«Сама виновата, не надо было на него так давить, — думала она, нервно кусая губы. — Он — вежливый, тактичный, стеснительный, он не мог грубо мне отказать. Неужели я настолько глупа, чтобы не заметить, что совершенно ему безразлична?»
Отчего-то от таких мыслей ей одновременно хотелось орать, покрасить волосы в ярко-фиолетовый цвет, потом остричься налысо, вставить в нос кольцо и действительно уехать автостопом в Африку.
Дома Нимфадора с наслаждением изорвала книжку со сказками, отправив обрывки в тот же самый камин, в котором вчера горели дневниковые письма к мистеру С.Т. Снейпу. Но самое последнее письмо она ещё вчера утром отнесла на почту, и теперь ненавидела себя за это.
«Я приду к нему и скажу: пошутила. Прихоть взбалмошной студентки, неудачная попытка флирта. Нет, я лучше сделаю вид, будто не знаю, о чём он говорит. Может быть, есть какая-нибудь другая Дора-дура, которая решила написать ему такую чушь. Нет, я приду к нему и… — тут взгляд Нимфадоры упал на коробочку с ягодной пастилой. — Да, я приду к нему — и швырну в лицо вот этой гнусной подачкой. Точно! В конце концов, нужно забрать у него Ласточку!»
Метаясь по гостиной, Нимфадора в спешке переодевалась, красила губы ярко-алой помадой и едва не опрокинула мольберт Луны. Тонкая кашемировая шаль сползла с холста, оставив приоткрытой большую часть картины. С портрета на Нимфадору смотрел темноволосый юноша в синей оксфордской форме гребца, щуря близорукие зелёные глаза, — видимо, та самая таинственная «meilė» Луны.
Нимфадора тяжело вздохнула и поправила шаль. Она старалась не лезть в дела соседки. Со своими бы разобраться.
***
На улице ещё больше похолодало, хотя сильный ветер вроде бы утих. Под протекторами тяжёлых ботинок хрупала замёрзшая грязь.
Нимфадора радовалась и одновременно немного жалела, что не встретила в гостиной Луну, — та непременно попыталась бы её отговорить, успокоить, напоить чаем. И, возможно, ей бы это удалось.
«Я просто заберу у него Ласточку, — утешала себя Нимфадора. — И, если удастся, незаметно пороюсь в ящике для писем, вдруг моё дурацкое послание уже дошло, но он не успел его прочитать?»
Она знала, что Люпин живёт недалеко от старого кладбища, возле которого была осенняя ярмарка.
И свернув на Линн-роад, пошла почти тем же путём, которым они неслись на Ласточке. Вдоль обочины дороги постепенно загорались первые фонари, проезжали, слепя фарами, редкие воскресные машины.
Ворота парка оказались закрыты, в железных прутьях ограды запуталась жёлтая нитка мишуры. Наверное, осталась с праздника.
Нимфадора подёргала калитку. Руки без перчаток мгновенно заледенели, и ей пришлось спрятать их в карманы. Однако на шум вышел недовольный кладбищенский сторож — тот самый старик, который когда-то интересовался рецептом засолки угрей.
— Как найти дом мистера Люпина? — спросила Нимфадора.
— Кого?
— Мистера Люпина, мужчины средних лет. Он ещё работает в библиотеке, помните?
Было видно, как сторож честно пытался вспомнить, морщил лоб, и, когда Нимфадора собралась уже попрощаться и уйти восвояси, воскликнул:
— А! Вы имеете в виду Визжащую хижину, дом с привидениями? Так вам до конца улицы вдоль кладбища, на окраину посёлка. Мили три, не больше. Через кладбище ближе, но я вам не открою, поздно уже.
Нимфадора поблагодарила и свернула в указанном направлении, мысленно удивляясь тому, как странно местные жители могут называть обычные почтовые адреса. С другой стороны, Люпину очень подходит жить в доме с привидениями. «Это добавляет ему романтизма», — ехидно прошептал внутренний голос, но Нимфадора слишком устала, чтобы злиться даже на саму себя.
— Я просто справлюсь, как у него дела, — произнесла она вслух, обращаясь то ли к опавшей листве, то ли к кошке, мелькнувшей за оградой парка. — И скажу, что приехала на автобусе, чтобы забрать мотоцикл. А ещё посмотрю, как он будет стесняться и мучиться от того, что обманул меня.
