– Дальше, сможешь добраться сама. Вон погляди, видишь верхушку церкви? Держись её, а как поравняешься, сворачивай направо и затем всё время прямо. Ну, удачи! – грустно улыбнувшись, он похлопал меня по плечу.
– А, как же ты? Куда, ты теперь? – почему-то было тяжело расставаться с этим человеком, на время путешествия заменившего мне отца и старшего брата.
– Пока до Лондона, нужно привести в порядок кое-какие дела, ну а дальше… там, крошка, уж как карта ляжет, – подмигнув, он сделал вид, что плюнул в руку и протянул её мне. На этот раз я не сомневалась. В точности повторив его манеру, я приняла его руку и крепко пожала, чем вызвала его громкий смех.
– Эй, долго вы ещё там? – грубый голос кучера раздался с козел, на которые он вновь успел взобраться.
– Иду уже, – крикнул в ответ Тони, и прежде чем влезть внутрь, внезапно притянул меня к себе. – Он хороший человек, тот, кто дал тебе кольцо. Когда-то, мы были добрыми друзьями.
– Когда-то? Что же испортило вашу дружбу?
– Я убил его брата, – откровенный ответ ошарашил меня, заставив отпрянуть назад.
С расширенными от ужаса глазами, я, потеряв дар речи следила за тем, как Тони отвернувшись, забрался внутрь и с видом господина велел вознице трогать.
Дилижанс подпрыгивая на ухабах покатил дальше по дороге, в то время как я, осталась в центре развилки, всё ещё с трудом переваривая то, что только что услышала.
День клонился к вечеру и стоило поторопиться, чтобы не вваливаться в дом к бабушке с дедушкой в темноте. Тряхнув головой решительно прогоняя прочь неприятные мысли, вызванные неожиданным признанием Тони, я закинула узелок с нехитрыми пожитками на плечо и зашагала туда, где среди деревьев виднелась маковка небольшой церквушки.
Поместье Уиллоуз-мэнор, до которого меня любезно предложил подвезти пастор, направляясь в двуколке в ту же сторону, оказалось именно таким, каким его когда-то описывала матушка: величественной усадьбой, окружённой со всех сторон красивым парком, к которому вела широкая подъездная аллея, сплошь посыпанная белым гравием. Стены большого двухэтажного дома были художественно увиты плющом с одной стороны так, что были видны только окна, причудливо смотрящиеся в живой зелёной "раме".
На настойчивые вопросы священнослужителя относительно того, что мне могло понадобиться от хозяев поместья, я уклончиво отвечала, что ищу работу. Ну, а так как я всё ещё была переодета мальчишкой, ему пришлось поверить мне на слово и переключить всё своё внимание на дорогу.
– Ну, вот мы и приехали, сынок, – пастор грузно спустился на землю и передал поводья словно по волшебству появившемуся вмиг лакею в зелёной с серебром ливрее. Как мне успел объяснить по дороге до Беркшира Тони, каждый благородный дом отличался собственными цветами, и потому, при одном лишь взгляде на ливрею слуги всегда можно было с точностью определить, какой семье он служит.
– Надеюсь, родители должным образом воспитали тебя в христианской вере, и ты не станешь пропускать ежевоскресные службы в нашем приходе? – спросил священник прежде, чем постучать в большую, обитую кованым железом дверь.
Я чуть не поперхнулась. Мусульманка в церкви? Да мои покойные родители в могилах перевернутся от подобной новости, ибо мама, ещё до моего рождения приняла веру отца и сделала всё, чтобы и я была воспитана по исламским законам. Однако, как объяснить это пастору? Не зная, что ответить, я лишь неопределённо кивнула и пожала плечами.
Уверенный в том, что перед ним очередная заблудшая овца, которую срочно нужно спасти и ввести в лоно стада, падре повернулся было ко мне готовый разразиться целой тирадой, когда дверь широко отворилась и в проёме появился худощавый пожилой дворецкий, в котором я безошибочно признала часто описываемого мамой Эндрюса.
Почтительно склонившись в приветствии, слуга любезно произнёс:
– Добро пожаловать в Уиллоуз-мэнор, отец Одли. Уверен, леди Каслуотер, которая нынче пребывает в добром расположении духа, будет рада вас видеть к ужину.
