— Они с Амиу. Не знаю, где это и что. Доминик не в курсе, как они сюда добрались. Он рассказал, но это что-то невнятное. Я пообещал им пристанище так надолго, как понадобится.
— А оно понадобится, — серьезно сказала Туу-Тикки. — Насколько я понимаю, выход на Дорогу — это магическое действие, а они из высокотехнологического мира. Если я права, Доминик вообще не вполне человек. Искусственно собранный геном, искусственно выращенное существо. Магия очень энергоемка. Кодзу вымотался. Чтобы хоть частично восстановиться, ему понадобится минимум две недели. А дорожник из них двоих — именно он. Причем у меня есть подозрение, что этот выход на Дорогу у него первый.
— Откуда? — удивился Грен. — Откуда ты так много знаешь о них? Кодзу спит, Доминик был здесь. Аниме?
— Пожалуй, — кивнула она. — Надо будет последить за собой, чтобы не проводить аналогий. Они похожи, да, но они другие.
— Мне надо будет посмотреть.
— Это история не об этих двоих.
— Но они там есть.
— Герои второго плана, — улыбнулась она. — Для меня было потрясением увидеть Доминика коротко остриженым. И у Кодзу довольно длинные волосы.
— Это что-то значит?
— Не то чтобы… Я дам тебе флэшку с фильмом. Только это история любви двух мужчин. Тебе может не понравиться.
Грен рассмеялся.
— Я бисексуален.
— Как и я. Ты заметил, как много у нас с тобой общего?
— Да. Завораживающе. Думаешь, нас поэтому соединили в команду?
— И поэтому тоже, наверное. Пойду переоденусь, проверю, как там капельница и скину тебе фильм.
Она вышла. Грен пошел за ней. Когда Туу-Тикки ступила на первую ступеньку лестницы, Грен окликнул ее и подошел вплотную. Легко, как во сне, положил руки ей на талию, вдохнул ее запах, теплый и пьянящий, не заглушенный запахом духов. Она подняла голову, положила ладони ему на плечи. Грен наклонился и поцеловал ее, легко-легко. И она ответила. У ее губ был вкус кофе со сливками с еле заметным оттенком горечи, и они раскрылись, едва он коснулся их кончиком языка. Туу-Тикки ненадолго прижалась к Грену, а потом с сожалением отстранилась.
— Не время, — с грустью сказала она.
Он смотрел на нее, не понимая, одурманенный и словно пьяный.
— Грен, солнце мое, у нас гости, — объяснила она. — Первые гости.
И развернулась в его руках, чтобы уйти. Он издал протестующий звук. Она погладила его по лицу.
— Грен, у нас еще будет все время мира, — пообещала Туу-Тикки. — Пусти меня.
И он послушался.
========== 8 ==========
— Аниме меня озадачило, — сказал Грен, вытягиваясь на диване так, чтобы упираться головой в бедро Туу-Тикки. Он бы с удовольствием положил голову ей на колени, но у нее были заняты руки. — Странный мир, странные отношения, и все какое-то обрывочное.
— Ну так это видеоиллюстрация к роману, — объяснила Туу-Тикки.
Солнечный луч зажег мелкие предметы в ее ладони, и они засверкали, как пригоршня самоцветов. Кроме одежды и лекарств для гостей, она сегодня получила полдюжины маленьких посылок и теперь сортировала их содержимое — что-то вроде разноцветных стразовых заклепок. Туу-Тикки сидела перед журнальным столиком, на котором разместился десяток блюдец и стопка маленьких зип-пакетов, и разбирала добычу по цветам.
— Может, мне почитать роман? — спросил Грен.
— Нет смысла, — покачала головой Туу-Тикки и погладила Грена по волосам. — Он столько раз переписывался, что лишился всякого подобия смысла. К примеру, если верить роману, блонди не способны кончить. Физиологически.
— Тогда в чем смысл эрекции и зачем Ясону вообще понадобился секс? — удивился Грен. — Ты права, это бессмыслица. Но Рауль Ам и правда очень похож на Доминика.
— А Катце — на Кодзу, — согласилась Туу-Тикки. — Правда, когда я раздевала Кодзу, что-то не заметила, чтобы у него чего-то не хватало, — и она хихикнула.
Грен перевернулся набок, свернулся клубочком и все же пристроил голову у нее на коленях.
— Я написала Йодзу, — сообщила Туу-Тикки. — Описала ситуацию, как я ее понимаю.
— Ты про первый выход Кодзу на Дорогу?
