— Это я-то безбожная? — оскорбилась та. — Да я Сот молюсь чаще, чем ты Аррунга поминаешь! У здешней жрицы аж глаза на лоб полезли, когда я в чашу Сот золотую марку кинула.
— Как она тебя вообще в храм пустила? Приморозила ты её к полу, что ли?
— Ой, девочки, не начинайте опять, пожалуйста, — вздохнула Елена. — Сколько можно?!
«Девочки» переглянулись, хмыкнули, и сира Симона неуверенно проговорила:
— Двенадцатый год уже, да, Ледышка?
— Грызётесь двенадцатый год? — уточнил Ламберт.
Они опять переглянулись, одинаково ухмыльнулись и дружно ответили: «Ага». Постоянные напарницы, значит. Сработавшиеся и понимающие друг друга с полуслова. Это хорошо. Это значит, за дорогую супругу можно не бояться, как она тут одна, когда сам он где-нибудь на окраине Чёрного Леса.
Елена продолжала трудиться над личиком Дианоры; Герта, высунув от усердия язык, скрипела пером в новой тетради; сира Симона растеклась в своём кресле, а Фрида, которая почему-то была Ледышкой, напротив, деловито брякала чашками и журчала кипятком.
— Так, — скомандовала она, — сира Гертруда, иди сюда и сядь на кровать. Если обольёшь, её высушить проще, чем спасать амбарные книги из лужи. Пирожок с яблоками или плюшку с маком? Симона, тебе остудить как обычно? А вам, сир Ламберт? Или вы крутой кипяток пьёте?
— Остудить немного, — сказал он, слегка растерявшись под таким напором. Однако было в этом и что-то… привлекательное, пожалуй. Ничего не делать, ни о чём не думать, ни за что не отвечать — сидеть себе в кресле у огня, как и хотел, да ещё с чашкой мятного чая в одной руке и с пирожком в другой. Пожалуй, не такое уж это и зло — бабы, похожие на Фриду Ледышку.
А та сунула такую же чашку своей напарнице и, снова повернувшись к нему, провела раскрытой ладонью над повязкой.
— Я думала, мне показалось, — озадаченно проговорила она, — а у вас в самом деле просто перевязка, без всякой остаточной магии. У вас что, нет нормального целителя?
— Что значит, нормального? — обиделся Ламберт. — У нас есть отличная травница.
— Да? — скептически покривилась Фрида. — И что делает эта отличная травница, когда раненый истекает кровью, которую она не может остановить? Написали бы в гильдию целителей, глядишь, нашёлся бы какой-нибудь магистр первой ступени — мальчик с очень скромным опытом, зато с вот такими амбициями. Вы что, — удивилась она, глядя на озадаченную физиономию Ламберта, — правда не знаете, как это делается? — Она уселась на подлокотник соседнего кресла и проговорила с явным удовольствием от возможности прочесть лекцию: — Когда чей-нибудь ученик наконец расплачивается с долгами наставнику и получает степень магистра, у него обычно две возможности. Вернее, три — можно стать военным лекарем, но это точно не наш случай. Так вот, мальчик или девочка с новенькой цепью на шее может остаться при своём наставнике и дальше: верный кусок хлеба, постоянные пациенты, потихоньку нарабатываемая репутация, а лет этак через двадцать можно и своих учеников брать. Или может махнуть куда-нибудь, где эти самые пациенты ещё не поделены между городскими целителями. Где не будет никакого верного куска, зато будет своё дело, свой опыт, своё имя. Нужно таким авантюристам обычно всего-ничего: патент местного сеньора и какой-никакой домишко в рассрочку. Если вашему брату не жалко того и другого, могу подсказать, как послать заявку в гильдию.
Ламберт покачал головой. Определённо, с приездом Елены Ферр как-то многовато всего начало происходить в Волчьей Пуще.
— Я скажу Георгу, — пообещал он. — Свой целитель — это вообще-то было бы неплохо.
— Вот, — сказала меж тем Елена, отойдя на шаг-другой от Дианоры, — посмотрите, сира Дианора, как вам?
Та посмотрелась в зеркало, восторженно взвизгнула и кинулась Елене на шею. Была Дианора девушка рослая, в отца, и Елена от её объятий заметно пошатнулась. Ламберт, правда, не очень понял, от чего племянница пришла в такой восторг, но с пониманием женщин у него вообще было неважно.