Приняв от священнослужителя шляпу и перчатки, он предложил ему проследовать в малую гостиную, когда взгляд его упал на мою стоящую в сторонке персону.
– А вы, молодой человек, кто бу…– внезапно он осёкся. Словно не доверяя собственным глазам, он достал из жилетного кармана монокль, которым так же частенько пользовался и мой отец и, вставив в правую глазницу воззрился на меня так, будто увидел привидение:
– Святый Боже! Это вы? – монокль упал и беспомощно повис на тонкой цепочке в то время, как преданный слуга, борясь с эмоциями протёр дрожащими пальцами внезапно покрасневшие глаза.
К счастью, священник к тому моменту успел пройти в гостиную, так что отпала необходимость объяснять постороннему странное поведение дворецкого. Слова были не нужны, я и так всё поняла. Если бы не цвет волос – у мамы белокурый, а у меня – иссиня– чёрный, я была бы точной копией юной Вайолет Каслуотер, как она звалась до тех пор, пока хан не назвал её из-за необычного цвета глаз другим созвучным именем – Бановша– фиалка.
– Нет, Эндрюс, я не Вайолет, – подойдя к нему ближе, я взяла его за трясущиеся руки и заставила на себя взглянуть, – я её дочь…
* * *
Тони и сам не знал, почему рассказал этой малышке с фиолетовыми глазами то, в чём никогда и никому признаваться не собирался. Возможно, она напомнила ему младшую сестрёнку Розмари, которую он оставил на попечение незамужних тёток много лет назад, сбежав как последний мерзавец, пристрелив своего лучшего друга.
Та ночь, изменила судьбы многих людей, и в первую очередь его собственную. Будучи единственным наследником вполне приличного поместья по соседству с Рейвенхёрстом, он с самого детства дружил с обоими сыновьями барона Блейкни, после отъезда Райтона особенно сблизившись с его старшим братом Родни, наследником барона. Молодые люди были неразлучны: вместе охотились, вместе играли, вместе волочились за местными красотками. Казалось, что так будет всегда, но, как же они все ошибались…
Встреча на одном из приёмов с юной нареченной Родни по имени Мирабель Бересфорд, перевернула с ног на голову всю его дальнейшую жизнь. Увидев её впервые, Тони решил, что она– самый настоящий ангел, спустившийся с небес, чтобы лишить его покоя и сна. Прекрасная, как сама любовь, Мирабель озаряла своим внутренним светом всё вокруг так, что ему захотелось прикоснуться к ней, получить возможность узнать, как это бывает, когда ты любим такой, как она. Он и не мечтал, что девушка соизволит с ним хотя бы заговорить, но она это сделала. Сначала, это были короткие и ничего не значащие фразы о погоде, о музыке, о том насколько нелепо выглядит супруга майора Эдвардса в розовом платье с буфами и дюжиной бантиков в причёске, но, постепенно, по мере того как они стали чаще сталкиваться на балах и музыкальных вечерах, разговоры всё чаще стали принимать всё более фривольный характер. Тони и сам не понял, как это произошло, но он стал отчаянно нуждаться в обществе юной красавицы, чей невинный взгляд и чуть капризно надутые губки привлекали его гораздо сильнее, чем десятки откровенных декольте и призывных вздохов местных кумушек, бывших не против того, чтобы оказаться в постели с одним из самых завидных холостяков графства.
Он презирал их. Неверные жёны не вызывали в нём ни сочувствия, ни жалости, но только не она! Мирабель была его ангелом, чья святость не подвергалась никаким сомнениям. Непреодолимое желание видеть, слышать, прикасаться к ней заставляли Тони всё больше отдаляться от друга Родни, предпочитая общество его невесты, и, однажды, он услышал от неё то, о чём не мог и мечтать, робкое и едва слышное: «Я люблю вас"…
И он пропал!
