– Я жалею, что взяла их. Никому никогда об этом не рассказывала, кроме вас. Когда-нибудь я хочу их вернуть.
– Глупости, – мягко сказала Кэрол. Она сидела на подлокотнике кресла, опершись подбородком на руку, не сводя с Терез глаз и улыбаясь. – Ты была ребёнком. Когда ты забудешь о желании их вернуть, это будет означать, что ты стала взрослой.
Терез ничего не ответила.
– Думаешь, ты больше никогда не захочешь её снова увидеть? Может быть, через несколько лет?
Терез помотала головой. Она улыбнулась, но слёзы всё ещё сочились из глаз.
– Я больше не хочу об этом говорить.
– Ричард всё знает?
– Нет. Только то, что она жива. Разве это имеет значение? Не это важно.
Ей казалось, что если как следует выплакаться, всё это из неё уйдёт – усталость, одиночество, разочарование, словно они обретались в самих её слезах. И она была рада, что Кэрол сейчас давала ей возможность это сделать. Кэрол стояла у туалетного столика, спиной к ней. Терез застыла в постели, лёжа, опершись на локоть, истерзанная всхлипами, которые пыталась подавлять.
– Я больше никогда не буду плакать, – сказала она.
– Будешь. – И чиркнула спичка.
Терез взяла с прикроватной тумбочки очередную салфетку и высморкалась.
– Кто ещё в твоей жизни есть, кроме Ричарда? – спросила Кэрол.
Она ото всех сбежала. В первом её нью-йоркском доме были Лили и мистер и миссис Андерсон. Франсес Коттер и Тим – в «Пеликан-Пресс». Лоис Ваврика, девочка, которая тоже жила в Доме в Монклере. А теперь кто остался? Супруги Келли со второго этажа у миссис Осборн. И Ричард.
– Когда меня в прошлом месяце уволили с работы, – сказала Терез, – мне было стыдно, и я переехала… – Она замолкла.
– Куда переехала?
– Я никому не сказала куда, кроме Ричарда. Просто исчезла. Видимо, так я себе представляла начало новой жизни, но, главным образом, мне было стыдно. Я не хотела, чтобы кто-либо знал, где я.
Кэрол улыбнулась.
– Исчезла! Мне это нравится. Какая же ты счастливая, что можешь себе такое позволить. Ты свободна. Ты это понимаешь?
Терез ничего не сказала.
– Нет, – ответила сама себе Кэрол.
Рядом с Кэрол на туалетном столике едва слышно тикали серые квадратные часы, и Терез – как она уже тысячу раз делала это в магазине – прочла время на циферблате и приложила к нему значение. Было четыре пятнадцать и ещё чуть-чуть, и она вдруг затревожилась, не слишком ли долго тут лежит, не ждёт ли Кэрол кого-нибудь в гости.
И тут в холле раздался телефонный звонок, внезапный и длинный, как визг истеричной женщины, и они обе от неожиданности вздрогнули, посмотрев друг на друга.
Кэрол встала и дважды чем-то шлёпнула о ладонь, как тогда перчатками в магазине. Телефон снова пронзительно заверещал, и Терез была уверена, что Кэрол сейчас швырнёт то, что держит в руках, запустит им через всю комнату в стену. Но Кэрол лишь повернулась, тихо положила предмет и вышла из комнаты.
Из холла до Терез донёсся голос Кэрол. Терез не хотела знать, что Кэрол говорит. Она встала, надела юбку и туфли. Теперь она увидела, что Кэрол держала в руке – деревянный, песочного цвета обувной рожок. «Любой другой на месте Кэрол швырнул бы его», – подумала Терез. И тут она поняла, каким одним словом можно обозначить то, что она чувствовала в Кэрол: гордость. Голос Кэрол звучал с повторяющимися интонациями, и теперь, открыв дверь, чтобы выйти, Терез расслышала слова: «У меня гостья» – в третий раз подряд спокойно выставленные как барьер.
