– За своего раба. – надменно улыбнулся мужчина, чуть вскинув бровь, отчего его прекрасное лицо ничуть не стало хуже – наоборот. – А раб должен слушаться своего господина. Так что, ты будешь ужинать со мной.
– Нет. – отрезал Гастона и, отвернувшись от хозяина, рухнул на кровать, уткнувшись лицом в подушку. Как же хотелось задушить этого выродка, но ведь он убьёт охотника до того, как тот хоть пальцем пошевелит.
Мужчина уже не видел, а на губах хозяина расплылась улыбка, не обещающая ничего хорошего, змеиная.
Тем же вечером Гастон пожалел о сказанном. Он лежал на кровати, закинув руки за голову и смотря в потолок, когда его тело отказалось его слушаться. Его сдёрнуло с кровати мощной, непередаваемой силой и проволокло к шкафу, в который он врезался скулой. Руки его сами распахнули дверцы гардероба и достали оттуда тёмно-зелёную тунику и брюки. Мужчина сопротивлялся той силе, что дёргала его за ниточки, как марионетку. Он почти сорвал с себя одежду, что была на нём, затем принявшись напяливать тунику и брюки. Не успел он даже подумать о том, что надо натянуть сапоги, как его рвануло к двери, ведя как на поводке. Двери распахнулись, и мужчина вылетел в коридор. Слуг кругом не было, в особняке царила тишина.
Спотыкаясь, сбивая пальцы ног о гранитный пол и лестницы, Гастон шёл туда, куда его вела невидимая рука. Споткнувшись, а может и не самостоятельно, охотник пролетел один лестничный пролёт и упал ничком на пол, чувствуя, как саднит в плече, а рука взрывается болью. Его вновь дёрнуло вверх, и, спотыкаясь, прижимая к себе руку, Гастон поплёлся дальше. Его вытолкнуло в трапезную, где царила интимная полутьма. Под потолком, в огромной люстре сияли свечи, несколько канделябров освещало роскошно накрытый стол. В кресле с высокой спинкой восседал хозяин особняка, смотря на Гастона с довольной, змейской усмешкой:
– Я рад, что ты соблаговолил составить мне компанию.
Набравшись сил, Гастон смачно плюнул на стол. Зрачки сидящего за столом мужчины тут же превратились в узкие щёлочки, а по телу Гастона поползли сотни мурашек – по полу прошлась волна ледяного сквозняка. Его рвануло, вниз, на пол, поставив на четвереньки. Перед ним опустилась тарелка с изысканным супом и блюдце с молоком.
– Приятного аппетита. – Холодно произнёс мужчина.
Его аристократичные пальцы легко и уверенно держали столовые приборы, что мерно, тихо постукивали друг о друга и о дно тарелки, составляя прекрасную мелодию вместе с треском камина. Охотника же окунуло лицом в миску с супом, челюсти его сами собой работали, перегрызая рыбные косточки и овощи. Унижение и злость вновь и вновь накатывали на него волнами, когда его раз за разом окунало лицом то в миску с молоком, то в миску с супом. Хозяин большую часть времени провёл, не наслаждаясь кулинарными шедеврами, а смотря на содрогающуюся от бессилия и гнева спину мужчины, упиваясь его унижением и победоносно улыбаясь.
– Ты научишься себя вести, щенок.
После того, как его второй раз окунули лицом в тарелку с ужином, мужчина и в самом деле научился себя вести, даже согласился спуститься на ужин сам. Хотя сидеть за одним столом с этим Чудовищем было невыносимо. Горечь вновь захлестнула мужчину с головой, и он что было сил вновь ударил по прутьям забора, сжимая зубы до боли в дёснах, до скрипа. Его сотрясала мелкая дрожь. Никто не смел себя так с ним вести! Никто! И любой, кто хоть как-то задевал честь Гастона, получал сполна от высокомерного охотника. Но в этот раз всё было не так. Он получал за любые мелкие проступки – даже за мысли, что порой мелькали в его голове. Его новый хозяин, тиран и деспот, явно вознамерился сломать гордость мужчины или заставить его мучиться перед смертью, а, может, и то, и другое.
