– Страшилище! – кричит ему в спину высокий светловолосый альфа, и Артём против воли морщится. Друг, идущий рядом, семнадцатилетний омега Макс, кладёт руку на плечо юноши, чуть сжимая, вздыхает, осуждающе посмотрев на кричащего одноклассника, и решительно шагает дальше. Артёму уже даже не обидно – привык, за три года-то. По крайней мере, этот чёртов Стас, альфа-самец местного разлива, называет омегу так почти постоянно.
Артём знает, что, чёрт возьми, ни разу не блистает красотой, а полное тело его совершенно не красит, но, боги, как же обидно получить кличку «страшилище» от человека, по которому он безнадёжно сохнет все эти чёртовых три года! Максим знает и о влюблённости парня, и о том, что сейчас косая рыжая чёлка скрывает полные обиды и боли глаза, а потому торопится увести друга куда подальше. Артём не сопротивляется.
В его груди медленно, но верно поднимаются злоба и глухая ярость. Хочется подойти к альфе, ударить его посильнее (впрочем, Артём бы не смог руку на него поднять) да выплюнуть в лицо всё, что он думает о Стасе. Тот будто бы издевается – сейчас, когда у Артёма остались считанные дни до течки, а природный запах усилился, некоторые альфы обращают на него внимание. А этот… этот идиот всё портит! Артёму совершенно не хочется проводить очередную течку в боли из-за того, что с ним рядом нет альфы. Разумеется, Стас не знает, что омега давно признал его своим Истинным, а потому даже предположить не может, как болезненно протекают течки. Артём мягко высвобождает руку из хватки сжавшего его пальцы Макса и слабо улыбается. Завтра, думает подросток, начнётся очередная неделя ада, постоянного возбуждения, сухости во рту и ненавистного образа перед глазами. От таких мыслей хочется взвыть.
А ещё больше хочется взвыть от того, что Стас – его одноклассник, и, стоит Артёму вместе с Максом войти в класс, он мгновенно ловит насмешливый взгляд голубых глаз альфы. Это вызывает где-то внизу живота приступ боли, и Тёма еле слышно шипит сквозь зубы перед тем, как усесться за парту. Он, как обычно, отгораживается ото всех, в том числе и от Стаса, грудой учебников, закрывает глаза и прижимается щекой к холодному дереву парты. Урок ещё не начался, и Стас флиртует с очередным красавцем-омегой, который от привалившего ему счастья сидит сам не свой и всё щебечет, щебечет… Тёме хочется как следует врезать по его курносому носу, схватить за шикарные светло-русые волосы и… Омега мотает головой и смотрит на Макса.
Если честно, лучшему другу Тёма завидует почти до боли. Макс невысокий – полтора с небольшим метра – и тонкокостный; его грации и изяществу может позавидовать любой омега. И альфа у Макса уже есть, один из спортивных «звёзд» школы, Никита. Никита учится в параллельном классе, но урок не начался, и потому альфа уже маячит у дверей, а Макс кидает на Тёму извиняющийся взгляд и спешит к любимому. Артёму до такой степени тоскливо, что взвыть хочется.
– Здравствуй, страшилище! – весело восклицает Стас, плюхаясь на стул рядом с омегой, и подросток обречённо стонет, закрывая глаза руками. – Неужели ты не рад меня видеть?
– Отъебись, – зло огрызается Тёма. Альфа, Его Альфа так близко, что в животе всё сворачивается в тугой ком, голова идёт кругом, и всё, чего хочется омеге, – это вдохнуть чужой запах, такой приятный, обволакивающий, на части рвущий…
– Нравлюсь? – издевательски спрашивает Стас, замечая, что Артём убрал руки от глаз и смотрит на него. Тёма фыркает деланно презрительно и отворачивается, а у самого губы дрожат, и воет где-то в груди израненное сердце. Видимо, что-то отражается на его лице, потому что альфа вдруг перестаёт улыбаться, становится серьёзным и даже, кажется, хочет схватить юношу за руку, но в последний момент останавливается («Естественно, - горько усмехается где-то про себя Тёма, - я же страшилище»). – Тёма, что-то не так?
Сокращение собственного имени режет не хуже ножа. Омега решительно вскакивает из-за парты, чудом не перевернув ту; его вещи летят на пол, но Артём этого даже не замечает. Он срывается с места так, будто бы за ним гонится свора собак, и мчится прочь; кажется, завуч, мимо которой Артём пролетает, хочет что-то сказать, но замолкает, и юноша только чувствует спиной её внимательный взгляд.