Заметив на табличках знакомое название улицы, Нимфадора перешла дорогу. Нужный дом действительно оказался в самом конце. На покосившемся от времени деревянном заборе висел почтовый ящик с криво нарисованным от руки номером. Нимфадора осторожно заглянула в щель и увидела там заветный конверт. Она машинально поискала по карманам что-нибудь острое, чтобы подцепить замок, но заметила, что дверца ящика чуть-чуть приоткрыта. Ей не нужно было вчитываться, чтобы понять, что письмо действительно от неё, — в строке получателя отчётливо красовался цветок люпина.
— Боже мой, какая же я дура, — пробормотала себе под нос Нимфадора, пряча конверт во внутренний карман куртки.
Она пристально всмотрелась в тёмный заросший сад, надеясь увидеть хоть одно освещённое окно. Но лишь корявые ветви яблонь колыхались под порывами вновь усилившегося ветра. Неожиданно Нимфадора почувствовала тревогу.
— И где же вы шляетесь по ночам, мистер Цветик?
Она решительно толкнула незапертую калитку. Под ногами зашуршала листва. «Неудивительно, что человек с оторванной пуговицей на пальто не подметает садовые дорожки», — попыталась утешить себя Нимфадора, но тревога только усилилась.
Мрачная громада двухэтажного деревенского дома возвышалась в конце сада. В слабом свете уличных фонарей было видно, что окна мансарды грубо заколочены досками. Нимфадора поднялась на скрипучее крыльцо и постучала.
— Эй, мистер Цветик, отзовитесь! — позвала она, чувствуя, как дрожит голос.
На мгновение ей почудилось какое-то шевеление за дверью.
— Эй! Неужели вы и в самом деле — привидение? Но разве привидения могут работать в архиве, кататься на мотоциклах и есть шоколад?
Внезапно дверь распахнулась, и Нимфадора машинально зажмурилась от яркого луча электрического фонарика.
— Кто здесь?
— Это я, Дора. Дора Тонкс.
Она открыла глаза и увидела Люпина, стоявшего на пороге. В каком-то старом, растянутом на рукавах свитере и в мятых брюках он выглядел ещё более потрёпанным, чем обычно.
— Уходите, п-п-пожалуйста. Я не могу сейчас п-п-принимать гостей, — в его голосе слышались одновременно просьба и… страх?
— Что у вас произошло? Вы больны? — спросила Нимфадора. — Почему у вас нет света?
По телу Люпина прошла крупная дрожь. Свободной рукой он уцепился за дверной косяк, чтобы не упасть.
— Наверное, п-п-пробки.
— Хотите, я посмотрю? Я умею, честно.
Нимфадора, задев Люпина плечом, решительно протиснулась в прихожую и зашарила по стене в поисках выключателя.
— Где тут… да вот же! Смотрите, мистер Цветик, а свет есть! — она радостно обернулась к Люпину и тут же испуганно охнула, заметив сразу и посеревшее лицо, и крупную испарину на лбу. — Что с вами?
Люпин судорожно заваливался на бок, захлёбываясь пеной, выступающей на губах.
Фонарик выпал из его ослабевших пальцев, покатился по дощатому полу, в последний раз мигнул — и погас.
***
Нимфадора металась по крохотному приёмному покою Ильского медпункта, поминутно спотыкаясь о сидения.
Когда из палаты вышла фигура в белом халате, она наперерез бросилась к ней, сшибив по пути вешалку для одежды.
— Что с ним?
Пожилая медсестра с сочувствием смотрела на Нимфадору:
— Скажите, ваш… э-э-э… друг, он — наркоман?
— Что? Нет! Конечно же, нет! — Нимфадора ахнула, прижимая ладони к мгновенно полыхнувшим щёкам.
— Я так и думала. Не похоже на последствия ломки. У вашего друга был сильный эпилептический припадок, возможно, не первый, так как пациент слишком слаб. Скажите, когда он в последний раз обращался к врачу? В какую больницу? У нас нет никаких учётных записей с его именем. И, насколько я могу понять, медицинская страховка просрочена.
— Не знаю. Он говорил, что живёт в Или уже восемь лет, и… Возможно, он наблюдается в какой-нибудь из Кембриджских больниц, — Нимфадора еле сдерживалась, чтобы не заплакать. — Я знакома с ним всего три месяца, мы работаем вместе. Зашла к нему за книгой, а тут… такое.
— Ну, успокойтесь, девочка. Хотите воды? — медсестра мягко приобняла её за плечи. — Приступ уже закончился. Ваш друг пришёл в себя. До конца своей смены я оставлю его под наблюдением, если появятся ухудшения, нужно будет везти в Кембридж. Похоже, он просто не рассчитал дозировку своего обычного препарата, который принимает, и выпил больше, чем нужно. Так иногда случается с больными, когда они хотят быстро купировать надвигающийся приступ. Но, увы, результат может быть непредсказуем.
