Рядом с друзьями Эдвард превращался в абсолютно другого человека. Казалось даже, что на лице у него выступал румянец, а глаза загорались блеском, пусть вина он не пил и глотка.
– …они вошли внутрь, и, конечно же, мой отец покажет стопку благодарных писем от родственников усопших, где порой пишут такие хвалебные текста, какими даже не воспевали покойную королеву Викторию. Потом он покажет ему свою стойку, за которой принимает клиентов, и, конечно же, стойка эта сделана из очень древнего дуба, что рос на территории поместья его отца. Покажет кассовый автомат, купленный за огромные деньги. Будет хвалить свое бюро так, словно работает чуть ли ни директором в банке. Ведь его похоронное бюро лучшее в Лондоне! – Эдвард сказал это с такой иронией, сведя брови и прижав кулак к груди, что солдаты засмеялись, и даже у Роуз не получилось сдержать улыбку.
– А как же твоя мать? Миссис Фергюсон ушла с миссис Фёрт к подруге в гости, – заговорил Лешек.
– Да, и там они тоже надолго. Женщины не распрощаются пока не обговорят все, что есть на свете, не перемоют кости своим мужьям, детям, соседям и не обсудят новые женские моды.
– Вы не справедливы? – усмехнулась Роуз. – Слово женщины могут говорить только об этом.
– Ну а о чем еще, например? – спросил мистер Домбровский.
– Например, о Титанике, – ответила Роузмари, вспомнив как однажды вечером его обсуждали ее отец и мистер Фергюсон.
– И что Вы знаете о Титанике? – с легкой усмешкой спросил один из солдат, показавшийся Роуз очень неприятным.
– Что он будет 269 метров в длину, – ответила девушка, – его только начали строить по заказу «Harland & Wolff» в Белфасте.
– Все Вы знаете, – усмехнулся мистер Домбровский.
– Если Вы считаете, что женщины разговаривают только о новых лентах к платью или шляпках, то могу Вас заверить, Вы сильно заблуждаетесь, – говорила Роуз, понимая, что самым наглым образом лжет.
Она понимала, что, например, ее мать, или миссис Фергюсон, или кто-либо из других женщин Лондона даже если слышали что-то о строящемся корабле, то не находили в этом ничего интересного, чтобы об этом говорить. Они обсуждали моду, ткани, ленты, шляпки, перчатки и цены на все это, а когда их собиралось больше двух они жаловались на свою страшную долю. Они обсуждали мужей и детей, которые делают их еще более несчастными. И Роуз понимала, что Эдвард прав.
Слова Эдварда через два часа рассыпались в прах, когда в гостиную быстро, подхватив юбки платья, зашли две женщины. Первая с большими зелёными глазами и светлыми волосами, скреплёнными на затылке – мать Роузмари. Вторая с тёмными волосами, в которых были видны заколки с сапфирами, и с полоской тонких розовых губ – мать Эдварда.
– Милый мой, – спокойно заговорила миссис Фергюсон, – не помню, чтобы ты говорил что-то о своих сегодняшних гостях.
– Да, матушка, совсем из головы вылетело сказать тебе о моих друзьях, что хотели навестить меня сегодня.
Эдвард поднялся с дивана и осмотрел гостиную. Под силой его взгляда все джентльмены моментально сели ровно, опустив ноги ниже головы. Как и ожидала Роуз, первым заговорил Лешек.
– Добрый день, миссис Фергюсон! Рад Вас увидеть в крепком здравии.
Он поднялся со своего кресла и поклонился. Другие кавалеристы поспешили его примеру, здороваясь с хозяйкой дома.
Только в этот момент Роузмари заметила взгляд своей матери, что так и замерла в дверях гостиной. Девушка понимала, что её мать что-то злит, поэтому поспешила встать и подойти к ней.
– С тобой мы поговорим позже, – очень тихо проговорила она своей дочери, и направилась ближе к миссис Фергюсон.
Порка. Подобное наказание было для Роузмари чем-то странным, неоправданным и слишком жестоким. Когда гости были провожены из дома, миссис Фёрт с самым дружелюбным видом попросила дочь подняться с ней наверх. Вдвоём они прошли в комнату Роуз, там же она была и избита.
На теле девушки остались красные следы, кровоподтёки и синяки, образуя рисунок на ее плечах, спине и ногах. Но Роуз ни разу даже не вскрикнула и не дёргалась от боли, пытаясь вырваться из рук матери из-под плети.