В туалете – и это настоящее счастье – никого нет. Омега прислоняется спиной к выложенной голубой плиткой стене, сгибается, упираясь ладонями в собственные колени, и дышит так, будто пробежал как минимум километр. Сердце стучит бешено и сердито, грозясь растолочь рёбра в порошок, в боку колет, а глаза предательски щиплет. Артём прижимает ладонь к губам, глуша тихий полустон-полувсхлип, и сползает на грязный пол. Штаны мгновенно пачкаются, но это Тёму не волнует. Из его груди рвутся рыдания, по щекам текут, почти разъедая их, слёзы, и больно, больно, больно до такой степени, что хочется послать всё к чёрту!
– Артём? – в дверь стучатся, и омега замирает, прекрасно понимая, что голос принадлежит Стасу. – Ты в порядке?
– В полном, – он надеется, что голос не дрожит, что в нём не слышны плаксивые нотки. Прослыть ещё и плаксой Артёму совершенно не хочется. Он прижимает к губам уже обе ладони, старательно глуша всхлипы, и дышит тяжело, мечтая только об одном – чтобы чёртов альфа ушёл. Но тот, будто бы назло, не уходит мучительно долго (для Артёма эти минуты – вечность), стоит, будто бы выжидая, а у омеги сил не хватает сдержать слёзы. И он плачет – беззвучно, уткнувшись мокрым лицом в колени и до боли сжав свои плечи пальцами.
– Тогда я хотел бы изви… – чёрт, чёрт, Стас, какого чёрта ты решил зайти в туалет? В глазах альфы мелькает столько эмоций, что Артём опускает голову, снова пряча покрасневшее лицо, и дрожит всем телом при очередном тихом всхлипе. Стас опускается рядом – и когда это он успел позабыть, что такие дорогие шмотки крайне жалко пачкать в туалетах? – и растерянно, почти жалобно шепчет:
– Прости, я не хотел тебя обидеть.
– А когда ты зовёшь меня страшилищем, ты тоже не хочешь меня обидеть? - выходит жалко и почти криком, но Стас даже не морщится. Он внимательно смотрит на лицо омеги, а тот продолжает язвительно. – И хватит на меня пялиться, я и так урод, а сейчас, наверное, и вовсе напоминаю…
– Замолчи, - решительно прерывает его альфа и встаёт с пола. Он протягивает руку Артёму, а тот не мигая смотрит на широкую ладонь, на запястье, на всю руку, увитую венами, и не верит. Тёма встаёт самостоятельно, хоть и неуклюже, и Стас изгибает бровь. Омега ждёт ещё какого-нибудь выпада в свою сторону, но одноклассник неожиданно обнимает его за плечи (сердце стучит так, что, наверное, вся планета слышит) и прижимается своим лбом, обжигающе холодным, ко лбу Артёма. И тут же отшатывается:
– У тебя температура.
– Круто, – Тёма пожимает плечами. Для него температура перед течкой вполне привычна, но, судя по глазам Стаса, тот совершенно точно уверен, что омега болен. Стас сжимает запястье юноши и решительно тянет его прочь из туалета, к фельдшеру. Проходящие мимо омеги смотрят на них изумлённо и зло, и Артёму даже хочется показать им всем язык, прижаться к Стасу… «Нет, – решительно говорит он самому себе, – не обманывай себя».
Врач, невысокий омега с кудрявыми тёмными волосами, хмыкает в ответ на заявление Стаса о том, что Тёма болен, и, только взглянув на красного, как рак, омегу, пишет записку. В его глазах Артём явно видит ласковые смешинки – похоже, врач принял их за парочку. От этой мысли и без того алый юноша пуще заливается краской.
Стас поднимается с ним в кабинет за вещами и спускается в раздевалку. Всё время, пока омега натягивает куртку, уже одетый альфа смотрит на него, буравит своим льдисто-голубым взглядом, и Артёму жутко неуютно. Он возится с неудобным замком и, выведенный из себя, рявкает:
– Да хватит на меня пялиться, иди других страшилищ ищи!
– Глупый, – отвечает Стас и подходит к омеге. Тот от неожиданности делает шаг назад и больно ударяется спиной о вешалку. Артём шипит от боли, а Стас мгновенно подлетает к нему, прижимая к себе (это выходит случайно, но Тёма снова красный, а сердце снова сходит с ума), сам застёгивает куртку – омега краснеет ещё пуще – и, щёлкая его по носу, усмехается. – Ты способен найти приключения на пятую точку где угодно.
