жила в Париже, а потом вышла замуж за англичанина и перебралась сюда. В магазинчике «Всё для дома» можно купить вещи, имеющие к дому весьма приблизительное отношение: старую жестяную ванну 50-х годов или часы начала века, в которых должна жить самая настоящая кукушка, но, по словам хозяина, «она не выглядывает наружу много лет, потому что сильно разочаровалась в людях».
Вам наверняка неинтересно читать о подобных мелочах. Однако меня они умиляют и приводят в совершеннейший восторг. Мне нравится болтать с Розеттой (Розмертой? Рози? — никак не могу запомнить точное имя) за чашкой капучино, щедро посыпанного корицей, или рыться в картонных коробках «всё за пять пенсов», выставленных у дверей магазина. Я уже успела обзавестись массой ненужных вещей: старым учебником по ботанике с надписью «собственность Принца-полукровки» (забавно думать, что по нему мог учиться какой-нибудь принц Чарльз), серебряной ложечкой с ручкой в виде кошки и медным дверным колокольчиком (за отсутствием подходящей двери пришлось подвесить его на оконную раму).
Так что анонимный денежный перевод на моё имя (я возвращаюсь к своему посещению банка) оказался весьма кстати. Сначала я думала, что это леди Андромеда, не успев снять с себя остатки грима после нашумевшей премьеры, вспомнила о материнском долге и решила конвертировать его в банкноты. Но, во-первых, ей до сих пор неизвестен адрес, а во-вторых, анонимные поступки без помпы и трагифарса совсем не в духе моей драгоценной матушки (Она, скорее всего, приехала бы сама и, разразившись монологом Медеи или Федры, кинулась бы прижимать к груди блудную одичавшую дочь). А папа деньгами старается не разбрасываться: его автомастерская переживает сейчас не лучшие времена.
Знаете, я где-то слышала, что добрых духов, вроде брауни или домашних эльфов, нельзя благодарить вслух. Они, дескать, стесняются и перестают помогать. Глупости всё это! Я бы с удовольствием чмокнула своего брауни в морщинистую старческую щёку, если бы только смогла до него дотянуться. Деньги мне и вправду были очень нужны: после оплаты квартиры и покупки ненужных вещей остались какие-то жалкие крохи. Но гораздо важнее — знать, что этот затейник-брауни вспоминает обо мне. Пусть даже таким прозаическим способом.
Кстати, я устроилась на работу. И даже ваше доброе имя упоминать не пришлось. Местная библиотекарша выскочила замуж за богатого фермера (я теперь в курсе всех сплетен, да), и меня взяли на её место. Теперь мой день выглядит приблизительно так: встаю в шесть утра, чтобы к восьми добраться до колледжа, внимаю мудрым речам Г.С., получаю список литературы, прыгаю на Ласточку — и в одиннадцать с четвертью отпираю дверь библиотеки. Работа, прямо сказать, пыльная (некоторым книгам более ста лет), но большей частью я сижу и скучаю на выдаче. Архивом заведует какой-то человек в сером пиджаке. О нём мне ничего не известно, кроме прозаических инициалов и цветочной фамилии. Даже моя говорливая квартирная хозяйка мадам Кайе не смогла сразу вспомнить, о ком идёт речь.
P.S. За неделю работы ни один книжный шкаф не пострадал. Мне есть, чем гордиться, правда?
С уважением,
Н. Тонкс»
***
Некоторые письма не стоят того, чтобы быть отправленными. Нимфадоре Тонкс это было доподлинно известно.
Загадочный и угрюмый мистер С.Т. Снейп вовсе не походил на человека, которого можно отвлекать от насущных дел лёгкими девчачьими писульками. Но Нимфадора писала. Её бывший научный руководитель холодно интересовался успехами в колледже, распекал за гипотетическую неуспеваемость и держал себя так же отстранённо, как и всегда. Однако Нимфадора могла поклясться, что он испытывает к ней достаточно тёплые, почти дружеские чувства. Ведь как ещё можно было объяснить его странную заботу, слишком тщательно маскируемую под ироничными репликами?
Такие отношения у них сложились не сразу. На втором курсе Мидлэссексого Университета Нетрадиционной Медицины Нимфадора разочаровалась в учебной программе и уже хотела распрощаться с высшим образованием, однако внезапно увлеклась новым предметом под названием «Общая психология».
Если до этого Нимфадора слышала слово «психолог», то представляла себе кого-то наподобие автора серии популярных книг «Как оказывать влияние на людей» Г. Локхарта — высокого обаятельного блондина. Профессор психологии С.Т. Снейп оказался желчным брюнетом, лекции цедил сквозь зубы, на первом же занятии, согласно классификации Айзенка, поделил студентов на четыре типа: «холериков», «меланхоликов», «сангвиников» и «флегматиков», — и, хотя равно издевался над всеми, больше всех доставалось «холерикам». Письменные работы возвращались к хозяевам, вдоль и поперёк исчёрканные красными чернилами. Список учебной литературы объёмом стремился к бесконечности.
Нимфадора на все лады честила нового преподавателя в курилке, на грани приличия хамила ему в лицо. На иронию он отвечал ещё более тонкой иронией, на вспыльчивость — отрезвляющей холодностью, и Нимфадора сама не заметила, как увлеклась: вначале им самим, а после — его предметом. Снейп не сразу выделил её из группы студентов, но когда работа мисс Тонкс заняла второе место на межуниверситетском конкурсе, бросил, словно снисходя с небесных высот: «Вы не так глупы, как мне казалось, пожалуй, имеет смысл за вас взяться».
И — «взялся». Венцом всего была рекомендация для зачисления вольным слушателем в Кембриджский колледж.