— Я могу его увидеть? — всхлипнула Нимфадора.
***
Люпин безучастно лежал на узкой койке, прикрыв ладонью глаза. Казалось, будто он спит.
— Мистер Цветик? — робко позвала Нимфадора.
Он не ответил.
Тогда она уселась на пол рядом с постелью и легонько дотронулась до его руки.
— Вы не хотите со мной говорить?
— Сколько я вам должен за такси? — глухо отозвался Люпин.
— Дайте этой милой медсестре координаты вашего лечащего врача, чтобы она знала, к кому обратиться, если вдруг вам станет хуже.
— Не станет.
— Как вы можете быть в этом уверены?
Он молчал.
— Вы знаете, как я испугалась сегодня? — жалобно спросила Нимфадора. — И вечером, и потом — когда выскакивала на дорогу в поисках машины? Я вообще думала, что вы умираете… вот!
Он молчал.
— Я вам написала письмо, — шёпотом заговорила она, уткнувшись лбом в край кровати. — Воспользовалась служебным положением и узнала ваш адрес. А потом — вытащила письмо из вашего почтового ящика, чтобы вы никогда его не прочитали. Оно всё время лежало там, пока вы…
Он молчал.
— Я уже целый месяц влюблена в вас. В ваше дурацкое пальто с оторванной пуговицей, которую мне с самого начала хотелось пришить, в ваш огромный зонт, в вашу манеру водить мотоцикл и улыбаться так печально, что разрывается сердце.
— Уходите, Дора, — тихо ответил Люпин. — Я слишком устал и хочу спать.
— Спите. Я побуду тут, с вами. А утром отвезу вас домой.
И тогда он выдохнул:
— Уходите. Вы никогда не были нужны мне.
11
От станции мы едем на мотоциклах.
Рождественский Или оказывается чуть наряднее Или будничного. В старом доме пахнет наряженной ёлкой и свежей выпечкой, жарко натоплен камин. Видимо, тётушка совсем сбилась с ног, чтобы принять моих оксфордских друзей.
Сириус первым делом выгружает из своей дорожной сумки несколько упаковок темного «Гиннеса» и заталкивает их под кровать.
Джеймс звонит Лили. И буквально через час она — безумно нарядная и красивая в своей рыжей короткой шубке и шапке с помпоном — уже стоит на пороге тётушкиного дома.
— Покатаемся? — подмигивает ей Джеймс.
— И подружку мне захватите, — Сириус обводит руками в воздухе контуры бутылки. — Литровую. В идеале — «Джек Дэниелс», но любое крепкое пойло подойдёт.
Лили смеётся и предлагает познакомить его со своей незамужней сестрой, которая приехала в гости на пару дней.
— Никаких баб, — Сириус категоричен. — Хочу встретить Санту голым и пьяным в доску, как настоящий ирландец.
Когда Лили подходит ко мне поздороваться, я улавливаю знакомую тревожную ауру и, хотя уже принял вторую таблетку валиума, всё равно успеваю испугаться. Но потом понимаю, что Лили просто надушилась духами с фиалковым запахом.
— Как ты, Рем? Выглядишь неважно. Простудился, что ли?
— Многия знания, многия печали, — отвечаю ей. — Переучился немного. На свежем воздухе пройдёт.
И Лили снова льнёт к Джеймсу, оставив меня.
— Как поживает твой ухажёр Нюнчик? Неужто отпустил свою кралечку погулять? — поддразнивает тот.
— Никакой он не ухажёр. Просто друг детства, — видно, что Лили и рада бы вступиться за приятеля, но не хочет спорить с Джеймсом.
После ланча, на который приглашена и Лили, тётушка заявляет, что собирается на вечерний поезд в Лондон. У неё, дескать, и билеты в рождественскую оперу есть. А ночевать будет у подруги, с которой вместе училась в колледже.
— Надеюсь, мы не слишком вас стесняем? — Джеймс, если хочет, может быть вежливым и деликатным.
— О, нет! Я рада, что у моего племянника есть такие хорошие друзья, — расплывается в улыбке тётушка. — Но я давно мечтала провести Рождество в столице. Так что дом остаётся в полном вашем распоряжении.
Джеймс галантно предлагает подвезти её до станции на своём Харлее. Тётушка кокетливо отказывается.
— Ты слышала, Лил? Дом весь наш! — Сириус толкает Лили в плечо. — Повеселимся?