— Тётушка, — сказала Дианора умильно, — а меня вы так научите? И обращаться с приборами, когда их полный… как это называется? А, куверт! И танцевать? Вы же знаете модные танцы, правда?
Кажется, дорогую супругу пора было спасать от новообретённой племянницы.
— Дианора, — строго сказал Ламберт, — а матушка ваша знает, где вы и с кем?
— Нет, дядя, — честно ответила она. — Но я же могу поговорить с родным дядей, правда?
========== Часть 8 ==========
Сир Максимилиан нанял-таки вольных и даже у нотариуса договор не заверил — ну, его дело. Елена вольным не доверяла в принципе, но к её удивлению, Фрида, едва завидев главу наёмников, протянула насмешливо: «Какие люди — и без кандалов! Здоро’во, Аспид». «Привет, шлюшка, — ответствовал Аспид, невысокий и хлипкий с виду чернявый тип с беспокойными тёмными глазками. — Так всё и ходишь в ошейнике своего борделя?» — «К ошейнику всегда прилагается миска с косточкой», — влезла в разговор сира Симона, и они немного погрызлись, не скрывая взаимного удовольствия от процесса. В общем, случилась нормальная такая, как объяснила позже Фрида, встреча гильдейских шлюх с бандюгами — наёмных бойцов с вольными охотниками. И да, Аспида Фрида знала давно: в молодости вместе учились в Академии, хоть никогда особо и не дружили. Он тоже был боевиком-стихийником, и его команда была для вольных очень даже приличной, хотя и не вполне законопослушной. А уж в качестве охотников за головами его шайка из двух дриад, тролля и полуорка подходила прямо-таки идеально: от дриад даже эльфам в лесу не скрыться, а от тролля даже эльфам живыми не уйти. Интересно, это сиру Максимилиану просто повезло, или он как раз знал, что делает, нанимая Аспида?
Впрочем, у Елены своих забот хватало — на Белую Дорогу пожаловал сборщик налогов, и она, решительно оттеснив управителя, вступила в неравную схватку с королевским чиновником. Неравную — потому что тот привык к не знающему толком ни законов, ни прав своего сеньора Карлу, а нарвался на «конторскую крысу», раз за разом прихлопывавшую его томом Гражданского Права, ощетинившимся закладками. Баланс Елена впервые в жизни свела один, зато самый настоящий; зерно продала Меллерам; на шкурки ей нашёл оптового покупателя отец, так что бодаться с оценщиком, которого привёз с собой сборщик, ей не пришлось… Чиновник, не ожидавший такой прыти от какой-то бабёнки, да ещё из третьего сословия, пытался было её припугнуть. Елена расхохоталась и предложила выяснить, кто из них прав, в суде. Этак ненавязчиво напомнив, кто такой сир Винсент, супруг сира Максимилиана, и какую должность занимает его отец.
Словом, она отвоевала почти треть суммы, которую обычно платила Волчья Пуща, и даже сира Аделаида целую неделю ходила под впечатлением, почти не цепляясь к наглой выскочке. Она, собственно, уже после скандала с дочерью заметно поутихла: Дианора и себе требовала подавать на стол полный комплект приборов, и младшему брату посоветовала научиться управляться с этим кошмаром, чтобы потом над его манерами не смеялись ни в Озёрном, ни — вдруг да случится — в столице. Сама Аделаида, дочка такого же пограничного барона, застольный этикет знала в самых общих чертах, назначение половины приборов помнила очень смутно, но делать своего сына мишенью для насмешек столичных остряков вовсе не желала, а потому «наступила себе на горло», по её же собственным словам, и велела дочери и сыну учиться у Елены (Девятеро, куда катится этот мир — у суконщицы!).
А Дианора под видом уроков пила чай в дядюшкиной спальне, простёгивала себе чапан, как у Елены, при свете гномской лампы и зачарованно слушала, как Фрида рассказывает Герте про дальние страны, про гномов и драконов, про давным-давно распавшееся эльфийское царство… Читать сира Дианора была невеликая охотница, но слушала внимательно, память у неё была цепкая, и вопросы об услышанном она задавала весьма толковые. Собственно, эти уроки землеописания и истории гораздо больше нравились ей, чем Герте.
