“Нет в мире совершенства”.
Маленький Принц. Антуан де-Сент-Экзюпери
ОН был бестелесным и плавал в призрачном мире вакуума, вернее, плавало его сознание, свободное и живущее по своим собственным законам. ОН любил вакуум, его равнодушие, его тишину, его смертоносность для почти всех форм жизни. В вакууме ОН чувствовал себя исключительным и таким же смертоносным.
Быть вне тела ему тоже нравилось. Тело было всего лишь инструментом, чтобы охотиться. ОН не любил быть внутри, особенно когда приходилось синхронизироваться с носителем, у которого был скелет. Жесткие структуры требовали от сознания слишком больших ограничений, соблюдения слишком большого количества правил. А правила ОН не любил.
Его собственные разумные клетки были мягкими, тягучими, подвижными, и сознание в них было тоже тягучим. Легким, свободным от запретов и правил. ОН парил в безвоздушном пространстве над астероидом и нарушал все правила. Потому что парить разрешалось только всем вместе. Парить, чтобы выслеживать еду, но не чтобы думать. Старейшие считали, что всем думать необязательно и нецелесообразно — бесполезный расход жизненной энергии и уменьшение цикла клана. ОН не очень любил старейшин, постоянно нарывался на скандалы, и Райот держал его за неудачника.
Но кому интересно жить по правилам? ОН не любил, когда ему говорили нельзя. ОН любил парить и думать, пока братья мирно спали на выбранном для завершения цикла ядре кометы. Цикл начался недавно, они будут спать долго, его никто не побеспокоит. Никто ничего не узнает. Если никто не узнает — все можно.
ОН вспоминал, перебирал события, которые не успел обдумать во время охоты, сплетал накопившиеся мелочи из разных циклов в единую ткань… Ему было интересно… Потом его внимание что-то отвлекло. К ядру приближалось большое твердое тело. Оно выплюнуло на лед три горячих и взбудораженных сознания в твердой оболочке. Это было неожиданно. Старейшие специально выбрали для клана самое безопасное место, быстро движущееся, незаметное. ОН покопался в воспоминаниях. В них ничего не было об ошибках старейшин. ОН поколебался. Стоит ли разбудить братьев?
Решил повременить, присмотреться к приближающимся сознаниям и понять. ОН дотронулся до первой красно-синей пульсирующей биомассы, в которой, как в клетке, бился Чужой Разум. Прислушался к его варварским крикам. Чужой искал. Чужой общался со своим кланом.
Гости искали усердно и методично. Это вызвало к ним уважение. Биомасса была разгоряченной, алчной и примитивной. Это была больше еда, чем Сознание. Он решил, что мелкие твари не представляют опасности и ради них не стоит будить братьев. Ему опять стало интересно. Он никогда еще не видел, чтобы еда была разумной. Он решил поиграть.
***
У Риза чесались руки, спина, голова и пах. Он проклинал скафандр и хотел убить его создателя. Это был уже восемнадцатый выход в космос, восемнадцатая ледяная, мертвая, оплывшая хрень, которую они обследовали. С каждым новым выходом нервы Риза понемногу сдавали. Скафандр изводил его до волдырей на коже и тахикардии. Нанопокрытие внутреннего слоя, придуманное «Фондом жизни», медленно убивало на манер радиоактивных отходов.
У коротышки Мэтт и прожжённого в экспедициях Паскуале таких проблем не было. Парни были веселы и мечтали только о премиальных, обещанных Дрейком за Панацею. Риз выругался на их идиотский оптимизм, поискал подельников глазами и понял, что те уже уплыли вперед, в расщелину. Исследователь торопливо оттолкнулся носками ботинок от застывшей лавы и поспешил вслед за своей командой — еще не хватало потеряться в этой ебаной пустоте.
Через десять часов поисков Риз и кислород в его баллонах были на пределе. Ризу казалось, что холод, радиация и страх просачиваются через все защитные покрытия. Он готов был поклясться, что его мозг что-то трогает под черепушкой. Если бы он не знал наверняка, что в мозге нет нервных окончаний, он бы сказал, что кто-то касается его изнутри. Риз даже не удивился, когда его внезапно потянуло убить Мэта и съесть. Почему нет?