Роуз была оставлена в своей комнате в разорванном платье с и растрепанной прической, и, только когда её мать вышла из комнаты, позволила себе заплакать.
– Моя дочь распутная девица, – повторяла миссис Фёрт, наказывая дочь.
Внизу было тихо, и Роуз не знала, наказали ли Эдварда. Поправив волосы и вытерев слезы, она переоделась и спустилась вниз, словно никаких порок и не было.
Эдвард с самым обычным видом сидел в гостиной, допивая вино в своём бокале и листая какую-то книгу, закинув ногу на ногу. Сначала Роуз сочла, что внизу ничего не происходило вовсе, но, когда она вошла в гостиную, она увидела в другой части комнаты в кресле миссис Фергюсон, которая закрыла лицо платком и усердно работала веером. Рядом с ней стоял её муж с очень строгим видом и мать Роуз.
Комната была не идеальна. Здесь явно пытались драться, так как столик посередине комнаты был перевёрнут. На полу лежала перевёрнутая бутылка вина, светлый ковёр впитывал в себя пролитое спиртное. На стене покосилась картина.
Роуз молча оглянулась и вдруг миссис Фергюсон заговорила:
– За что мне такое наказание? Мать не слушает, отца не слушает. Может только пить, веселиться и приводить в наш дом этих бандитов! Так ещё и от свадьбы с мисс Стрикленд отказывается!
– Что стоишь слушаешь? – сквозь зубы спросила миссис Фёрт у Роузмари.
Девушка бросила последний взгляд на Эдварда и решила выйти из комнаты, слыша стоны миссис Фергюсон:
– С отцом подраться! С отцом! Управы на тебя нет, Эдвард! Позор ты мой! Семью так опозорить перед гостями! И Роузмари в таком свете выставить! А ведь она ещё дитя…
– Что ты, Марта! Роузмари сидела среди них осознанно. Не удивлюсь, если она и выпила вина. Негодница!
Девушка ушла в комнату напротив – столовую. Там можно было тихо сидеть, чтоб ее никто не увидел и слушать негодование миссис Фергюсон. Она понимала, что в одной из соседних комнат сидит ее отец, делая вид, что страшно занят пришедшими письмами, какими-то документами или книгой, но на самом деле слушая возмущения миссис Фергюсон и своей жены.
– Кетрин, девочка у тебя хорошая. В комнате этой она оказалась по удивительной случайности, я уверена. Не знает она, что друзья моего сына бандиты…
– Они кавалеристы, они военные, матушка, – послышался голос Эдварда, – они армия Британской империи!
– Ты слышишь, Кетрин? Он смеет спорить со мной!
Мистер Фергюсон стоял молча.
– Потому что Вы не правы, мама, – говорил Эдвард, – Ваши слова вздор!
Миссис Фергюсон вскрикнула. Её муж крикнул что-то нечленораздельное, и в гостиной снова началась потасовка.
Роузмари осталась на своём стуле в столовой, как вдруг кто-то тихо подошёл к ней со спины.
– Отец? – шепотом спросила девушка, понимая, что ее отец вошёл в столовую со второй двери, ведущей с кухни.
– А ты знаешь, Роуз, что подслушивать плохо, – ответил ей мужчина и сел рядом с дочерью.
Роузмари не успела ничего ответить, как из гостиной послышался звук битого стекла. Мистер Фергюсон крикнул что-то не приличное, и его жена вскрикнула: «Милый!».
– Вот спектакль! – мистер Фёрт усмехнулся. – Твоя мать и её кузина одна сатана! Вечно устраивают конец света из-за пустяка.
В гостиной стало стихать, снова начались стоны миссис Фергюсон.
– Вы считаете произошедшее пустяком? – спросила Роуз, глядя на отца.
– Конечно, очень плохо, что ты оказалась во все это втянута. Понимаю, ты сама гостья и не могла отказать Эдварду в своём присутствии в гостиной. В то, что ты пила вино, я не верю.
– Правильно, что не верите, отец, – проговорила Роузмари, – я не сделала ни глотка! А то, что эти люди… бандиты, я и не знала.
– Они не бандиты, Роуз, не бандиты. Так только кричит миссис Фергюсон, потому что она хочет, чтоб ее сын дружил с работниками банка и женился на мисс Стрикленд, а не дружил с военными и мечтал о жене на свой выбор.
