Брок, черный пёс, восемьдесят килограммов ярости и преданности, бросился на Белиала — и поймал пулю в плечо. Он успел прокусить держащую пистолет руку, но вот на выщербленный асфальт упал не пёс — упал человек. Голый мужик с ошейником на жилистой шее.
— Блядь, я когда-нибудь добегаюсь.
Где-то рядом молился и крестился Шепард, и Джек повернулся и коротко ударил его в лицо, чтоб заткнулся. А потом бросился к Броку и Джеймсу.
Кое-как отцепив бионические пальцы от капота автомобиля, Барнс покачнулся. Он видел Джека, кинувшегося к шипящему и ругающемуся на трёх языках Броку, живому, снова человеческого вида, мать его, Броку, видел зажимающего кровящий нос Шепарда… и чувствовал, что скапливавшееся всё это время напряжение достигло максимума, переливаясь волной через край, накрывая.
В два шага оказавшись рядом с самыми необходимыми ему людьми во всём мире, он упал на колени, сграбастывая их обоих в объятия, ткнулся сухими губами сначала в губы одного, потом второго и захохотал.
— Вот хули ржёшь-то, а? — в ответ оскалился Брок.
— Брок… — выдавил Джек. — Брок, как?.. Почему? Ты… ты не…
— Я — не, высочество, что бы ты этим ни хотел сказать. Так, малышня, — Брок сел голой задницей на асфальт, поёжился и схватился за плечо. — Мы с Барнсом в кусты и домой своим ходом, — быстро прикинул он, оглядевшись, — а ты, высочество, встречай кавалерию, как и положено принцу.
Барнс без разговоров одним движением поднялся на ноги, подхватил раненого Брока, на миг уткнувшись носом ему в волосы на затылке.
— Отставить, сладкий, поминки по моей чёрной шкуре дома устраивать будешь. Ходу, ходу отсюда.
Джек обласкал взглядом статную поджарую фигуру бывшего пса, тряхнул головой и принялся выкрикивать распоряжения.
***
Домой Джек добрался только к вечеру следующего дня, злой как черт от навязанного «братства» с Шепардом. Ему хотелось в душ… и напиться. А ещё — обнять Джеймса и выслушать историю Брока: всю, целиком, от начала и до конца.
Он скинул Джеймсу короткую smsку: «Возвращаюсь», и всю дорогу до дома думал, что, наверное, теперь-то уж никого не застанет в пентхаусе. Может, Джеймс и Брок ему только померещились? Не бывает же, чтобы собаки превращались в людей!
В пентхаусе было тихо и накурено. Брок, развалившись на диване и поставив пепельницу себе прямо на голый живот, выпускал струйки дыма в высокий потолок. Когда открылась дверь, он даже не дёрнулся, лишь рассеянно улыбнулся и приветственно помахал рукой.
Джек почти физически почувствовал, как с плеч спадает тяжесть. Но тут он увидел повязку на левом плече Брока, и сердце сжалось.
— Брок, ты сильно ранен? — спросил он. — Где Джеймс? Как вы добрались до дома?
Брок сел по-турецки, облокотился на колени, не выпуская изо рта сигарету, глянул с прищуром.
— Да ты садись, высочество. Вижу, тебя ещё и выебали напоследок, — он покачал головой. — Барнс умёлся за продуктами, а плечо заживёт, и не такое бывало. Давай так, мы сейчас поговорим, ты задашь все свои вопросы, пока сладенького нет, и мы решим, что и как дальше будет. Лады?
— Ну давай. — Джек прошёлся до бара, налил бурбона себе и Броку, поставил перед ним стакан. — Как… Ты оборотень?
— Нет, — усмехнулся в ответ Брок. — Ты бы в сказки не верил бы, хоть и принц. Я банально не до конца прочёл условия контракта и вместо вечного покоя обрёл четыре лапы, хвост и триста фунтов дополнительной нервотрёпки.
— Не понял, — качнул головой Джек и сделал глоток, и кубики льда застучали, сталкиваясь друг с другом. — Что за контракт? С кем?
Брок в два глотка прикончил бурбон.