– По-моему, это превосходная причина. Что лучше?.. А чем плохо завтра? Если ты…
И дальше всё смолкло, до первого шага Кэрол по лестнице, и тогда Терез поняла, что человек, с которым говорила Кэрол, бросил трубку. «Кто посмел?» – подумала она.
– Может быть, мне лучше уйти? – спросила Терез.
Кэрол посмотрела на неё так же, как тогда, когда они только вошли в дом.
– Нет, разве что ты сама хочешь. Нет. Мы потом поедем на машине, если захочешь.
Терез знала, что у Кэрол нет желания снова садиться за руль. Она начала застилать постель.
– Оставь постель. – Кэрол наблюдала за ней из холла. – Просто закрой дверь, и всё.
– Кто сюда едет?
Кэрол развернулась и пошла в зелёную комнату.
– Мой муж, – сказала она. – Харджесс.
И тут снизу раздались два звонка в дверь и в то же мгновение щёлкнул замок.
– Сегодня отбоя не будет, – пробормотала Кэрол. – Спускайся, Терез.
Терез вдруг стало не по себе от страха – не самого мужчины, а недовольства, которое вызвал у Кэрол его приход.
Он поднимался по ступенькам. Увидев Терез, он замедлил шаг, едва уловимое удивление пробежало по его лицу, и затем он посмотрел на Кэрол.
– Хардж, это мисс Беливет, – сказала Кэрол. – Мистер Эрд.
– Здравствуйте, – сказала Терез.
Хардж лишь мельком взглянул на неё, но его нервные голубые глаза успели изучить её с головы до пят. Он был плотного сложения, с красноватым лицом. Одна бровь была выше другой и вздымалась настороженным клином посередине, будто изломанная шрамом.
– Здравствуйте!
И тут же – к Кэрол:
– Извини, что беспокою. Я только хотел забрать пару-тройку вещей.
Он прошёл мимо неё и открыл дверь в комнату, которой Терез ещё не видела.
– Для Ринди, – добавил он.
– Фотографии со стены? – спросила Кэрол.
Он молчал.
Кэрол и Терез сошли вниз. В гостиной Кэрол села, но Терез – нет.
– Поиграй ещё, если хочешь, – сказала Кэрол.
Терез помотала головой.
– Поиграй, – твёрдо сказала Кэрол.
Терез испугалась её взгляда – глаза Кэрол внезапно побелели от гнева.
– Не могу, – с ослиным упрямством ответила она.
И Кэрол отступила. Кэрол даже улыбнулась.
Они слышали, как Хардж быстрыми шагами прошёл через холл и остановился, затем стал медленно спускаться по лестнице. Терез увидела его облачённую в тёмное фигуру и следом – розовато-русую голову.
– Не могу найти этот акварельный набор. Я думал, он в моей комнате, – жалобно произнёс Хардж.
– Я знаю, где он. – Кэрол встала и направилась к лестнице.
– Я полагаю, ты хочешь, чтобы я что-то взял для неё к Рождеству, – сказал Хардж.
– Спасибо, я сама ей всё отдам. – Кэрол пошла наверх.
Они только развелись, подумала Терез, или разводятся.
Хардж посмотрел на неё. У него было напряжённое выражение лица, в котором причудливо смешались встревоженность и скука. Твёрдая мясистая складка закруглялась в линию рта, отчего лицо казалось безгубым.
– Вы из Нью-Йорка? – спросил он.
Терез уловила в вопросе презрение и бесцеремонность, словно пощёчина её обожгла.
– Да, из Нью-Йорка, – ответила она.
Он готов был задать следующий вопрос, когда по ступенькам спустилась Кэрол. Терез зажала себя в стальные тиски, чтобы продержаться эти несколько минут наедине с ним. Теперь же, расслабившись, она вздрогнула и поняла, что он это заметил.
– Спасибо, – сказал Хардж, забирая у Кэрол коробку. Он прошёл к своему пальто, которое валялось распахнутое на двухместном диванчике, с чёрными рукавами, раскинутыми, будто в драке за владение домом.