— Ты специально завел нас в эти чертовы пещеры, сука! У нас не хватит кислорода, чтобы вернуться. На кого ты работаешь? — заорал он в микрофон внутренней связи.
— Риз, не выходи из себя. На биосканере что-то появилось, на четыре часа, — раздалось в наушнике.
Голос капитана шел с корабля, смешно прерывался и удивлял богатством модуляций — помехи делали его почти неузнаваемым, но не для Риза. Риз сморгнул, и ощущение присутствия в его мозгу пропало. Теперь там обосновался Джим и отдавал четкие приказы:
— Приготовьтесь, вы в тридцати шагах от объекта, четыре экземпляра, состояние стабильное, очистите доступ и ждите эвакуационные капсулы. Мы вылетаем. И Риз! Ты только подумай о том, сколько мы загребем денег, когда доставим Панацею в «Фонд Жизни»! Подумай и не чешись.
***
ОН видел, как Чужие в твердых оболочках с минимальным количеством разумных клеток помещали его и его братьев в стеклянные капсулы, наполненные аргоном. Он не стал им мешать. Ему по-прежнему было интересно.
Потом Чужие погрузили клан и самих себя в большое твердое тело. Тело завибрировало и на малой скорости отправились в путь через вакуум. ОН разочаровался. ОН любил скорость, любил когда свет оставался позади. Тащиться на скорости света было почти невыносимо. Он занялся изучением.
Большое твердое тело не было едой. У него не было сознания. Оно было бесполезно. Тогда ОН начал изучать Чужих. Проще было со спящими. Ему было приятно узнать, что примитивные сознания тоже способны находиться в стазисе, его удивило, что даже в стазисе Чужие не отключаются полностью. Какая-то часть их биомассы продолжает творить мысли и плести паутину псевдо-реальности. Даже в стазисе они подсоединены к чему-то, что находится на их планете. К чему-то коллективному и старому. Ему стало очень интересно. И он решил спросить об этом того, кто в стазисе не был.
Кажется, вопрос получился не совсем удачным, потому что разум чужака начал ломаться, потом взорвался, а большое бесполезное тело, потеряв управление, повело себя непредсказуемо и загорелось. ОН забрал Райета из капсулы, переместил в Чужого, запустил программу симбиоза, стабилизировался. Понадеялся, что брат не будет в обиде за этот небольшой эксперимент. Вернулся в свою капсулу и стал ждать, что будет дальше. Самым неприятным открытием на новом месте стало огромное количество кислорода вокруг. ОН не любил кислород.
========== Эдди ==========
Комментарий к Эдди
То что начиналось по-взрослому, стало забирать не по-детски. … а я что… я как все :)
Эдди мчался.
От всех его материальных благ, дарованных популярностью, у него остался только мотоцикл. Вот на нем он сейчас и мчался прочь от проблем. Ему надо было прийти в себя и собраться с силами. Медитации он уже попробовал, и они не помогли.
Он слился с «Дукати» и наслаждался: его сердце стало мотором, мотор — стал его сердцем. Единственное, чего не хватало, так это рук Энн на поясе и ее длинных волос на губах. Но Эдди отогнал воспоминание и сосредоточился на скорости.
Сколько себя помнил, Эдди любил скорость и ощущение ветра в лицо, горячего или холодного — ему было без разницы. Он любил трогаться в подрагивающем от жары воздухе или в звенящей от мороза утренней тишине, разгоняться до двухсот и задыхаться от нехватки кислорода в легких. Он любил риск. Риск был в нем сильнее обиды, несправедливости и мыслей о перенаселении с изменением климата. Риск не забивал мозги, как болтовня Экхарта Толле. Риск не позволял долго чувствовать себя самым последним лохом.
Эдди оставил «Дукати» внизу, дошел до того места, где сделал Энн предложение, вынул кольцо, повертел. Энн права, она как всегда права: он сам виноват. Эдди повертел кольцо. Посмотрел на освещенные террасы «Фонда Жизни». Подумал. Сам виноват — сам и исправит. Заставит весь мир заговорить о себе. Что там такого наплела вчера странная очкастая докторша?
Эдди достал телефон.
— Дора Скерт слушает.
— Я передумал. Расскажите мне все.
Эдди домчался до дома, припарковал «Дукати» и стал ждать очкастую. Он был готов к тому, чтобы заявить о своей ненависти к Карлтону Дрейку на весь долбаный и прогнивший мир. Он был готов пойти на риск, и это его возбуждало больше, чем мысли об Энн.