– Иди к чёрту, – снова огрызается омега, отступая на шаг. Не зная, куда деть руки, он прячет их в карманы куртки, хмуро смотрит на альфу и вздыхает, всё же высовывая одну руку да забирая портфель. – Ты-то зачем оделся?
– Я обязан проводить тебя домой, – абсолютно непререкаемым тоном заявляет альфа, и Артём давится воздухом. Он знает, что сейчас со Стасом спорить совершенно бесполезно, но мысль о том, что альфа сам решил его проводить, отзывается в сердце чем-то тёплым. Смущённо опуская взгляд, юноша поправляет выбившуюся из-под шапки медную прядь волос и вздыхает:
– Пошли тогда, что ли.
Дорога проходит в молчании – альфа думает о чём-то своём, пиная камни, встреченные на пути, а Тёма дышит полной грудью, стараясь запомнить запах альфы. Он знает, что во время течки с ума сойдёт – вся его рубашка пропиталась ароматом Стаса, но сейчас у омеги такая каша в голове, что из всех желаний одно и остаётся. Дышать воздухом, который пропитан ароматом корицы – запахом Стаса. И Артём дышит, полной грудью дышит, и всё ему кажется прекрасным – даже огромные грязные сугробы, разбросанные то тут, то там.
Они останавливаются у подъезда Артёма, и омега мнётся, пряча замёрзшие руки в карманы; он поднимает взгляд на альфу и выдыхает коротко и рвано:
– Ну, пока, что ли.
Артём успевает юркнуть в подъезд раньше, чем Стас – сориентироваться. Прижимаясь лопатками к железной двери, Тёма выдыхает сдавленно и торопится подняться на третий этаж.
Дома никого нет: папа-омега на работе, а альфа-отец, только почуявший приближение течки сына, поспешил сбежать к своим родителям. Тёма знает, что скоро папа-омега уедет к отцу, и за ним, Артёмом, сможет присматривать только старший брат. Брату Тёмы двадцать три года, он уже успел обзавестись колечком на пальце и замечательным малышом. А ещё он жутко красивый («В отличие от тебя», - ехидно уточняет подсознание): стройный, высокий, с россыпью веснушек на щеках (у самого Тёмы веснушки заметны только весной, да и не красят они его, а вот брату, Игорю, так идут…), густыми кудрявыми волосами и озорным взглядом карих глаз. Тёма проходит в свою комнату, вставая перед большим зеркалом, и начинает раздеваться.
Он ненавидит себя в такие моменты так отчётливо, что, кажется, с ума от этого сойдёт. Тёма блуждает взглядом по поверхности зеркала – и ненавидит всё, что видит в нём. И слишком короткие для омеги медные волосы, и зелёные глаза, взгляд которых кажется блёклым и тусклым, и собственное тело. Тело… Артём поджимает губы и решительно отворачивается. У него нет второго подбородка или огромного живота. Тёма просто полный. И за это «просто» он тоже себя ненавидит.
Он залезает в кровать, кутается в тёплое одеяло и устало закрывает глаза. Совсем скоро Тёму уносит в объятья Морфея неспокойный сон.
***
Игорь приходит как раз в тот момент, когда у Артёма почти кончается выдержка, и пальцы тянутся к заднице. Брат заглядывает в спальню омеги, улыбается, присаживаясь на край кровати, и Тёма, смущённый собственной наготой, торопится спрятаться под одеялом. Игорь гладит юношу по влажным вихрастым волосам и вздыхает:
– Когда же ты альфу себе найдёшь, маленький?
– Когда перестану быть страшилищем, – бурчит Тёма тихо-тихо, но брат успевает услышать, и омега получает лёгкую затрещину. Он не спрашивает даже за что – Игорь ведь свято уверен в том, что его маленький брат красавец, каких свет не видывал. Вот только – Артём бросает тоскливый взгляд на зеркало – это совершенно не так. – Игорь, – шепчет он, облизывая пересохшие губы, и брат кивает, готовый слушать. – Выкинь, пожалуйста, это старое зеркало.
Игорь не спрашивает ничего (за это Артём особенно его любит), только кивает и склоняет голову набок:
– За мной чуть позже заедет Витя, я скажу ему вынести, – Витей зовут мужа Игоря, высокого, широкоплечего альфу двадцати восьми лет с короткой бородой и доброй улыбкой. Витя очень хорошо относится к Артёму и почему-то совершеннейше не реагирует на него в период течки. Видимо, так сильно любит Игоря. Омега смотрит в счастливые глаза брата, и ему отчаянно хочется разреветься.