— У меня были другие планы, — покраснев, она опускает глаза.
— А если тебя Сохатый попросит?
По его поведению я вижу, что Сириус уже успел приложиться к своим подкроватным запасам, и беспокоюсь, чтобы тётушка этого не заметила.
Но всё как-то обходится.
— Да, Лил, ты с нами? — интересуется Джеймс, когда за тётушкой закрывается входная дверь. — Посмотрим телевизор, послушаем пластинки, — и, видя, что Лили мнётся в нерешительности, одаривает её самой обаятельной из арсенала своих улыбок. — Пожалуйста!
И она остаётся.
Я хорошо изучил своего друга и знаю, что в тот момент он действительно не имел в виду ничего такого. Джеймс никогда не брал от девчонок больше, чем они хотели ему дать. К тому же Лили ему действительно нравится: она красива, мила и обожает его до безумия.
Но мне почему-то грустно.
***
К вечеру ветер стихает, и в разрывах свинцово-снежных туч проглядывает солнце. Джеймс увозит Лили в Кембридж за покупками. Возвращаются они через два часа, уже в сумерках.
Сириусу достаётся бутылка виски, обмотанная мишурой («самое лучшее, что нашлось в этом городишке») и зелёный эльфийский колпак. Мне торжественно вручают большую шоколадку с орехами и тёплые перчатки («Лили выбирала», — говорит Джеймс, и у меня сразу теплеет на душе, хотя орехи в шоколаде я не люблю).
На голове Джеймса красуется ободок с огромными фетровыми оленьими рогами.
— Я — Стремительный, лучший олень Санты! — гордо провозглашает он, и начинает выгружать на стол продукты.
От запахов копчёностей и разных деликатесов у меня кружится голова. Джеймс всегда был щедрым, но сегодня он, похоже, окончательно сорвался с катушек.
Лили украдкой любуется сверкающей полоской браслета на запястье.
— Фианиты в серебре, — шепчет Джеймс, поймав мой удивлённый взгляд. — Я ещё не настолько сошёл с ума, чтобы тратиться на платину и бриллианты.
Мы зажигаем ёлку и рассаживаемся за столом. Сириус уже изрядно навеселе, эльфийский колпак он нацепил набекрень, а мишуру с бутылки обмотал вокруг шеи.
И в этот момент раздаётся требовательный и злой стук в дверь.
Я иду открывать, и нежданный гость, буквально сметя меня с дороги, врывается в гостиную.
— Где она? — нервно кричит Нюниус. — Что вы с ней сделали?
— О! Папа Сева пришёл! — в глазах Сириуса сверкают шальные огоньки. — Как говорят у нас в Ирландии, милости прошу к нашему шабашу.
Лили, которую Джеймс в это мгновение уговаривает попробовать «вот эту пухлую ножку милой мёртвой копчёной курочки», испуганно вскакивает у него с коленей.
Нюниус бесцеремонно хватает её за рукав.
— Быстро домой!
— Отпусти-ка девушку, зануда, — Джеймс вместе со стулом лениво отодвигается из-за стола.
В воздухе отчётливо пахнет дракой. И — совсем чуть-чуть — духами Лили.
— Давайте все успокоимся, пожалуйста. Сядем и поговорим, — я ещё надеюсь разрешить всё миром.
Но тут в электрическом свете люстры предательски взблёскивает браслет на запястье Лили — том самом, что сжимает сейчас Нюниус. Коварные фианиты очень хотят казаться бриллиантами, и на непоправимую долю секунды им это удаётся.
— Ты… Оксфордская подстилка! Шлюха! С любым готова трахаться за дорогую цацку! — выдыхает Нюниус с затаённой яростью и болью.
Его вторая рука замахивается и отвешивает Лили тяжёлую пощёчину.
Я ещё вижу, как с грохотом отлетает в сторону стул, и Джеймс, в один прыжок оказавшись рядом, хватает Нюниуса за шиворот. Я ещё слышу, как за моей спиной, пошатываясь, поднимается во весь рост Сириус. Я вижу огромные зелёные глаза Лили, наполняющиеся слезами, слышу её испуганный возглас.
А потом запах фиалок окутывает меня тяжёлым удушливым коконом. И больше я не помню ничего.
12
— У меня никогда раньше не разбивалось сердце, — беспомощно говорила Нимфадора, глядя на себя утром в маленькое зеркало.
— Я не знаю, что с этим делать, — шептала, намазывая масло на хлеб.
— Я, наверное, скоро умру, — жаловалась Ласточке, заводя мотор.