– До свидания, – сказал ей Хардж. Он надел пальто на пути к двери. – Подруга Абби? – пробормотал он, обращаясь к Кэрол.
– Моя подруга, – ответила Кэрол.
– Ты собираешься отвезти подарки Ринди? Когда?
– А что, если я ей ничего не подарю, Хардж?
– Кэрол… – Он остановился на крыльце, и Терез едва разобрала произносимые им слова – что-то о создании неприятной ситуации. И вслед за этим: – Я сейчас встречаюсь с Синтией. Можно мне заехать на обратном пути? Это будет раньше восьми.
– Хардж, с какой целью? – устало произнесла Кэрол. – Особенно когда ты так неприветливо настроен.
– Потому что это касается Ринди.
После этого расслышать, что он говорит, было уже невозможно.
Мгновение спустя Кэрол вернулась одна и закрыла за собой дверь. Она прислонилась к двери с руками за спиной, и они услышали звук отъезжающего автомобиля. Кэрол, должно быть, согласилась принять его вечером, подумала Терез.
– Я пойду, – сказала она. Кэрол ничего не ответила. Теперь в тишине между ними была мертвенность, и Терез стало ещё более не по себе. – Мне лучше уйти, да?
– Да. Прости. Прости за Харджа. Он не всегда так невежлив. Это была ошибка – вообще сказать ему, что у меня кто-то в гостях.
– Это неважно.
На лбу у Кэрол собрались морщины, и она с трудом проговорила:
– Ты не будешь возражать, если я посажу тебя сегодня на поезд вместо того, чтобы везти домой?
– Нет. – Ей была невыносима мысль о том, что Кэрол повезёт её домой, а потом будет возвращаться одна, в темноте.
В машине они тоже молчали. Терез открыла дверцу, как только машина остановилась на станции.
– Поезд будет минуты через четыре, – сказала Кэрол.
– Я вас ещё увижу? – вдруг выпалила Терез.
Кэрол лишь улыбнулась, немного укоризненно, когда оконное стекло между ними поползло вверх.
– Aurevoir, – сказала она.
Конечно, конечно же, она её ещё увидит, подумала Терез. Идиотский вопрос.
Машина быстро сдала назад и унеслась в темноту.
Терез жаждала магазина, жаждала понедельника, потому что Кэрол могла снова прийти туда в понедельник. Хоть это было и маловероятно. Вторник был кануном Рождества. Она безусловно может ко вторнику позвонить Кэрол, хотя бы для того, чтобы пожелать счастливого Рождества.
Но не было ни секунды, когда бы она мысленно не видела Кэрол, и всё, что попадалось ей на глаза, она, казалось, видела сквозь Кэрол. В тот вечер тёмные прямые улицы Нью-Йорка, завтрашний день на работе, упавшая и разбитая молочная бутылка в раковине – всё стало неважным. Она бросилась на кровать и карандашом провела линию на листе бумаги. И ещё одну, аккуратно, и ещё. Мир рождался вокруг неё, словно залитый солнцем лес с миллионом переливающихся листьев.
Мужчина посмотрел на вещицу, небрежно зажав её большим и указательным пальцами. Он был лыс, если не считать длинных чёрных прядей, растущих оттуда, где когда-то пролегала линия лба, прядей, потно прилипших к обнажённому черепу. Нижняя губа его была оттопырена в знак крайней неприязни и отрицания, которые застыли на его лице, как только Терез подошла к прилавку и произнесла первые слова.
– Нет, – в конце концов проговорил он.
– Неужели вы не можете мне дать за неё хоть что-нибудь? – спросила Терез.
Губа выпятилась ещё больше.
– Может быть, пятьдесят центов.
И он швырнул вещицу обратно на прилавок. Пальцы Терез украдкой и ревниво её обхватили.
– Ладно, а это? – Из кармана пальто она вытащила серебряную цепочку с медальоном святого Христофора.
Большой и указательный пальцы вновь согнулись в картинном презрениии и стали вертеть кругляшок медальона, как какую-то гадость.