А с Гертой было… сложно. Боялась она только отца и его старших братьев (которых вечно не было в замке, а если и были, то у них хватало других забот), а слушаться тех, кого не боялась, не считала нужным. Так что в конце концов пришлось Елене перекинуть бедняжку, которую все безвинно ругают, через колено и хорошенько объяснить через попу, раз уж через голову не доходит, что пакости — даже ненавистным кузенам — делать нехорошо.
После этого, естественно, неизбежен был разговор с матерью незаслуженно наказанной малютки, и случился он на храмовой площади, едва Елена вышла из притвора.
День был морозный, но ясный. Тонкий сухой снежок играл на солнце искрами, небо было безмятежно-чистым, народ, даром что день был не праздничный, воспользовался хорошей погодой, чтобы сходить в храм, а после с чистой душой и спокойной совестью поболтать с соседями и родственниками на его ступенях — зрителей у представления, устроенного Катериной, хватало. А первая красавица Волчьей Пущи, пылая праведным негодованием, неслась к храмовой лестнице, не сводя с Елены гневно сверкающих глаз. Сира Симона посмотрела вопросительно: перехватить? — но Елена мотнула головой в подаренной супругом собольей шапочке. За своих детей она тоже готова была убивать — но только в том случае, когда им грозило что-то действительно плохое, а не рядовая, причём совершенно заслуженная порка. Катерине следовало прийти и разобраться по-хорошему, что случилось и почему её кровиночку наказали. Она захотела скандала? Что ж, будет ей скандал.
Не вцепляться с ходу в волосы законной супруге своего породистого любовника Катерине всё-таки хватило ума, хотя имелось у неё такое желание, явно имелось. Но то ли наёмниц побоялась, то ли гнева сира Ламберта, только она остановилась за пять-шесть шагов и громко, чтобы все слышали, объявила:
— Что ж вы, сударыня, слова своего не держите? Заступницей нашей Канн клялись, что ругать и бить мою дочку не станете, а сами?!
— Клялась, что зря наказывать не стану, — скучным пустым голосом ответила Елена, лишь слегка выделив слово «зря». Говорила она, в отличие от Катерины, негромко, и жители городка разом перестали шушукаться, замерев, чтобы не пропустить ни слова. — А про то, что стану терпеть глупые выходки, никаких обещаний я не давала.
— Какие ещё такие глупые выходки? — возмутилась Катерина. — Врёте вы всё, вам моя доченька просто как бельмо на глазу, сира Ламберта дитя, вот и наговариваете на неё!
— Полегче, милочка! — осадила её Симона… сира Симона из Люпинов, шестнадцатое колено благородной крови, которая самого барона про перчатку спрашивала. Вид и тон у неё был такой, что Катерина сразу умолкла, спинным мозгом почуяв, что такую лучше не злить — себе дороже. — Твою бестолочь малолетнюю я поймала, когда она хотела пол под дверью детской маслом натереть. — Набравшаяся понемногу толпа приглушённо ахнула. — И она очень легко отделалась, что её госпожа Ферр ремешком по заднице отстегала. У сиры баронессы за попытку покалечить её сыновей, думаю, одной поркой бы дело не обошлось. А теперь попробуй только мяукнуть, что я вру. На виру за убийство тупой деревенской девки у меня точно денег хватит.
— Да как же, — разом растеряв свой пыл, пробормотала Катерина, видимо, представив себе, что кто-то из младших сыновей барона падает, поскользнувшись на масляном пятне, и ломает руки-ноги, а недолгое разбирательство выявляет виновницу. — Она ж дитя совсем, не понимает, что творит. Дразнят её, вот она и…
— Пакостит исподтишка? — подсказала Фрида, до сих пор молчавшая. — Воля ваша, госпожа Ферр, но я бы на вашем месте такое сокровище подальше от своих детей держала. А то назовёт её ваша дочь в сердцах дурёхой и будет потом в лубках лежать.
— Кто к ней по-доброму, тому она пакостить ни в жизнь не станет, — обиделась Катерина.
— Да ну? — удивилась магесса. — А врать и наговаривать на женщину, которая её учит читать-писать и чаем с пирожками угощает — это как?