Влюблённости Нимфадоры Снейп не замечал (или делал вид, что не замечает), и однажды мисс Тонкс с удивлением заметила, что из её чувства исчезла трагическая нотка. Она завела несколько необременительных интрижек с ровесниками, прокатилась автостопом в Ниццу и Дрезден, потом купила подержанный байк Honda Dream CB750 Four, который назвала Ласточкой и упоённо чинила на пару с отцом. Так к моменту переезда в Кембридж её жизнь покоилась на трёх равновеликих китах: «Отец, Ласточка, Снейп».
Матери в ней места не оставалось.
***
— Вы позволите?
Нимфадора самым бесстыдным образом спала на рабочем месте — сидя, уронив голову на сложенные на столе руки. Утро выдалось не из лёгких. Ласточка чихала всю дорогу до колледжа, а потом и вовсе отказалась заводиться. Пришлось под моросящим дождём копаться в карбюраторе. До Или Нимфадора кое-как добралась, и даже на работу не опоздала, но зато вымоталась так, будто всю ночь грузила вагоны с углём. Она надеялась выпить кофе перед началом рабочего дня, но, как назло, библиотека в это утро пользовалась бешеной популярностью. Одному посетителю срочно понадобились подшивки «Ильского вестника» за прошлый год («Милочка, там где-то был отличный рецепт засолки угрей, но моя жена, старая перечница, растопила моей газетой камин. Что? Какой месяц? Кажись, июнь… Или декабрь… Поищи, будь добра»), другому — список литературы для поступления на вечерние курсы, третьему — книги по истории Кембриджшира…
Кое-как разделавшись с потоком разнообразных просьб, Нимфадора присела за рабочий стол. «Я подремлю минуточку», — сказала она себе и мгновенно провалилась в сон. Ей снилось, будто она не готова к лекции по психологии, и профессор Снейп угрожающе нависает над ней, и язвительная тирада вот-вот сорвётся с его языка.
— Вы позволите? У вас было открыто, и я…
Чей-то мягкий голос настойчиво ворвался в сон. Нимфадора вскинулась, всем своим видом изображая «я-вовсе-не-сплю!». Канцелярский набор, повинуясь неловкому взмаху руки, соскользнул со стола. Нимфадора стремительно нагнулась, чтобы поднять раскатившиеся карандаши, и ударилась головой об угол столешницы.
— Дьявол и преисподняя! — воскликнула она с чувством.
— Простите меня, я не хотел, — обладатель невзрачного пиджака и цветочной фамилии бросился помогать.
— Я не спала! То есть задремала на секундочку, но я… Мистер Цветик, не подумайте только, что я сплю на рабочем месте!
— Мистер Цветик? — улыбка мгновенно преобразила его черты. — Да не суетитесь вы так, посетителей всё равно нет. Я вот тоже выполз из хранилища чая попить, на белый свет посмотреть. Знаете, там нет розеток!
— Совсем? — всё так же невпопад ляпнула Нимфадора.
— Ни одной, — он развёл руками. — Говорят, это в целях пожарной безопасности, но на самом деле я думаю, что это сделано специально, чтобы лишить работников архива возможности чаёвничать.
Они выпрямились одновременно.
— Дора, — проговорила Нимфадора, протягивая ладонь для рукопожатия.
— Цветик, — он ещё продолжал улыбаться. — Lupinus из семейства Fabaceae.
— Люпиновое масло является высокоэффективным природным антиоксидантом. Благодаря высокому содержанию полиненасыщенных жирных кислот, его рекомендуют употреблять людям, у которых есть заболевания сердечно-сосудистой системы, — Нимфадора хитро посмотрела на собеседника. — Разумеется, если нет индивидуальной непереносимости продукта.
— Ого! Но я не настолько полезен. А всё из-за проклятого ударения, — он бережно пожал протянутую ладонь, — Ремус Люпин, к вашим услугам.
Его пальцы оказались на удивление тёплыми.
Остаток рабочего дня пролетел за ни к чему не обязывающей милой болтовнёй. Ремус (а Люпин настоял, чтобы Нимфадора называла его именно так) оказался приятным собеседником. И, что больше всего расположило к нему девушку, сходу назвал количество цилиндров в Ласточке, сумев поддержать последовавшую за этим дискуссию о преимуществе легкосплавных дисков перед спицованными. Через час Нимфадора была им полностью очарована.
— У вас, наверное, был мотоцикл? — спросила она, по третьему разу заваривая чай.
Он отчего-то смутился, помедлив с ответом:
— Не у меня, у друга.
— Я сказала что-то бестактное?
— Отнюдь. Но это не тема для светской беседы. Скажите лучше, каким ветром вас занесло в Или?
— Южным или юго-восточным, я не очень сильна в географии. Ласточка донесла меня на крыльях из самого-пресамого столичного Лондона.
— Вы удивляете меня второй раз за достаточно короткий промежуток времени. И как там, в Лондоне?
— Летом — туман и смог, зимой — смог и туман, — небрежно отмахнулась Нимфадора.
Почему-то изумление Люпина было ей приятно.
— Я учусь в Кембридже, слушаю лекции профессора Горация Слизнорта.
— Милый старичок. Так вы — будущий психолог?
— Хуже, — вздохнула Нимфадора. — Я, как бы это точнее выразиться, настоящий травовед. Выпускник университета нетрадиционной медицины по специальности «фигня всякая», около года практики в аптеке. Ни на что большее у меня не хватило баллов, а у отца — денег. А психологией я заинтересовалась в процессе обучения, — она поболтала ложечкой в остывшем стакане чая. — Мой куратор советовал мне побыстрее выходить замуж и переезжать в пригород. Вот я и прислушалась к его советам… почти.