— Ну да. Если Доминик — это Рауль, то он не предназначен для странствий. А если Кодзу — это Катце, то и он не особо.
— Кстати, чем они заняты? — спросил Грен. Зеленые штучки ложились к зеленым, янтарные — к янтарным, фиолетовые — к фиолетовым, и это убаюкивало.
— Спят.
— Ты к ним заходила?
— Отправила духа. Незачем попусту беспокоить гостей. Обнялись и спят.
— Я бы тоже хотел уснуть с тобою в обнимку, — пробормотал Грен.
Туу-Тикки погладила его по плечу.
— Когда-нибудь, — пообещала она.
Грен вздохнул и сказал:
— Иногда у меня бывает ощущение, что все это, — он обвел рукой гостиную, — а особенно ты… что этого не должно у меня быть. Не такой я человек, чтобы иметь право на подобную жизнь.
— Я думаю, ты ошибаешься, — возразила Туу-Тикки.
— Ты меня совсем не знаешь, — Грен сел. — Я… у меня…
— Тюрьма за плечами, ты говорил.
— Если бы только тюрьма, — вздохнул Грен.
— Если не хочешь — не рассказывай, — предложила Туу-Тикки.
— Не хочу, — согласился Грен. — Но у меня был очень мерзкий период в жизни, и мне кажется, он испачкал меня навсегда.
— А вот тут ты ошибаешься, — улыбнулась Туу-Тикки. — Да, травма, да, больно, но твою суть она не затронула. Ты сильный, смелый, хороший человек.
Грен взял ее за руку и поцеловал в ладонь. Пальцы Туу-Тикки пахли духами и металлом.
— Почему я? — спросила она. — Большой город, множество красивых женщин и мужчин, а ты выбрал меня.
— Любовь не выбирает, — улыбнулся Грен. — Правда. Люблю тебя. Так получилось. Ты хороший товарищ, с тобой я не один. И ты красивая.
— Ты тоже.
— Ну… мне это не принесло счастья.
— Да и мне тоже, — вздохнула она. — Когда я говорю, что прошлое не имеет значения и пачкает тебя не то, что с тобой случилось, а то, как ты позволяешь случившемуся влиять на свои мысли, я на собственный опыт опираюсь.
Грен обнял ее и притянул к себе. В первый раз ему в голову пришло, что, возможно, Туу-Тикки старше него — и изрядно старше. То, что она назвала травмой — боль, страх, насилие, притворство, от которого едва ли не тошнит, — еще не улеглось даже в его создании. А у нее, значит, улеглось и как-то переработалось вот в это понимание, и тепло, и нежность, и лукавство…
Они долго сидели, обнявшись. А потом Туу-Тикки предложила:
— Давай заведем кота.
— Если ты хочешь…
— А ты?
— А у меня никогда не было животных. Дед был против.
— Почему?
— Не знаю.
— Расскажи о своей семье. Почему ты жил с дедом?
— Ну… грустная история. Мама вышла замуж в восемнадцать, за полицейского. Его убили через несколько месяцев после моего рождения. Сайлас Эккенер. Я его даже не помню. И фотографий не сохранилось. От него у меня фамилия и цвет глаз. Мама вернулась жить к родителям, она еще в колледже училась, на администратора. Бабушка работала дома, так что я ее лучше помню, чем маму. Она то в колледже была, то на работе — она после колледжа устроилась в салон красоты. Потом снова вышла замуж, за владельца салона. Тот не захотел, чтобы мама меня забирала. Я ее только по выходным видел, и то не каждую неделю. Она игрушки приносила, одежду… Так что воспитывали меня дед и бабушка. Дед тоже был копом, детективом. Все время переработки. Очень следил за тем, чтобы я не связался с плохой компанией. В результате у меня до колледжа даже приятелей не было. Бабушка работала бухгалтером через сеть. Ну и со мной возилась. Я с пяти лет в музыкальную школу пошел, сначала флейта, потом саксофон. Ну и фортепиано, разумеется. В четырнадцать поступил в музыкальный колледж, закончил его. И пошел воевать, тогда как раз контрактников на Титан набирали. Отвоевал полтора года, из нашего подразделения я практически единственный выжил. А потом меня арестовали. Дед тут же сделал вид, что не имеет ко мне отношения, и бабушке запретил. Мама один раз позвонила, плакала… Но у нее уже другие дети были.
— Получается, семья тебя бросила.
— Ну да, — кивнул Грен.
— Свинство это.
— Я об этом не думал. Больно было. А потом — депрессия. Я вообще плохо помню тот период. Наркотики и… всякое разное.