— Барнс тебе рассказывал, как мы сбежали? Сам-то мало что помнит, — он откинулся на спину дивана, — только после разморозки, вместо мозга кусок льда, но его снова должны были обнулить. Поверь, тебе не надо знать, что это такое и какой после этого дерьма Барнс. Сами бы мы уйти не смогли. Гидра — не та организация, из которой можно уволиться и уйти через проходную, зажав подмышкой суперкомпьютер. Я много лет искал выход и нашёл. — Брок почесал заросший чёрной густой щетиной подбородок. — Не тот я человек, чтобы верить во всякую магию-шмагию, высочество, но за время службы всякого навидался. Да и что мы теряли? У Барнса и так мозгов к тому моменту почти не осталось, и мы доверились этой старухе. Гата обещала вывести Барнса и укрыть от слежки за мою жизнь. И я согласился.
— Гата? — нахмурился Джек, вспоминая. — Такая… с бородавкой на подбородке?
— Вот ты меня сейчас заинтриговал, — Брок подался вперёд. — Неужто знаком с этой старой перечницей? Ну да, с бородавкой и разряженая как цыганка.
— Я ребёнком был, — медленно произнес Джек. — Она мне… нагадала. Адского пса и мертвеца. Не то я их полюблю, не то они меня… Мутная история, в общем. Я почти сразу из головы выкинул. Так почему вы решили перебраться в Гильбоа? И откуда?
Плеснув ещё бурбона себе в стакан, Брок усмехнулся.
— Ну, Барнс ничего такой мертвец. Ему лет сто скоро будет, а мне с адским псом явно польстила. Ну да ладно. Ты потом сладенькому расскажи, он любит всякую мистику. Это он, кстати, решал, куда ехать, я тогда уже псом бегал и лапу на столбы задирал. Из Штатов мы.
========== 7. ==========
Вечером Джек, сытый и вымытый, лежал на своей кровати, теперь не кажущейся такой уж широкой, между Броком и Джеймсом.
— Никогда не пробовал тройничок с мужчинами, — признался он. — Вы же не против?
Барнс молча погладил его по животу и устроил голову на плече, жарко выдыхая в шею.
— Ты себя в зеркало-то видел, высочество? — облизал губы Брок. — Как можно от такой красоты отказаться? Знал бы ты, как у меня всё поджималось, когда наблюдал за вами, думал, сдохну или из окна сигану, но оторвать взгляда не мог.
— Зеркало показывает мне стрёмного небритого чувака, — отшутился Джек и поцеловал Брока. А потом Джеймса.
— Стрёмный и небритый здесь я, иногда Барнс, когда забывает, что гедонист, и начинает изображать винтовку с глазами, — хохотнул Брок, навалился сверху, заглядывая в глаза. — Это я должен спрашивать, не против ли ты. Больше отмазка про чувака с собакой не сработает. — Он, словно зачарованный, погладил Джека по щеке, коснулся губ, очертил их абрис.
— Какая отмазка? — удивился Джек. — Какая собака?
Он обхватил ладонями задницу Брока и с удовольствием сжал, притискивая к себе.
Барнсу впервые было совершено не страшно. Он исступленно касался обоих своих мужчин, гладил их, наслаждаясь, казалось бы, совершенно невозможной близостью, вседозволенностью, сердцем ощущая: он нашёл ту самую гавань, о которой так любят врать в книгах, и готов сделать всё, что угодно, лишь бы оставаться так всегда.
Он прекрасно понимал, почему Брок на ночь глядя выставил его за дверь, понимал — и боялся возвращаться. Всю дорогу, пока Барнс тащил раненого любовника на руках, тот молчал, ни на что не реагируя, и думал. Вот только Барнс прекрасно знал Брока. Надумать тот мог что угодно. Им с Джеком нужно было поговорить. Это когда Брок был псом, можно было сказать — любишь меня, люби и мою собаку. А сейчас… Барнс спрятал голову у Джека на плече… они рисковали оба пойти по известному адресу, или Брок бы, привычно жертвуя собой, отошёл бы в сторону.
Открывая замок, Барнс втайне даже от себя молился, чтобы Брок не залупнулся и его сложный характер не взял верх над чувствами. А потому облегченно выдохнул, привалившись к стене, когда услышал из гостиной долгий протяжный стон удовольствия.
***
Много позже, глубокой ночью, когда Джек, утомлённый наслаждением, уже почти засыпал, он спросил:
— Вы же не бросите меня теперь? Знаю, от опального принца одни проблемы…
Брок что-то сонно пробурчал ему в плечо и подгрёб к себе поближе, выражая тем самым всё, что думает о совершенно беспочвенных сомнениях принца.