– Мама высекла меня, – проговорила Роузмари, – называла распутной девицей.
– Она была всегда слишком строга к тебе, – мужчина пожал плечами и поправил очки, – что-то они совсем притихли.
Стоило сказать об этом, как в гостиной раздался страшный грохот, и в коридор выбежал Эдвард. Роузмари выбежала к выходу из столовой и посмотрела на юношу.
Взгляд у него был сумасшедший, волосы стояли дыбом. Он тяжело дышал, растягивая ворот рубашки, словно ему не хватало воздуха и вдруг крикнул:
– Не женюсь я на мисс Стрикленд! Я другую люблю.
В этот момент все замерли. Даже стрелки у часов встали, замолчало тиканье.
Не дожидаясь ответа шокированной матери, Эдвард сорвался с места и убежал вверх по лестнице. Где-то наверху хлопнула дверь.
– Любит другую? – спросил словно сам у себя мистер Фергюсон.
– Любит, – ответил ему мистер Фёрт.
Все стояли в коридоре.
– Но кого? – спросила миссис Фергюсон.
– Это сможет сказать только он, – ответила мисс Фёрт.
Повисла тишина. Долгая, тяжёлая, неприятная тишина, которую каждый присутствующий хотел разрушить, но не мог на это решиться.
В конце концов, прислуге было поручено прибрать в гостиной. Им было необходимо собрать осколки вазы, вычистить ковёр, собрать обломки сломанного падением шкафа и держать язык за зубами, чтоб до семьи Стрикленд не дошли такие ужасные факты о семье Фергюсон.
Вечером к ужину должны были прийти гости. Стрикленд посещали их почти каждый вечер. Гостиная к тому моменту была приведена в идеальный порядок, поэтому миссис Фергюсон была полностью уверена в том, что её будущие родственники ничего не узнают о семейной ссоре.
После самого ужина мужчины начали вновь свой разговор, в котором Роуз мало что понимала. Миссис Стрикленд и миссис Фёрт играли в шахматы, миссис Фергюсон за ними наблюдала, читая книгу, а сама Роуз осталась вместе с Вайолет, Эдвардом и своей вышивкой.
– Вы все ещё не закончили ее, мисс Фёрт? – заговорила мисс Стрикленд.
– Да, шить удаётся только по вечерам, и, – Роуз вдруг укололась.
Она отдернула руку, и на кончике указательного пальца появилась маленькая капля крови.
– и поэтому я все ещё вынуждена заниматься именно ей, – договорила Роуз, словно ничего не было.
– Вам не больно, Роузмари? – спросил юноша.
– Было немного, но уже прошло.
– Вы так терпеливы, – ответил ей он, – Вы, похоже, очень смиренны к боли.
– Но это не значит, что я бы хотела постоянно колоться, – ответила Роуз.
– А вот я терпеть не могу боль! – вдруг воскликнула мисс Стрикленд. – Однажды я вышивала огромный пейзаж, такой, что длиной он был как мисс Фёрт, и так сильно укололась. Я думала, потеряю сознание. Матушка кое-как вернула меня в чувства!
В ответ они промолчали, обменявшись взглядами. Роуз продолжила вышивать, а Эдвард читал, иногда поднимая голову, читая вслух реплику героя и комментируя её. Что-то ему нравилось – он поддерживал героя, что-то – нет, и он высмеивал его слова и ругался. Роузмари слушала его, иногда отвечая на комментарии и смеясь. Вайолет сидела молча, наблюдая за ними и иногда все-таки пытаясь что-то сказать.
В конце концов, Эдвард заскучал и убрал книгу. Он тяжело вздохнул и посмотрел на Роуз странным тяжелым взглядом, потом перевёл взгляд на Вайолет, и заговорил.
– Поверьте мне, скоро будет война.
– Эти ужасные слова не кажутся правдивыми, кто посмеет бросить вызов Британской империи? – спросила Роузмари, заглядывая юноше в глаза.
– А возможно именно Британия бросит вызов, ослепленная собственным могуществом, – ответил он, – бросит вызов и потеряет все, что имела.
– Нет, я с Вами не соглашусь, – Роузмари выровняла спину, – эта империя никогда не будет разрушена! Даже если начнется война, даже если именно Британия бросит вызов, я уверена, она выйдет победительницей.
– Как скоро Вы предвещаете эту войну? – спросила Вайолет.
– Какой нынче год, дамы? – спросил Эдвард, откидываясь в кресле.