— Понимаю. Тяжело тебе пришлось. Но ты сильный и справился.
— Я не справился, — напомнил Грен. — Депрессия так и не прошла. Я же умер, помнишь?
— Как и я. Но все же опыт есть опыт, какой бы он ни был.
— Мне в тюрьме и на Каллисто не слишком пригодился опыт солдата. А для меня это было важно — что я солдат. Гражданская жизнь — она слишком сложная. Никаких простых решений. Никаких своих и врагов. Кто угодно может оказаться врагом. Кто угодно может стать своим. Пришлось лавировать, приспосабливаться… Ощущение грязи, понимаешь? Вчера твой пахан устроил разборку с другим, а завтра он подложит тебя под этого другого, и так все время.
Грен прикусил губу, поняв, что проговорился. Но Туу-Тикки то ли не обратила внимания, то ли решила, что «подложить» — это метафора.
— У меня было похоже, — сказала она. — Первая манифестация депрессии в десять лет. С покладкой в психиатрическую клинику. И поверь, в клинике было лучше, чем дома. Я все детство провела, веря, что внешний мир еще более жесток, чем моя семья, потому что если со мной так обращаются люди, которые должны меня любить, то что же со мной сделают чужие? А оказалось наоборот, нигде не будет хуже, чем в семье. Я только в пятнадцать узнала, что есть семьи, где детей не бьют. Чтобы справиться с последствиями взаимодействий с отцом-педофилом, мне понадобилось несколько лет психотерапии, и та еще задача была — найти терапевта, готового работать с этой темой. В двадцать семь я поняла, что не все родители желают сожрать своих детей, есть и те, кто поддерживает и помогает. Защищает. А меня в шестнадцать выставили из дома, отправили в другой город, где мне даже климат не подходил. Бросили выживать одну в разваливающейся стране. Ты не представляешь, как много всего я пропустила и упустила, потому что все силы бросила на банальное физическое выживание. У меня никогда не было много сил. И личная жизнь никогда не складывалась. Потому что не должна фигура отца, наставника и любовника совмещаться в одном человеке. Особенно если у него есть привычка самоутверждаться за твой счет.
— Бедная моя, — Грен обнял Туу-Тикки крепче. — Ты все это перенесла. И осталась собой.
— Я выстроила себя заново, — возразила Туу-Тикки. — И все равно не справилась. Я ведь тоже умерла.
— Зато теперь у нас есть новый шанс.
— Последний.
— Все равно. У меня такой материальной поддержки не было никогда в жизни.
— Эмоциональной вот не хватает.
— Это потому, что ты привыкла справляться сама и не обращаешься за помощью.
— К кому, к Йодзу? Не смешно.
Грен вздохнул.
— При чем тут Йодзу? Я о себе.
— Мне не хочется тебя грузить.
— А мне — тебя, и мы снова закукливаемся в своих проблемах.
— Ну, мои проблемы — это прошлое. Оно так… не совсем живое уже. Острота сгладилась. Так что, заведем кота?
Грен улыбнулся и поцеловал ее в волосы.
— Какой породы?
— А давай выберем. Сейчас книжку принесу.
Она освободилась из кольца его рук, встала, потянулась и сходила к себе за толстым иллюстрированным томом энциклопедии кошек.
— Сиама, ориентала, сфинкса, перса и британца не хочу, — сразу предупредила Туу-Тикки.
— Покажи, — попросил Грен. — Голая кошка? Фу…
— Угу, и еще они воняют.
— Абиссинцы хороши. Персов как сковородой по морде двинули.
Туу-Тикки хихикнула.
— Зато смотри, какой красавец, — она показала на большое фото красного мэйнкуна.
— О да. Слушай, а может, сразу двоих? Им не скучно будет, а мы по финансам вполне потянем.
— Мы по финансам потянем полный дом кошек и пару собак, — заметила Туу-Тикки, — но к собаке я пока морально не готова.
— Про собаку я бы подумал. Знаешь, я в детстве мечтал о щенке. И подкармливал всех бродячих собак в округе.
— А мне колли обещали, но так и не купили. Я бы ирландского сеттера взяла.
Грен прижал Туу-Тикки к себе, чувствуя, как нарастает тепло в груди. Только сейчас он ощутил, что жив, что будущее — есть, и что в нем будет любимая женщина, любимый дом — и кот. Два кота.
— Давай посмотрим, как все будет складываться, — предложил он. — И если все будет хорошо, заведем собаку через год. Покажешь мне сеттера?