Робкие застенчивые поцелуи в тёмных коридорах сменились жаркими и страстными объятиями, а нежные поглаживания шеи и плеч – откровенными ласками, когда на теле любимой не остаётся ни единой неисследованной клеточки и знакома каждая родинка. Он сходил с ума от ревности, представляя, как к ней прикасается Родни, который вскоре должен был стать её законным супругом. Он уговаривал её разорвать помолвку и бежать с ним в Гретна-грин, где бы они смогли пожениться и зажить счастливой семейной жизнью, но она уговаривала его не спешить, а дать ей время всё решить самой. Он ей поверил и, как последний дурак, ждал вплоть до того момента, пока не стало уже слишком поздно.
Их последняя встреча состоялась накануне свадьбы, когда, будучи в приличном подпитии жених вместе с друзьями, прощаясь с холостой жизнью проводили приятный вечер за игрой в карты. Улучив момент, Тони увлёк любимую к дальней изгороди, чтобы в последний раз постараться убедить её бежать с ним. И тут, она впервые показала ему своё истинное лицо. Рассмеявшись, Мирабель самоуверенно заявила, что никогда всерьёз не рассматривала Тони в роли своего жениха, отводя ему место лишь очередного любовника.
Очередного?!
Не в силах поверить в то, что слышит, Тони попытался переубедить возлюбленную иным способом. Он не понимал, как та, что с таким пылом предавалась с ним страстной любви, могла предать, отказаться от него. И, даже тогда, когда Родни неожиданно обнаружил их сплетённые тела прямо на голой земле, он всё ещё надеялся на то, что Мирабель не оставит его. Напрасно… Она это сделала. Как была нагая бросившись к жениху, она со слезами на глазах заявила, что Тони соблазнил и обесчестил её.
Едва стоящий на ногах Родни бросился на "соблазнителя", но был жёстко отброшен в сторону. Тогда, видя, что в подобном состоянии он не способен справиться с обидчиком, Родни решил вернуться в дом, где собирался во всеуслышание объявить о позоре и расторгнуть помолвку. Этого, Тони допустить не мог, нужно было любым способом заставить Родни молчать. Ещё толком не соображая что делает, он выхватил из сапога пистолет, который прихватил с собой, чтобы убедить Мирабель в том, что готов умереть ради нее, и не думая, выстрелил жениху прямо в голову.
Оглушающий грохот выстрела привёл его в чувство. В ужасе от содеянного, он как во сне смотрел на кричавшую Мирабель, которая вместо того, чтобы, как приличная девица, упасть в обморок, зло назвала его "Ублюдком, разрушившим её жизнь" и поклялась уничтожить.
Что ему оставалось делать? Глубоко страдающий от содеянного и безмерно разочарованный в той, которую боготворил, юноша бежал, предоставив Мирабель самой выпутываться из создавшейся ситуации, в которой она сыграла не последнюю роль. Презирая сам себя за малодушие и трусость, он не посмел вернуться в отчий дом, а примкнув к контрабандистам, стал вести жизнь бандита и висельника.
Теперь же, после встречи с юной девушкой, не побоявшейся бросить вызов целому миру и в одиночку пересечь не одно море, чтобы найти потерянную родню, он устыдился самого себя и той жизни, которую вёл в последние годы. Ему захотелось вернуть всё то, что он потерял по вине лживой сирены, вскружившей ему голову своим волшебным, несущим погибель пением, вот почему сейчас, вместо того, чтобы вернуться к бандитам, он направлялся в Лондон, где собирался узнать всё, что происходит в обществе и поквитаться с той, которую когда-то любил больше жизни, а нынче же ненавидел всеми силами своей навеки проклятой души.
Глава 33
– Итак… гм… вы утверждаете, что хорошо знакомы с нашей дочерью Вайолет? – получасовая тишина была нарушена тогда, когда я, признаться на это уже и не надеялась. Этот, несколько надменный голос, в котором не ощущалось ни малейшего намека на теплоту, принадлежал моей бабушке– леди Фелисити Ноулидж, баронессе Каслуотер, не спускающей с меня прищуренного взгляда водянисто-карих глаз, троекратно увеличенных окулярами лорнета, который она ежеминутно наставляла на мою, скромно сидящую на краешке стула персону.
Да, это был определенно не тот приём, на который я так наивно рассчитывала, но, не имея ничего иного, приходилось мириться с тем, что есть. Меня усадили на стуле в центре гостиной, в то самое время, как вокруг на парчовых креслах и диванах расположились немногочисленные представители семейства Ноулидж, специально собравшиеся по такому случаю и одаривающие меня взглядами, в которых наравне с удивлением, сквозили брезгливость и презрение.