– Тысяча девятьсот девятый, – ответила Вайолет.
– Ну вот мы эту война застанем.
Слова мистера Фергюсона казались для Роузмари достаточно забавными, чтобы рассмеяться, но при этом они звучали так уверенно и так пугающе, что это не позволило ей даже растянуть губы в улыбке. Она просто сидела, не шелохнувшись, желая, чтобы вечер скорее закончился, и она смогла отправиться в свою спальню.
После этого разговора общение с Эдвардом потеряло прежнюю прелесть, и она пыталась проводить вечера занявшись вышивкой в одиночестве или же читая книги.
После приступа Роузмари в церкви было решено упразднить все платья с корсетом в ее гардеробе, ко всему сейчас активно развивалась совершенно другая мода, поэтому через пару дней после похорон миссис Барнетт, миссис Фёрт повела дочь в ателье и магазины мод. Для Роуз было куплено множество новых шляпок, лент и перчаток.
– Знаешь милая, кому ты должна сказать спасибо? – спросила миссис Фёрт, когда те выбирали платья.
– Кому же, матушка? – спросила Роузмари.
– Конечно же кутюрье по имени Поль Пуаре, – ответила ей мать, – он вывел из моды корсеты.
Девушка согласна кивнула, разглядывая выбор магазина.
– Есть события куда важнее, чем какие-то платья и корсеты, – вдруг заговорил продавец.
Обычный мужчина с сантиметровой лентой, висящей на шее, глаза которого горели какой-то идеей. Или так казалось Роуз из-за бликов его очков.
– Правда? – спросила миссис Фёрт. – Что для женщины может быть важнее?
– Боюсь, это важно не только для женщины, – ответил мужчина, – но и для всего человечества. А Вашей прелестной дочери я посоветовал бы вон то платье из атласа с шифоном, оно будет хорошо на ней смотреться.
– Вы разбудили во мне такой интерес, что я не могу говорить сейчас про платья, – ответила ему миссис Фёрт.
– Неужели Вы не слышали? – спросил с усмешкой продавец. – Сегодня пятнадцатое мая, а значит, что уже полтора месяца как в Белфасте строится Титаник! Вы слышали, что его сделают еще длиннее и роскошнее чем Олимпик?
– Ах, – женщина усмехнулась, – если Вы об этом, то мой муж только об этом и говорит с мужем моей кузины. Они с такими серьезными лицами садятся на диван, что ощущение, словно они обсуждают надвигающийся конец света. Что Вы говорили про платье?
Продавец был явно разочарован и продолжал обслуживать клиентов, не смотря на их предвзятое отношение к строящемуся короблю.
Помимо всего прочего миссис Фёрт даже позволила себе купить для дочери духи. И теперь Роуз в новом образе мало отличалась от прекрасных дам Лондона.
В доме была тишина. Роузмари была в своём новом платье цвета топленого молока и стояла у окна в своей комнате. За ее окном, небольшим, с белыми кружевными занавесками шумел будничный Лондон. За несколько дней присутствия в столице, Роуз заметила, как быстро и резко сократилось количество экипажей с лошадьми. По дорогам шли автомобили. Люди оборачивались на них, обсуждали их и поражались тому, что лошади больше не нужны.
Вдруг внизу заиграла музыка, и Роузмари решила спуститься в гостиную. Там перед отцом хвастался мистер Фергюсон, показывая граммофон.
– Смотри, какое прекрасное новое приобретение! – говорил он. – Музыка теперь в нашем доме будет всегда.
– Я видел, ты ещё что-то припас, – проговорил мистер Фёрт.
– Конечно, ещё кое-что есть! – мужчина сдерживал довольный смех, запуская руку во внутренний карман. – Это! Лампочка! Лондон активно будет освещаться с помощью электричества! Долой газовые лампы. Отличная новость, правда, Эбенейзер!
– Я видел, здания некоторые уже подключены к сети электроснабжения.
– Да, мы на очереди.
Лампочка. Роуз замерла в дверях комнаты, разглядывая прозрачную стеклянную грушу. Внутри неё были странные медные волоски.
Она бы так и стояла, но ее позвала мать. Женщины в это время сидели дальше в комнате. Миссис Фергюсон читала какой-то роман. На самом кончике ее носа были маленькие очки. Мисс Фёрт взялась за шитьё, а саму Роуз попросили сыграть что-нибудь ненавязчивое.