— Пойдем ко мне, покажу на компе. Хотя и здесь можно.
Пока подгружалась система, Туу-Тикки и Грен рассматривали фотографии кошек и читали описания пород. Абиссинская кошка и мэйнкун лидировали безоговорочно. Наконец на экране развернулась фотография галопирующего вороного жеребца с волнистой гривой, и Туу-Тикки принялась серфить по сети, отыскивая фото и видео собаки.
— Слушай, у него же шерсть того же оттенка, что и волосы у Кодзу! — потрясенно воскликнул Грен. — Он большой?
— Довольно таки, — Туу-Тикки отыскала фотографию, где рядом с собакой стоял хозяин.
— Очень красивый пес, — признал Грен. — И морда умная. Значит, решено.
— О, давай я сразу поищу питомники кошек, — предложила Туу-Тикки. — Чего тянуть?
— И правда, — согласился Грен. — А какой масти кота ты хочешь?
— Рыжего.
Смотреть, как Туу-Тикки серфит по сети, ему нравилось. Она делала это грамотно, очень четко формулируя поисковые запросы. Грен так не умел. За пару минут она нашла три питомника мэйнкунов в окрестностях Сан-Франциско, открыла их сайты, а потом принялась искать абиссинцев. Питомник с абиссинцами нашелся в Сакраменто. И там были котята на продажу. Туу-Тикки немедленно написала владелице питомника письмо, а потом принялась изучать предложения питомников мэйнкунов. Рыжий котенок-кот был только один — в питомнике в Монтерее. Туу-Тикки написала и туда, прося зарезервировать за ней котенка.
— Почему ты пишешь, а не звонишь? — поинтересовался Грен.
— Во-первых, я не люблю звонить. Во-вторых, сегодня суббота, не хочется дергать человека.
— А почему именно коты, а не кошки?
— Мы ведь не собираемся выставлять кошек, верно?
Грен задумался. О выставках кошек он имел слабое представление.
— Пожалуй, нет.
— Значит, берем животных класса «домашний любимец», непригодных для разведения. Значит, надо будет их стерилизовать. Стерилизовать кота проще и дешевле. Кошки не всегда выходят из наркоза после полостной операции, особенно черные и рыжие. У них с переносимостью наркоза какая-то ерунда.
— Да ты разбираешься в ветеринарии, — улыбнулся Грен.
— Я хотела стать ветеринаром, — призналась Туу-Тикки, — да мать запретила.
— Она жива?
— Думаю, да. Мы с ней последние пять лет не общались. О, смотри, кто-то написал.
Написали из питомника в Монтерее: владелица котенка предложила приехать прямо сегодня.
— Хочешь, я поеду? — предложил Грен.
— Давай лучше я, — возразила Туу-Тикки. — Я куплю все, что нужно котенку, смотаюсь за ним — тут всего час езды, а ты пока останься дома. Гости ведь.
— Но они же спят.
— А если проснутся?
— Не хочу тебя отпускать.
— Надо, — вздохнула Туу-Тикки. — Пойду переоденусь.
Грен остался любоваться роликами с играющими сеттерами. Псы были грациозны и изящны. Да, завести такого будет здорово. Конечно, собака не сразу станет такой. Сначала это будет смешной толстолапый щенок. Лужицы, изгрызанная мебель… Но на это есть духи.
Туу-Тикки спустилась в джинсах и тонкой фиолетовой блузе, с любимой кожаной сумочкой на плече. Волосы она собрала в хвост. Поцеловав Грена в щеку, она ускользнула во двор, и через пару минут Грен услышал, как за ворота выезжает машина.
Порой его поражало, как уверенно и легко Туу-Тикки ориентируется в реалиях этого города и этой страны. Наверное, дело в том, что это были ее время и ее мир. И в том, что и деньги, и комфорт она считала своими по праву. Грен бы не решился вот так сразу ехать за котом стоимостью в тысячу долларов, несмотря на наличие денег на счету. Он бы и сакс-баритон никогда себе не купил, хотя ему всегда нравилось, как звучит баритон, и сейчас он играл на нем больше, чем на теноре. Что бы Туу-Тикки ни говорила, не всякий опыт хорош. А опыта обладания деньгами у Грена не было. Он вырос не в самой обеспеченной семье и никогда не был богат. Не нуждался, что правда, то правда, хотя приходилось и голодать. Но это уже на Каллисто. И на Каллисто же он привык, что большие заработки — это большая ложь и еще большее унижение. Унижаться больше не приходилось, но привычка осталась.