***
«Довыпендривался», — подумал Эдди, пока ноги сами несли его по коридорам и лестницам «Фонда Жизни». В лесу он думать перестал совсем. Его тело само выбирало направления, уворачивалось, наклонялось, прыгало то в сторону, то вверх, то вниз. Эдди чувствовал, что тушка временами теряет стабильность, меняет форму и вибрирует, словно пытается переделать себя изнутри. Но он старался не забивать голову лишними проблемами. Альтернативного варианта у него все равно не было, и Эдди предпочел мыслительному процессу автоматизмы и выбросы адреналина. Подумать он и дома успеет. Не горит. Сейчас главное спастись.
Он отдался полностью скорости и инстинкту самовыживания. В голове стало пусто, как в вакууме — ни тревоги, ни страха. «Странно», — это была единственная мысль, которая промелькнула у него на самом краю сознания в тот момент, когда он, словно по волшебству, взмыл на вершину сосны.
«Странно», — ОН поймал незнакомое слово нового носителя, синхронизировался с ним. Действительно странно. Носитель его принял, и ОН чувствовал себя внутри достаточно уютно. Но полного симбиоза не было. ОН решил усилить эквалайзинг.
***
«Со мной что-то не то», — подумал Эдди. Он никогда не мог ВОТ ТАК взбираться на самые высокие деревья. И ему никогда раньше не чудились голоса в голове. А во время скачки по лесам и заборам ему как будто кто-то что-то говорил. Но вполне возможно, что и показалось. Дальше заниматься самоанализом Эдди было лень.
Когда он очень быстро добежал до дома, его начало бросать то в жар, то в холод. Он оставил сообщение Доре на автоответчике, сумбурное и нелогичное, страшно захотел пить, потом есть. Потом его вытошнило всем вместе. Тут уж не до самоанализа.
Эдди сел рядом с унитазом, вытер рот рукавом, отдышался и осмотрел руки, бока, колени, порванные вдрызг «сникерсы». Через дыры можно было рассмотреть зеленые промокшие носки и мизинец правой ноги. «Хорошо, что купил три пары.»
Эдди поднялся, зашел в ванную и взглянул на себя в зеркало. Где синяки? Он практически лбом проломил дерево. Где кровь и ошметки кожи? Хотя, к едрени фени ссадины! Как он вообще еще ходит?! Во время погони он все списал на адреналин. Но, кажется, ошибся. Не иначе подцепил какую-то заразу в этой их сраной лаборатории. Эдди решил проверить склеры на предмет желтухи, но тут с изображением что-то произошло, Эдди шарахнулся, подскользнулся и грохнулся в ванную.
Когда пришел в себя, подумал, что вылезти не сможет и пожалел, что оставил телефон на холодильнике. Самое время было набрать девять один один. Однако вылез из чугунного корыта сам, хоть и со второй попытки. Снова удивился. Ни боли, ни головокружения. В голове легкость и ощущение парения. Ебаный в рот.
Такого не могло быть! У него должно было быть, по крайней мере, сотрясение и вывих плеча. Эдди дернул плечом. Вывиха там не было. Эдди взял телефон и стал перелистывать фотографии, сделанные в лаборатории. Но вопрос о том, что с ним такое творится, не оставлял его в покое. В голове Эдди пошел сложный процесс сложения «два плюс два». Не дождавшись результата, он отложил телефон и решил проверить догадки не логическим, а опытным путем. Размахнулся, зажмурил глаза и ударил себя изо всех сил в живот — подождал. Ни следов костяшек, ни покраснений, ни боли. Он ничего не почувствовал.
Эдди подошел к дверному косяку и шарахнул по нему головой. Из глаз посыпались искры. Но плохо стало только косяку. От него отлетела здоровая щепа и трофеем упала к ногам. Не смешно.
Эдди не был легковерным человеком. Не такова была его профессия. Он сломал себе ноготь, почти вырвал его нахрен из большого пальца — опять ничего не почувствовал и более того, ноготь вырос на его глазах и стал черным. Эдди сморщился и позеленел. Дело принимало трагический оборот.