– Два пятьдесят.
Но она стоит минимум двадцать долларов, хотела было сказать Терез, однако не стала, потому что так говорит каждый.
– Спасибо. – Она подобрала цепочку и вышла.
Кто все эти счастливчики, хотела бы она знать, которые умудряются продать свои старые складные ножи, сломанные наручные часы и рубанки, гроздьями висящие в наружной витрине? Не удержавшись, она обернулась и посмотрела сквозь окно внутрь. Там она снова увидела лицо мужчины под развешанными в ряд охотничьими ножами. Он тоже смотрел на неё и улыбался. Терез казалось, он понимает каждое её движение. Она заторопилась вниз по тротуару.
Через десять минут она вернулась и заложила серебряный медальон за два доллара и пятьдесят центов.
Торопливым шагом она пошла по улице на запад, перебежала Лексингтон-авеню, потом – Парк-авеню и свернула вниз на Мэдисон. Она крепко сжимала в кармане маленькую шкатулочку, пока острые края не стали врезаться в пальцы. Сестра Беатрис подарила ей эту шкатулочку. Она была инкрустирована перламутровой мозаикой в шахматную клетку по бурому дереву. Терез не знала, сколько может стоить шкатулка в денежном выражении, но предполагала, что она довольно дорогая. Что ж, теперь ей было известно, что это не так. Она вошла в магазин кожаных изделий.
– Я бы хотела посмотреть чёрную, ту, что в витрине, с ремешком и золотыми пряжками, – обратилась Терез к продавщице.
Это была сумка, которую она приметила утром в прошлую субботу, когда шла на обед с Кэрол. С первого же взгляда было ясно, что сумка – в стиле Кэрол. Терез тогда подумала, что даже если Кэрол не придёт на встречу, если они никогда больше не увидятся, она всё равно должна купить эту сумку и послать ей.
– Я её возьму, – сказала Терез.
– Семьдесят один восемнадцать, включая налог, – сказала продавщица. – Завернуть вам её в подарочную упаковку?
– Да, пожалуйста. – Терез отсчитала и выложила на прилавок шесть новеньких хрустящих десятидолларовых купюр, остальное – долларовыми банкнотами. – Могу я оставить её здесь примерно до половины седьмого вечера?
Терез вышла из магазина с квитанцией в бумажнике. Не стоило рисковать и нести сумку с собой в магазин. Её могли украсть, даже и в канун Рождества. Терез улыбнулась. Это был её последний рабочий день в магазине. А ещё через четыре дня она начнёт работать в «Чёрном коте». Фил собирался принести ей экземпляр пьесы на следующий после Рождества день.
Она прошла мимо «Брентано». Оконная витрина его была полна атласных лент, книг в кожаных переплётах и изображений рыцарей в доспехах. Терез развернулась и зашла в магазин, не для того, чтобы что-то купить, а просто посмотреть, только на минуточку, проверить, нет ли там чего-нибудь ещё более прекрасного, чем сумка.
В глаза ей бросилась иллюстрация на настольной витрине одного из прилавков. Это был юный рыцарь на белом коне, едущий по пышному, как букет, цветистому лесу, а за ним – строй пажей, и замыкающий несёт золотое кольцо на подушечке. Она взяла переплетённую кожей книгу в руки. Цена, обозначенная на внутренней стороне обложки, была двадцать пять долларов. Если она просто пойдёт сейчас в банк и снимет со счёта ещё двадцать пять долларов, она сможет её купить. Что такое двадцать пять долларов? Не было нужды закладывать серебряный медальон. Она знала, что сделала это лишь потому, что медальон был от Ричарда и она его больше не хотела. Она закрыла книгу и посмотрела на обрез страниц – как вогнутый слиток золота. Но понравится ли она в действительности Кэрол – книга любовной лирики средних веков? Терез не знала. Она не могла припомнить ничего, что дало бы ей хоть малейшую подсказку относительно литературных вкусов Кэрол. Она поскорее вернула книгу на место и вышла.
Конец ознакомительного фрагмента.