— Ты — наш, — отозвался в темноте Барнс. — Наш со всеми проблемами, опалой, с ополоумевшим королём и приживалкой-фермером. — Он приподнялся на локте, заглядывая Джеку в глаза. — Я нисколько не шутил, когда говорил, что мы оба тебя любим. От Брока этих слов ты можешь не ждать, он делами обычно, но за него скажу я. Ты наш, а мы твои. Мы сделаем всё, что возможно и невозможно, чтобы тебе было хорошо. Корона, поражение соседа, голова Шепарда на каминной полке — всё, что тебе захочется.
— У меня нет камина, — хмыкнул Джек. — Только во дворце… — и он душераздирающе зевнул.
— Спи, мой принц, — мурлыкнул Барнс, коснулся губами его виска, и Джек погрузился в спокойный долгий сон.
***
Потом было многое — самоубийство Джозефа и тошнотворный процесс против Шепарда, приказ отца расстрелять Джека прямо на заднем дворе Зала Совета и Брок с Джеймсом, отбившие принца и увезшие к дядюшке Уильяму.
И если Барнс осторожничал, стараясь особо не светиться —всё же железная рука была достаточно приметной, — то Брок, наоборот, развернулся во всю ширь, вспоминая свой оперативный опыт, и вокруг принца, как по волшебству, выросла своя собственная маленькая, но верная армия.
На все вопросы Брок привычно скалился, обнажая клыки, и поправлял ошейник, уверяя Джека, что ничего незаконного он не делает, но чуть ли не каждый день уточнял, так ли нужна корона и такой король.
Барнсу едва удалось удержать Брока на заднем дворе Зала Совета, чтобы он, подхватив одну из винтовок, не отправился популярно разъяснять Сайласу, что так делать не стоит.
Перед подписанием мирного договора с Гефом Сайлас — Джек видел это по глазам отца — хотел наговорить ему гадостей, возвыситься за его счёт. Но почему-то не стал этого делать.
А потом все сложности в отношениях с отцом перестали быть для Джека важными. Потому что на подписании договора на короля было совершено покушение.
Брок не преследовал киллера и его люди не двинулись с места, мгновенно оцепив сцену, не давая никому двинуться с места, не позволяя ни Розе, ни Томасине подскочить к распростёртому в луже своей же крови королю. Сайлас был жив, он смотрел на сына пустыми от боли глазами и пытался что-то сказать.
— Я… прокляну тебя, — смог разобрать Барнс.
Но отцовского проклятия Джек не расслышал. Сайлас потерял сознание раньше, чем Джек, тоже раненный, подошёл к нему.
Почти сразу Барнсу удалось увести Джека в машину, усадить на заднее сиденье, впихнуть в руки термос с горячим чаем и, если судить по запаху, коньяком.
— Судьба штука сложная, мой принц, — сказал Барнс, захлопывая за собой дверцу. — И иногда она играет краплёными картами вне зависимости от того, что остальным выдала шахматы.
Он погладил Джека по колену и жестом фокусника выудил из-за пазухи две потрепанные карты таро.
— Что это? — спросил Джек, придерживая под локоть левую руку, которую оцарапало пулей. Руку дергало, но пропитавшаяся кровью одежда залепила рану, и кровотечение остановилось.
— Это, — Барнс положил ему на колени карты, по которым пятнадцать лет назад старая Гата предсказывала юному принцу, — наши с Броком судьбы, отданные совсем ещё юному принцу. Начало дороги.
Джек выпил чай, посмотрел на простреленный рукав и улыбнулся.
— Я хочу закончить весь этот фарс, — он повёл здоровой рукой. — Ты меня понимаешь?
Улыбнувшись, Барнс аккуратно привлёк к себе Джека, коснулся губами тыльной стороны ладони.
— Делай как считаешь нужным. Мы всегда на твоей стороне.
***
Через неделю Джека короновали. Сайлас умер от полученных ранений. Организм немолодого уже короля не выдержал наркоза. Сайлас просто не проснулся после операции.
Никто не видел в задних рядах гостей приземистую старую цыганку, кутающуюся в вытертую разноцветную шаль и с материнской теплотой смотрящую на молодого короля и его наречённых, занявших положенное им место позади трона.
И пусть для остальных они были лишь главой охраны и советником по безопасности, старая Гата знала, что ей больше не стоит волноваться за дальнейшие судьбы маленького одинокого принца, верного до последнего сторожевого пса и человека, постоянно оставляющего смерть с носом: им было теперь на кого опереться. А карты? А что карты? Они не назначают судьбы. Карты лишь указывают одну из дорог.