Прислонившись лбом к прохладным прутьям решётки, охотник прикрыл глаза и тяжело задумался. Сколько ему ещё это терпеть? Сколько ему принижаться перед этим уродом? А меж тем, солнце уже начало скрываться за листвой деревьев, и слуги, подойдя к Гастону, без лишних слов увели его в мрачный, холодный особняк. Проходя мимо второго этажа, мужчина услышал поистине великолепные звуки. Раньше бы он лишь скривился от этого «пиликанья», но теперь он замер, прислушиваясь. Со второго этажа доносилась музыка. Оставив слуг, охотник тихо пошёл на звук – в нём взыграло природное любопытство. Дойдя же до чуть приоткрытой двери, мужчина заглянул в комнату и замер. Хозяин стоял к нему спиной перед камином. Скрипка пела тонким голосом, затем переходя на низкие, мрачные ноты, заставляя всё естество мужчины задрожать от первородного ужаса, от какой-то необъяснимой горечи. Соната тонкими струйками, казалось, стекала по струнам и пальцам жестокого мужчины. И впервые охотник пожалел, что не видит лица. Вот была бы забава давить на хозяина этим моментом. Музыка стала тревожней, напряжение возросло. Казалось, что ещё чуть-чуть и со всех сторон хлынет тьма, поглощая и уволакивая за собой, вгрызаясь в плоть, стараясь добраться до сердца. Пальцы Гастона сжали ручку двери, и та слабо скрипнула. Музыка резко затихла, мужчина у камина замер и опустил инструмент со смычком. Он обернулся к своему заключённому медленно и плавно, после чуть вскинув подбородок. Его взгляд сверкал от гнева и ненависти, а губы скривились, но и сейчас лицо мужчины оставалось мучительно-прекрасным, сводящим с ума.
– Что ты здесь забыл? – ранее спокойный голос мужчины дрожал от гнева, пока он укладывал скрипку и смычок в футляр, а следом положив мостик. Он медленно направился к Гастону, сжав в руках трость. Казалось, сам воздух дрожал, пока шаг за шагом мужчина приближался к охотнику.
– Я шёл мимо. – неуверенно отозвался Гастон, у которого невольно перехватило дыхание. Это существо вызывало животный ужас, ему хотелось броситься прочь, хотя трусом он никогда не слыл.
– Так почему же не прошёл? – прошипел хозяин ему в губы, склонившись и приставив к его подбородку набалдашник трости.
– Мне стало интересно. – пробормотал охотник, нервно сглотнув и попытавшись отстраниться, но невидимая сила его не отпустила.
– Ах интересно? – прорычал хозяин, схватив мужчину за грудки и протащив вглубь комнаты, где опрокинул на кровать и надавив ему на грудь тростью. – Интересно?
Гастон заворочался, пытаясь вывернуться из-под давления мужчины.
– Лежать! – рявкнул граф, и пленник замер, прижимаясь к кровати.
Несколько круговых движений по трости, и хозяин особняка вытянул тонкий, острый кинжал, которым принялся разрезать одежду своего раба, словно бы специально оставляя неглубокие, кровоточащие раны на его теле. Закусив губу и зашипев от боли, мужчина попробовал вырваться, но его вновь пригвоздило к кровати. Оставив пленника без одежды, мужчина смерил его взглядом, чуть ухмыльнулся и перевернул его на живот.
– Подними свой зад, мерзкая дрянь. – скомандовал граф, и мужчина молча, безвольно повиновался ему. В противном случае он был бы придушен или зарезан.
Грубые пальцы хозяина стиснули его ягодицы и развели в стороны, придирчивый взгляд скользнул по красноватой тесной дырочке, а тонкие, идеальные губы изогнулись в ухмылке. Подозвав к себе одного из слуг, он попросил принести мазь, а сам принялся чуть натирать тесную дырочку железным, холодным наконечником трости. Гастон протестующе зарычал:
– Только вздумай, ублюдок. Я тебе кишки выпущу.
– Командую здесь я. – почти нараспев протянул мужчина, медленно проталкивая в тесную задницу Гастона наконечник трости. Ошейник сильно сжал горло охотника на пару мгновений, а затем отпустил. – А ты здесь подчиняешься моим приказам, щенок.
Луи принёс своему повелителю мазь, которой мужчина щедро обмазал железный набалдашник трости, что уже соединился с ней самой. Гастон вновь и вновь порывался вырваться, сбежать, начать драться, свернуть шею графу, но его держало, прижимало к кровати, и даже пальцами пошевелить было затруднительно. Холодный, округлый набалдашник коснулся его ануса, и граф, довольно улыбаясь, чуть надавил. Низко зарычав, Гастон напряг задницу, не позволяя огромному, холодному предмету проникнуть в себя. Холодная боль полоснула его по спине – длинные, острые ногти графа слегка вспороли кожу. Сжавшись от боли лишь сильнее, в следующий миг охотник расслабился. Не нежничая более, хотя граф нежностью и не отличался, он протолкнул в тесную задницу набалдашник трости. Крик застыл в горле, что сдавил спазм. Холодная боль током прошлась вдоль позвоночника мужчины, скручивая органы, разрывая изнутри.
– Теперь тебе интересно? – шипел мужчина, враз потерявший над собой контроль. Он двигал тростью внутри порванного отверстия, что исходило кровью, хотя плоть охотника и налилась кровью от мазохистского удовольствия. – Ты у меня научишься себя вести, человеческий выродок.
Он не прекращал двигать тростью внутри мужчины, заставляя его кричать, но не давая двигаться. Янтарные его глаза так и пылали от ненависти, удовольствия и жажды крови. Ему так и хотелось вгрызться в эту шею, вскрыть брюхо, чтобы этот мальчишка больше не смел так себя вести.
– Ты у меня научишься себя вести. – как заведённый шептал и рычал мужчина своим сладким, пленительным голосом, с остервенением и ожесточением вталкивая в задницу своего пленника набалдашник, делая всё возможное, чтобы ему было как можно более унизительно и обидно.
Плоть Гастона ныла от возбуждения, ему нужна была разрядка, а меж тем разгорячившийся внутри него набалдашник стал доставлять ему невероятное удовольствие, на грани с безумием. Боль же вновь и вновь вспыхивала, срывая с губ стоны и крики.
– Давай, касайся себя, мерзость. – прошипел ему в ухо граф, всаживая в него трость максимально глубоко.
Сумев пошевелить одной рукой и продолжая опираться на кровать другой, Гастон принялся яростно ласкать свой член, подводя себя к желанной разрядке, хотя и чувствовал себя при этом и в самом деле шлюхой. Судорога скрутила его тело, и семя выплеснулось на скомканное покрывало кровати. Довольно ухмыльнувшись, хозяин особняка вынул из него трость и откинул на пол. Схватив брюнета за волосы, он заставил его ткнуться лицом в семя:
– Ты запачкал мою кровать, урод. Вылизывай.
Повинуясь то ли силе ошейника, то ли приказам своего хозяина, Гастон принялся слизывать собственное семя с покрывала, отчего вскоре его желудок скрутило судорогой. Двигаться было мучительно больно, внутри всё ныло, а задница саднила. Отпустив мужчину, граф выпрямился и махнул слугам:
– Отведите его в комнату. Вымойте, приведите в порядок. Завтра у нас гости. А он должен быть моим лучшим экспонатом.
Лунный свет призрачными потоками освещал камеру мужчины, который лежал на кровати, уткнувшись лицом в покрывало. Унижение и боль. Боль и унижение. В ушах так и звучал сладкий голос графа, который настойчиво шептал: «Ты у меня научишься себя вести».
========== Ария четвёртая ==========
Замок старинный,
Таящий угрозу.
Мужчина, который не пишет прозу.
В руках не согреет
Замерзшую розу,
Мужчина, который не пишет прозу.
В руках не согреет
Замерзшую розу,
Мужчина, который не пишет прозу.
Пьёт, словно воду,
Ангела слёзы,
Мужчина, который не пишет прозы.
Как только солнце начало подниматься над горизонтом, и первые его лучи достигли верхних башен старинного особняка, Гастона разбудили слуги, как и всегда молчаливые, пустые. У охотника не было сил сопротивляться – всё его тело ныло, кишки горели болезненным огнём, а двигаться самостоятельно он мог с трудом – граф разодрал ему всё внутри своей проклятой тростью.
С трудом открыв глаза, в которые словно насыпали песка, мужчина поднял взгляд на слуг, что молчаливо ждали его с полотенцем, ножницами. Один из слуг увёл его пса гулять, впрочем для того больше, чтобы животное не крутилось под ногами. Гастона довели до ванной и опустили в горячую воду, чтобы пришёл в себя, только от блаженного тепла ему захотелось закрыть глаза и погрузиться в манящую тьму сна, что сокрыл бы его мучения. Впрочем, теперь он больше мечтал о вечном сне, чтобы больше не видеть мерзкой рожи этого чудовища.
После долгих омовений и умащиваний тела мужчины маслами, слуги стали приводить в порядок его волосы – подравняли передние пряди, которые, падая на лицо охотника, придавали ему диковатый вид, затем слегка подкоротили волосы сзади, чтобы не прикрывали лопатки – за время заключения Гастон порядком оброс. После всего этого его накормили просто восхитительным завтраком и усадили в постель, где дали ему время вздремнуть.
Мучительный, лихорадочный сон сковал тело охотника – ему слышался голос графа, что шептал ему что-то на ухо, тихо посмеиваясь, изредка порыкивая. Он видел идеальное, безупречное лицо с сияющими на нём янтарными глазами. Его руки смыкались на горле куда сильнее золотого ошейника, не давая продохнуть. Раз за разом просыпаясь, Гастон чувствовал себя всё хуже, всё более разбитым и подавленным, но засыпал вновь, поддаваясь своему измотанному телу, что молило его о пощаде – даже дышать было трудно, не то что шевелиться.
Незадолго до заката солнца слуги вновь его разбудили и подняли с кровати, что отозвалось в теле мужчины адской болью, ноги его подкосились, но Луи, который командовал парадом слуг, поддержал его и отвёл к шкафу. Его удобную, не тесную одежду сменили чуть прозрачной туникой с широкими рукавами, от вида которой у Гастона челюсти свело судорогой, а брюки и бельё заменили набедренной повязкой, что почти ничего не закрывала.
– Вы что, издеваться надо мной решили? – рыкнул охотник, смотря на себя в зеркало и едва не воя от бессилия.
– Ты можешь остаться голым, я не буду против. – раздался позади него голос, от которого сердце Гастона с ужасом забилось о рёбра с риском их проломить, внутренности его скрутило судорогой. – Но твоё тело не настолько соблазнительно, чтобы показывать его моим друзьям с первых мгновений.
– Я тебе не шут! – огрызнулся Гастон, задним умом отметив, что ошейник до сих пор не начал его душить. – Такие наряды надевай на своих шлюх.
– Не забывай, мальчишка, ты и есть моя шлюха. – спокойно отозвался граф, закинув ногу на ногу. Так же Гастон заметил, что трость мужчина сменил. Теперь с набалдашника трости на него скалил зубы лев, вместе глаз у которого были кровавые рубины, так и сверкающие всеми огнями. – И ты будешь делать то, что говорю тебе я. Так что, сегодня вечером ты будешь и шутом, и развлечением для меня и моих друзей. Ещё одно слово скажешь – и я прикажу Аннет уменьшить тебя до пятнадцатилетнего мальчишки.
Гастон прикусил язык от такой наглости – он и так казался самому себе щуплым и совершенно отвратительным, но позволить себя унизить настолько он не мог. К тому же, тело его всё ещё помнило, какая боль его скрутила, когда его стали менять.
– Так-то лучше. – махнул рукой граф, кивнув слугам. – Продолжайте свою работу.
Слуги тут же засуетились вокруг мужчины, зацепив вокруг лодыжки тихо позвякивающий золотой браслет. В общем и целом перевоплощение Гастона закончилось, и граф поднялся из кресла:
– Через час после заката прибудут мои гости. Будь готов встретить их, как полагается рабу. В противном случае мало тебе не покажется.
И прекрасный, идеальный граф, скорее напоминающий кусок вековечного льда, покинул покои своего пленника, тихо постукивая тростью по граниту пола. Осторожно сев в кресло перед окном, Гастон поднял взгляд на небо, что медленно начинало темнеть. Верхушки деревьев откидывали угольно-чёрные тени на особняк, тихо шелестя и переговариваясь о своём.
Кабинет хозяина особняка был уставлен книжными стеллажами, деревянный пол – устлан мягким ковром, что скрадывал звук его шагов и постукивание трости. Возле окна стоял дубовый стол на когтистых, деревянных ножках. Его поверхность сверкала чистотой, бумаги и книги лежали в идеальном порядке, граф знал, что и где лежит. Бумага к бумаге, книга к книге. Тихо потрескивал малый камин, согревая и освещая помещение. Бархатные, тяжёлые шторы с бахромой были подобраны лентами и открывали вид на сад, а так же на противоположное крыло. Аккурат напротив окна графа было окно комнаты его пленника. Уложив руку, украшенную перстнями, на подоконник, граф стал присматриваться. Комната его пленника была прекрасно освещена, и он видел, как тот сидел у окна, опустив голову. Глаза хозяина особняка засияли золотистым светом, на его тонких губах расползлась улыбка.