— Не надо, — устало сказала Елена. Никакого удовольствия от унижения якобы соперницы она не испытывала, только разочарование и досаду: ей ведь даже понравилась сначала и сама Катерина, и её дочка. Или просто она настолько скучала по своим детям, что готова была родительские чувства перенести и на “гоблина в юбке”?— Не хочешь зла — не делай добра. Я сама виновата, нечего было лезть к чужому ребёнку. Я признаю’, что мне не следовало наказывать Герту. Мне она никто, это барону она племянница, вот сир Георг пусть с нею и разбирается. Прости, Катерина, больше я не стану пытаться воспитывать твою дочь, честное слово.
Она неторопливо спустилась, спиной чувствуя любопытные взгляды. Ну да, ну да, приехала городская заносчивая сучка и бьёт чужих детей. Из ревности, конечно — сир Ламберт-то как захаживал к мельничихе, так и продолжает её навещать, а супруге и утешиться не с кем: здесь, чай, не Озёрный, с бароном и его братьями связываться дураков нет.
— Надо к пекарю зайти, — сказала она своим охранницам. На них продолжали пялиться, но именно поэтому Елена и вела себя как обычно. Или кто-то правда решил, что она теперь сбежит в замок и запрётся там? — Хочу медовый пирог с ягодами. Помните, на прошлой неделе покупали?
— Помню, что покупали, — фыркнула Фрида. — А вот что ели — не помню. Один благородный сир, который не любит сладкое, считай, в одиночку его умял.
— Ну, благородный сир опять ловит разбойников, так что мы умнём пирог на троих.
— Да сейчас же, — хмыкнула сира Симона. — А сира Дианора?
— Ой, ну хорошо, хорошо, — закатила глаза Елена, — купим два пирога. Или четыре — всем по пирогу.
— Купим четыре разных пирога, — покладисто согласилась Фрида, — и съедим по четвертушке каждого.
— Потом обед ни в одну из нас не влезет, и сира баронесса наговорит мне гадостей, потому что я кормлю её дочь чем попало и когда попало…
— А ей ни разу не перепало ни кусочка. Плюньте, милая, — Фрида похлопала Елену по руке. — Вот просто плюньте. Ни одна из здешних сикушек не стоит того, чтобы из-за них хмуриться.
— Знаю, — вздохнула та. — И понимаю, что сама сглупила, но всё равно… а, к троллю в задницу всё! Сира Симона, я сегодня напьюсь до поросячьего визга, а вы никуда меня не пускайте, ладно?
— Ладно, — ухмыльнулась та. — Но чур, я следующая.
***
Ламберт спешился, рассеянно потрепал жеребца по шее и бросил поводья конюху. Поездка на этот раз вышла совсем короткой, потому что диковатая шайка под началом типа с дивным прозвищем Аспид выследила остроухую банду так легко и просто, словно за отбившимися овцами шла по вспаханному полю. Магией, что ли, отыскали?
Он посмотрел на дриад, переговаривающихся меж собой на своём птичьем языке. Его учили Старшей речи, но он и читал-то с заметным трудом, а уж на слух это чириканье разбирать… Егеря косились на лесных лучниц с опасливым неодобрением — тех это не заботило ничуть, и Ламберт почему-то сразу же подумал о супруге. Впрочем, почему «почему-то»? Потому и подумал о ней, что ей так же не было никакого дела до чужих взглядов и пересудов за спиной.
Ну, вот только подумал о ней — и пожалуйста, она вошла во двор в сопровождении своих наёмниц и с какими-то свёртками в руках, как всегда. И почему это женщины не могут выйти из дому без того, чтобы не потратить хоть пару медяков? Это, конечно, её деньги, но сама эта женская привычка — обязательно хоть что-нибудь купить…
Дриады тоже посмотрели на этих троих, одна бросила какую-то фразу, и обе рассмеялись. К удивлению Ламберта, Елена живо отозвалась на их чириканье. Дриады заинтересовались, о чём-то спросили. Она подняла глаза к низкому, совсем уже зимнему небу и, взяв свёрток левой рукой, точно лютню, изобразила правой, будто играет на ней, а ещё что-то в такт с подвыванием прочла-пропела. Теперь уже засмеялись все трое… нет, четверо — чародейка тоже ухмыльнулась, а Елена, сдвинув шапку, прижала ладонь к уху и помотала головой.
— Это был даже не медведь, — сказала она, переходя на человеческий язык, — а дракон после спячки, но меня всё равно заставляли учиться играть на лютне и исполнять Энн-Сеннат. Бедные мои наставники, никакие деньги не стоили таких мучений!