Игорь сидит с ним ещё полчаса, а потом уходит; Витя забегает в комнату лишь на минуту, приветливо качает головой Тёме, а после хватает зеркало и волочит его к выходу. Тёма молчит – у него совершенно нет сил, возбуждение такое острое, что об него, наверное, можно порезаться, а из задницы течёт на пушистый плед. Омега тихо всхлипывает, становясь на колени, выгибается, приставляя пальцы к анусу, и с хлюпаньем толкает один. Дискомфорта из-за течки почти нет, только вот желание проходить не собирается – лишь усиливается, и юноша обречённо скулит, трахая себя пальцами. Это видится ему таким мерзким…
На четвёртый день течки Артём способен даже передвигаться по квартире. Правда, из задницы продолжает течь смазка, возбуждение не отпускает, и каждое движение приносит мучительную, выворачивающую боль, но по сравнению с другими эта течка проходит даже легко. У Артёма вместо подушки – рубашка, пропитанная запахом альфы, и он может заснуть (ненадолго – на пару часов всего) лишь уткнувшись в неё носом. Вся квартира пропахла ароматом течного омеги, и сам Артём захлёбывается в этом жарком запахе.
Звонок в дверь прерывает юношу, когда он в очередной раз стоит под ледяным душем и остервенело дрочит. Омега кутается в огромный махровый халат и, шлёпая мокрыми босыми ногами по полу, идёт к двери; он, глупый, абсолютно точно уверен, что за дверью Игорь, а потому, даже не спросив, отпирает замок.
И тут же делает шаг назад. На пороге его квартиры стоит Стас собственной персоной. Альфа подозрительно смотрит на омегу, делает глубокий вдох (юноша готов проклясть собственную природу и дрожащие ноги) и как-то скомканно проговаривает:
– А я зашёл узнать, почему ты в школу не ходишь, а тут…
– Узнал? Проваливай, – зло шипит омега, судорожно цепляясь пальцами за дверной косяк. Между ягодиц опять становится мокро и жарко, и вид альфы, чёртова альфы, которого Тёма так глупо любит, сводит с ума. Артёму хочется крикнуть, чтобы Стас проваливал к чертям, но язык почему-то не слушается, а потом альфа шагает к нему, и…
Приходит в себя омега лишь тогда, когда чужие губы на его собственных становятся чем-то привычным, а ледяные пальцы принимаются развязывать пояс халата. Осознание того, чем, а главное, с кем он занимается, приводит юношу в себя, и он отталкивает альфу со всей силой, на какую только способен. Стас растерянно отступает на шаг, а Тёма прижимает ладонь к саднящим губам и шипит:
– Пошёл вон.
– Но я…
– Пошёл вон!
Как только за альфой захлопывается дверь, Артём обессиленно сползает на пол и снова плачет – это становится какой-то нехорошей привычкой. Кое-как успокоившись, омега закрывает дверь – и стягивает халат прямо здесь, в коридоре. Всё его тело горит, а губы саднят после поцелуя, и между ягодиц до омерзения мокро. Парень снова трахает себя пальцами, тихо всхлипывая, и, кончая в очередной раз за день, вытирает с лица слёзы. Ему так стыдно, что щеки пунцовеют.
Сейчас Артём ненавидит омежью природу.
***
В школу Артём приходит осунувшимся и вымотанным. Течка – впрочем, как и все остальные с тех самых пор, как в его жизни появился Стас – изнуряет юношу полностью. Его даже учителя не трогают, понимающе кивая головами. Артём заходит в класс биологии и плюхается на стул; Макса ещё нет, и, думается омеге, это даже к лучшему. Ему до сих пор стыдно смотреть кому-либо в глаза. Кажется, что каждый, кто посмотрит на Тёму, узнает его маленький грязный секрет.
Стас кидает на омегу один ничего не выражающий взгляд и возвращается к разговору со своим другом, Андреем, а Тёме вдруг так обидно становится, что он решительно поднимается и, минуя столпотворение из омег его класса, выходит из кабинета. На улице очень холодно – конец зимы всё-таки, а он выскочил в одном свитере – и солнечно. Омеге требуется несколько минут, чтобы отдышаться, а потом он вздрагивает всем телом от резкого: