Виолетта снова мысленно вернулась в дом своей сестры и увидела, как Шарлотта испачканными в земле руками делает «козу» Одри, сидящей на своем детском стульчике и жующей печенье, которое она держала в своих пухленьких пальцах. Сама Виолетта сидела в гамаке с книгой на коленях и наслаждалась теплом июньского солнца и лицезрением своей сестры, работающей рядом с маленькой Одри. Это был один из восхитительных моментов ее жизни. Таких моментов было много после рождения Одри, когда Виолетта осознала, что нет смысла надеяться и ждать, что произойдет что-то такое, что изменит ее жизнь к лучшему, — нужно радоваться жизни уже сейчас. В «Роуз-Гарден» она поняла, что восхитительные моменты бывают в жизни буквально каждый день, просто нужно уметь заметить их и насладиться ими пусть даже в течение всего лишь нескольких секунд. А еще нужно суметь запечатлеть эти моменты в своей памяти, чтобы потом вспоминать о них, как о чем-то очень-очень приятном. После нескольких недель, проведенных в «Роуз-Гарден», Виолетта не раз распознавала в своей жизни подобные моменты, хотя ей частенько хотелось, чтобы все происходило совсем по-другому. Поездка к сестре в конечном счете стала весьма удачной затеей, потому что пребывание в «Роуз-Гарден» и общение с Шарлоттой оказало на Виолетту благоприятное воздействие.
Когда Виолетта вернулась из Кентербери в «Виллоу-Хаус», она уже была морально готова снова погрузиться в будничную жизнь в кругу своих ближайших родственников. Жизнь на открытом воздухе, вдалеке от повседневных хлопот и авторитарной личности ее свекра пошла на пользу и ей, и ее маленькой дочке. Постоянное внимание к малышке Одри со стороны матери и тети превратили ее в очень восприимчивую девочку, живо реагирующую на попытки с ней пообщаться. Она по малейшему поводу заливалась радостным смехом и тянула из кроватки ручонки, как будто хотела обняться со всеми, кто ее окружал. Виолетте очень нравилось сажать Одри на траву и смотреть, как она играет с цветочками, срывая их и поднося к губам. Иногда к ней подходили собаки, чтобы ее понюхать, и когда какая-нибудь из них осмеливалась лизнуть девочку в лицо, Одри восторженно махала ручками и дрыгала ножками. Поскольку Одри была девочкой, а не мальчиком, дедушка Теобальд практически не вмешивался в ее воспитание. Лишь иногда с его губ слетала какая-нибудь реплика по поводу того, что Виолетта слишком балует Одри постоянным вниманием. Один раз, правда, между Виолеттой и Теобальдом разгорелся спор по поводу Одри. Малышке тогда исполнилось три года, и дедушка решил, что пришло время научить ее ездить верхом: он привел пони и вознамерился усадить на него внучку и прокатить ее. Виолетта решительно выступила против этой затеи, и, к ее удивлению, старик довольно быстро смирился с тем, что она ни при каких обстоятельствах не позволит сажать свою маленькую дочку на лошадь. Решительное выражение ее лица, должно быть, оказало на него большее воздействие, чем какие бы то ни было слова, а потому Теобальд не стал упорствовать в попытках заставить невестку изменить свое мнение. Виолетта понимала, что спор лишь отложен на время, потому что Теобальд непременно когда-нибудь усадит внучку на лошадь, однако решила, что это произойдет только тогда, когда она сочтет это возможным. И не раньше.
Пони по кличке Верблюжонок пришлось подождать целых два года, прежде чем его хозяйка — маленькая Одри — наконец проехала на нем. Когда Виолетта решила, что дочь уже достаточно выросла для того, чтобы начать заниматься верховой ездой, она сама привела ее на конюшню и лично пронаблюдала за первыми уроками верховой езды. Девочке всегда нравились животные, и хотя она поначалу ужасно боялась лошадей, после нескольких уроков у нее обнаружилась настоящая страсть к ним — явное влияние тех генов, которые достались ей от Сеймуров. Когда Теобальд узнал о том, что его внучка уже начала обучаться верховой езде, он ничего не сказал по этому поводу. Виолетта сумела добиться для себя определенного статуса и четко обозначила принадлежащую ей территорию, а потому Теобальду не оставалось ничего другого, кроме как с этим смириться. Он ведь в свое время настоял на том, чтобы Сэм учился в школе-интернате, и ему, похоже, хватало и того, что он контролирует воспитание внука. В конце концов, Одри была не мальчиком, а девочкой. Теобальд подарил ей Серебристого Черноволосика и стал сопровождать ее во время конных прогулок и учить ездить верхом — «ездить так, как это подобает истинной представительнице рода Сеймуров». Виолетта слабо себе представляла, что это означает, однако осознавала, что наибольшее влияние на Одри оказывает именно она, ее мать, а потому патриархальные идеи дедушки уже не могли причинить девочке большого вреда.
Концерт подошел к концу. Монахи начали покидать свои места возле алтаря в порядке, обратном тому, в котором они пришли. Латинские слова, прозвучавшие в их пении, все еще, казалось, отражались эхом от древних каменных стен, как это было на протяжении многих веков. Эти слова словно повисли в воздухе в ожидании того момента, когда они снова понадобятся, или же впитались в стены и колонны церкви — немых свидетелей молитв тысяч когда-то побывавших здесь людей. Здания, подобные этому, задумывались как место уединения, погружения в себя, самоанализа, мысленного диалога с самим собой, и задача церковного пения заключалась в облегчении этого диалога и самоанализа.
— В этом было что-то такое… умиротворяющее. — Одри не знала, как ей выразить пережитые чувства. — Надо бы не забыть приехать сюда еще разочек. Мне очень понравилось. Как будто… — Ей не хватало слов.
— Как будто сам Господь Бог сидел рядом с тобой и шептал тебе что-то на ухо.
Одри восприняла происходившее совсем по-другому, а потому реплика матери заставила ее слегка поморщиться.
— Не совсем так… Я хотела сказать, что… — Она все никак не могла подыскать подходящих слов. — Мне кажется, что теперь я понимаю некоторые вещи уже гораздо лучше, хотя у меня все еще нет ответа на многие вопросы.
— Это на тебя так подействовало пение монахов? — с любопытством спросила Виолетта.
Они в этот момент уже выходили вместе с другими людьми из церкви.
— Нет, не только пение. На меня подействовало все — и аббатство, и церковь, и голоса монахов, словно звучащие из прошлого. Мне показалось, что я отделилась от настоящего и отправилась в…
— Туда, где нет ни настоящего, ни прошлого, ни будущего, а есть только вечность.
Одри на несколько секунд задумалась.
— Да, — сказала она. — Думаю, что-то в этом роде. — Она все еще толком не разобралась в своих ощущениях. — Я как будто спала, но при этом бодрствовала. Мой мозг уже давно не был таким расслабленным и одновременно сосредоточенным. Я как будто побывала на сеансе гипноза, и при этом мне казалось, что в мире не существует больше ничего, кроме монотонных голосов монахов.
— Мне кажется, что эти ощущения усиливались еще и потому, что мы находимся на отдыхе и изо дня в день любуемся прекрасными замками.
— У тебя тоже возникали подобные ощущения?
— У меня — нет. Я перенеслась в восхитительную эпоху своей жизни, о которой уже почти забыла. — Виолетта сделала небольшую паузу, а затем продолжила: — Я перенеслась в «Роуз-Гарден» — дом твоей тети Шарлотты — и заново пережила несколько восхитительных недель, которые мы провели с тобой там, когда тебе было всего несколько месяцев от роду.
Одри задумалась. Теперь они с матерью обе молчали, наслаждаясь ласковым вечерним ветерком. Они не нуждались сейчас ни в каких словах. И это был для Виолетты еще один из восхитительных моментов жизни.
— Слушай, девочка, — нарушила молчание мать. — Я тут вспомнила, что ты вроде бы грозилась пригласить меня сегодня на ужин.
Одри невольно рассмеялась.
— Да. И мне сейчас даже показалось, что у тебя уже урчит в животе.
Улыбнувшись друг другу и обнявшись, они пошли к автомобилю по хрустевшему под ногами гравию.
18
Арчибальд Каннингем передал своей секретарше Фионе папку с материалами очередного дела и велел положить ее в архив. Теперь у него было десять минут на то, чтобы выключить компьютер и немного отдохнуть, прежде чем отправиться на встречу с Джеймсом Притчардом. И тут вдруг, хотя он и сказал Фионе, чтобы она не соединяла его больше ни с кем по телефону, на его коммутаторе замигала лампочка.
— Что случилось, Фиона?
— Ваш племянник на первой линии, мистер Каннингем.
Арчи удивленно поднял брови.
— Скажи ему, что я уехал обедать и сегодня уже не вернусь.
Арчибальд предпочитал заранее подготовиться к разговору со своим племянником, хотя ему и было очень любопытно, с чего это вдруг тот решил ему позвонить. Арчи уже некоторое время перечитывал текст завещания Сэмюеля и другие завещания, пытаясь найти какую-нибудь зацепку. Просмотрев очень большое число документов, он, как ему показалось, наконец нашел то, что было необходимо ему для разговора с Виолеттой, однако ему еще требовалось время, и в его распоряжении имелась неделя до того, как Виолетта вернется из Франции и он сможет с ней связаться. Поездка Виолетты случилась как нельзя кстати. Во время запланированной на сегодня встречи с Джеймсом он надеялся многое узнать.
Ровно в час дня Арчи, придя в ресторан «Ла-Каприс», назвал встретившему его у входа официанту свои имя и фамилию. Официант провел его в глубину зала, где, завидев его издалека, уже поднимался из-за стола и направлялся ему навстречу Джеймс Притчард.
— Привет, Арчи! Как дела? — поприветствовал своего старого знакомого Джеймс, пожимая ему руку с характерной пылкостью.
Джеймс Притчард отличался высоким ростом и дородностью. Его коротенькая седая бородка резко контрастировала с густыми лохматыми темными волосами на голове. Если бы он носил не прекрасно скроенный костюм, а что-нибудь попроще, то был бы похож скорее на лесоруба, чем на архитектора. Тем не менее Джеймс был очень честным и порядочным — что среди людей его круга, то есть людей из так называемого «высшего общества», бывает отнюдь не часто. Арчи знал, что может ему доверять. Через руки Джеймса проходили все проекты, требующие одобрения местных властей, и, кроме того, он входил в состав руководства фонда «Национальное наследие». Поэтому перестройка особняков и других зданий, являвшихся этим самым национальным наследием, не могла осуществляться без его согласия. Джеймс испытывал искреннее благоговение перед красивыми старинными домами и всячески боролся за их сбережение.
Официант принес меню, и Джеймс сразу заказал спиртные напитки:
— Мне, пожалуйста, херес, а… — Он вопросительно посмотрел на Арчибальда.
— Мне тоже, пожалуйста, херес.
Арчи был очень рад встрече со старым другом.
— Ну, и как нынче живется в нашей стране правонарушителям, Арчи?
— Обычные правонарушители, поверь мне, уже отошли на второй план, — ответил, усмехнувшись, Арчибальд. — Сейчас гораздо более серьезную проблему представляют собой те, кто совершает еще никак не оговоренные законодательными актами безобразия — и ты об этом прекрасно знаешь.
— Для того и существует законодательство, чтобы позволять кое-кому использовать его в своих целях и тем самым придавать своим шалостям видимость законности. — Джеймс тихонько засмеялся. — Такое происходит с тех самых пор, как на свете появился человек.
— Не просто человек, а человеческое общество, — поправил друга Арчи.
Просматривая меню, они болтали о всякой ерунде. Когда официант принял у них заказ, Арчи решил перейти к делу:
— Как там ситуация с «Виллоу-Хаусом»?
Лицо Притчарда стало серьезным.
— Я, как могу, задерживаю начало работ. Они хотят превратить «Виллоу-Хаус» в своего рода спортивный комплекс с шикарным рестораном, мужским клубом, барами и для мужчин, и для женщин… ну, ты понимаешь, все в исключительно изысканном и традиционном стиле.
— Не могу себе даже представить, как «Виллоу-Хаус» превратится в… спортзал, — сказал Арчи, стараясь при этом выглядеть равнодушным.
— Вообще-то, чтобы построить там спортзал, нужна земля, а землю-то они еще к рукам не прибрали. Тот проект, который уже попал ко мне в руки, касается лишь перестройки дома. Идея заключается в том, чтобы на верхних этажах оборудовать комнаты для членов клуба, а первый этаж переделать под ресторан, бар, кафетерий… Однако они хотят придать помещениям более современный вид, чем это допустимо для подобных зданий, и данное обстоятельство позволяет мне отклонить их проект и потребовать внести в него значительные коррективы.
Арчи заерзал на стуле.
— А в чем заключается задуманная ими перестройка дома? — спросил он.
— Ну, например, — начал загибать пальцы Джеймс, — они хотят заменить старинные деревянные рамы на современные из алюминия с покрытием под древесину, а стекла оставить те же. Я этот замысел не одобрил и потребовал, чтобы они сохранили существующие рамы и тщательно их отреставрировали. Однако эти рамы такие старые, что при попытке реставрации могут развалиться, и в этом случае их придется восстанавливать с использованием оригинальных материалов, а это, как ты прекрасно понимаешь, стоит немалых денег. Однако это единственный приемлемый способ добиться того, чтобы окна сохранили свою изначальную способность пропускать воздух. Это тебе скажет любой архитектор.
— А что еще они хотят там переделать?
— Хотят поменять многие двери, а некоторые — вообще убрать. Однако в данном случае существует точно такое же требование: необходимо сохранить имеющиеся двери, а если понадобится — отреставрировать их. Только так, и никак иначе. Дом-то ведь — в общем и целом — находится в неплохом состоянии.
Хотя после самоубийства жены Арчи прожил в «Виллоу-Хаусе» несколько лет, у него после смерти Дженни не было никаких прав собственности на часть этого недвижимого имущества. Доля Дженни перешла к Сэмюелю — так распорядился в одном из пунктов своего завещания Теобальд, стремившийся сохранить имущественные права на «Виллоу-Хаус» внутри семьи.
— Что еще?
— Я также осмотрел балки дома и потребовал провести специальную обработку, чтобы в них не завелись древесные жучки. В настоящий момент в этом необходимости, правда, нет, но она вполне может возникнуть в скором времени. Эти балки выдержат что угодно, но, тем не менее, подвергнуть их спецобработке не помешает. Все это приводит к существенному увеличению расходов, которого они явно не предвидели.
Джеймс неплохо выполнял свою работу.
— Кто стоит за всей этой возней, Джеймс? — вдруг спросил Арчи.
Джеймс посмотрел в окно и вздохнул. Арчи насторожился.
— Мне удалось узнать фамилии и имена тех, кто создал акционерное общество «Досуг и спорт». — Джеймс сделал паузу, а затем продолжил: — Среди них — твой племянник и его коллеги, а также другие инвесторы.
Для Арчи-юриста это была хорошая новость, потому что она давала ему ответ на многие вопросы. Когда же он, спохватившись, приструнил живущего в его душе адвоката, его охватило негодование. Внешне, впрочем, он оставался невозмутимым.
— У тебя были какие-то подозрения? — спросил Джеймс.
— Да, были, но все оказалось еще хуже, чем я предполагал… — коротко ответил Арчи, поднося ко рту вилку с куском мяса косули, пропитанного красным вином, ароматизированным настойкой черники. — Кухня в этом ресторане никогда никого не разочарует. Хм, очень вкусно.
Джеймс посмотрел на друга и улыбнулся. Старина Арчи Каннингем остался таким же, каким он был всегда. Его ничто никогда не выводило из себя, он неизменно полностью контролировал свои чувства, в любой ситуации оставался невозмутимым — даже когда вокруг него свирепствовала буря. Джеймс подумал, что именно благодаря этим качествам Арчибальд и смог стать очень хорошим адвокатом.
— Тебя не затруднит, если я попрошу и дальше задерживать начало работ по перестройке дома? — спросил Арчи, глотнув вина из бокала.
Джеймс дожевал то, что было у него во рту, и затем, вытерев губы салфеткой и взяв со стола бокал вина, ответил:
— Как ты уже мог понять из моих слов, это для меня не проблема. Судя по сведениям, которые я смог раздобыть, им пока не удается собрать необходимые денежные средства и поэтому они пытаются уменьшить смету расходов…
Сделав большой глоток из бокала, Джеймс продолжал:
— Им, по-видимому, известны нормы закона, под которые подпадают подобные дома, и они, наверное, наняли себе в консультанты архитекторов.