Может быть какой-нибудь идиот, вроде Дрейка, и порадовался бы обретению неуязвимости в обмен на потерю чувствительности, но только не Эдди. Это была самая плохая новость за последние шесть месяцев. Он ее не просил, эту пизданутую неуязвимость, и уж совсем нечестно было заплатить за нее такую высокую цену. Жизнь без работы он себе представлял очень хорошо, жизнь в бегах после сегодняшней вакханалии в лаборатории «Фонда Жизни» — тоже. Пофиг. С риском для жизни он мог бы прожить достаточно долго. Но потеря тактильной восприимчивости — это ставило жирный крест на всей его интимной жизни! На личном внутреннем барометре Эдди под названием «Говно случается» стрелка стремительно приближалась к отметке «паника». В тридцать шесть лет Эдди не представлял себе жизни без секса. В конце концов это единственное, что у него оставалось на высоте. А какой секс, когда ты уже ничего, совсем ничего не чувствуешь? Вам любой импотент скажет — никакого.
Эдди сделал шаг к кухонному закутку - надо было выпить чего-нибудь китайского и горячего. Газ он зажег почти автоматически и подумал о газовых камерах. Угореть было бы лучше, чем жить до ста лет импотентом и неудачником.
***
ОН открывал для себя новое и опасное. Долгое время ЕМУ внушали, что ничто во вселенной не способно причинить вред клану. Как он был по-детски доверчив! Нельзя верить всему, что говорят Старейшины! Мало того, что Земля была опасна наличием кислорода, на этой планете ЕГО, кажется, еще и траванули каким-то неизвестным животным ядом. Теперь эта дрянь активировала сенсорные отростки, которые давно уже стали рудиментами, и забила анализаторы. Яд что-то сделал с его тактильной индифферентностью. Хуже и придумать нельзя. Ох, не надо было залезать в кролика!
Идея прилететь сюда казалась теперь все менее и менее здравой. ЕМУ очень хотелось разнести планету по камушку и забыть о ней, как о воплощении собственных ошибок. Но без носителя ОН не мог сделать даже этого.
ОН посмотрел на лежащее в ванной идеальное тело идеального носителя Эдди и разозлился еще больше. Что за напасть! Яд мешал его разумным клеткам взять под полный контроль разум Эдди и вывести его из отключки. Оставалось только ждать.
ОН сидел внутри экзоскелета и чувствовал, как у НЕГО начинает болеть шея, голова, плечи, задница. А ведь это были не его шея и задница! С каждой минутой чувствительность прогрессировала и делала ЕГО все больше уязвимым. Даже кислород по сравнению с этой чумой был не так уж плох. Его рудиментарные сенсорные отростки намертво слились с нервными окончаниями Эдди, ловили ощущения, а те будоражили и замутняли сознание. Желание поохотиться и поесть отошло на второй план. ЕМУ вдруг захотелось индивидуальности, имени, захотелось обустроить экзоскелет Эдди с комфортом.
«Надо сделать из Эдди временный дом». Такая мысль никогда бы не пришла в анализаторы ни одному из его братьев, не пришла бы она и ему, будь он в здравом уме. Но он в нем не был. Поэтому нашел мысль привлекательной, она его позабавила и немного примирила с выпавшими на ЕГО долю неудачами. Но с чего начать?
ОН начал с самоидентификации — если есть дом, то должен быть и хозяин. По правилам, давать себе имя самому было нельзя — ЕГО должны были назвать старейшины после большой охоты третьего цикла. Но ОН всегда считал: если нельзя, но очень хочется — то можно. Порылся в разуме Эдди. Там была такая помойка, что пришлось долго искать подходящее. Так долго, что он пропустил момент, когда Эдди пришел в себя, вылез из ванной и отправился в комнату.
Пока Эдди пялился на изображения в телефоне, и пытался себя покалечить, ОН раскопал в нейронных сетях «веном». Слово понравилось. Оно точно описывало все, что с ним произошло на Земле и приятно ложилось на язык. Веном так Веном. ОН принял слово в себя и синхронизовался.
Затем Веном решил, что настал черед разобраться с симбиозом нервных окончаний, проверить как это работает, насколько все плохо и как от этого избавиться. Для этого надо было провести эксперимент. Эдди стоял у плиты, ждал пока вскипит чайник, был совершенно поглощен суицидальными мыслями и не оказывал никакого сопротивления симбиозу.