Я их не осуждала, ведь в конце концов не каждый день на пороге появляется одетая в поношенную мужскую одежду девица, заявляющая, что приходится им ближайшей родней. Они в праве были сомневаться, и мой долг был помочь им, объяснить всё как есть, чтобы они поскорее смогли смириться с этой мыслью и принять меня в свою семью.
– Да, мадам, я знала её очень хорошо. Она была моей матерью.
Пренебрежительное движение плеч было столь мимолётным, что мне даже показалось, что это всего лишь плод моего разыгравшегося воображения.
– Кто же, в таком случае, был ваш отец? Пират? Купец?
– О, нет, мадам. Мой отец был величайшим правителем небольшого государства, именуемого Гызылдаг и, смею вас уверить, что ваша дочь, долгие годы была его единственной возлюбленной и женой.
– Женой?! О, какая глупость! Добрая христианка никогда не смогла бы стать женой язычника, коим, не сомневаюсь был ваш отец, а значит их связь нельзя назвать законной! Более того, это – постыдно, и ни в коем случае не должно быть вынесено за пределы этого дома, вы слышите? Ни в коем случае!
– Но…
– Не смейте произносить ни звука, прежде, чем вам это позволят! – произнесённая сквозь сжатые губы фраза, заставила меня вздрогнуть.
О, Всевышний, стоило ли тратить столько времени и сил, пытаясь очутиться подальше от Зейнаб ханум, для того, чтобы услышать её излюбленную фразу здесь, в самом сердце Англии, да ещё и от людей, стоящих, как ни крути, ниже меня по статусу?
Ну, разумеется, об этом обстоятельстве вслух я рассуждать не стала, так как вовсе не желала прослыть невоспитанной дикаркой, прибывшей с другого конца света. Смиренно опустив голову и стараясь абстрагироваться от окружающих меня людей, я терпеливо дожидалась окончательного вердикта, от которого зависела моя дальнейшая жизнь.
– Сколько вам лет? – спросил мужчина, сидящий по правую руку от меня. Его белёсые, лишённые всякого цвета глаза лениво скользили по мне сверху вниз.
– Шестнадцать.
– Так юна…
– Не совсем, сэр. На востоке, девушек рано выдают замуж и в этом возрасте, у них уже нередко рождаются пара, а то и больше детей.
– Чудовищно! Несчастная Вайолет! Представляю, как тяжело ей пришлось, – леди Каслуотер вновь наставила на меня лорнет, что-то едва слышно бормоча себе под нос. – Кстати, где же она? Почему наша дочь прислала сюда вас? А, понимаю, наверняка осознаёт весь ужас собственного падения и не решается предстать перед почтенным обществом.
О, Аллах! Да что это за люди такие? У них что, вместо крови по жилам течёт ледяная вода? Почему они всё время говорят о приличиях, когда давно должны были обрадоваться долгожданной весточке о давно пропавшей дочери?
– Нет, мадам, уверяю вас, моей матери не пристало стыдиться, ибо она не совершила ничего такого, за что бы могла навлечь позор на себя и своих близких. Мама погибла, как и мой отец несколько месяцев назад во время государственного переворота, организованного моим единокровным братом, узурпировавшим ханский трон.
Ахи и охи прошелестели вокруг меня, но все взоры были обращены на властную женщину, сидящую напротив, которая при последних словах скривилась так, будто съела с полдюжины кислых лимонов.
– Умерла…, – женщина тяжело вздохнула, однако тут же выпрямившись в кресле так, словно саблю проглотила, – впрочем, ничего удивительного. Для нас Вайолет умерла в тот день, когда попала в плен к берберам, захватившим в плен корабль, на котором она вместе с тётей и дядей плыла в Италию.
Произнеся эту жестокую фразу, женщина выразительно посмотрела на своего супруга, с самого начала нашей встречи тихо сидевшего в одном из кресел и даже не пытающегося делать вид, что рад приезду, как оказалось вовсе не желанной родственницы.
Барон Каслуотер лишь неопределённо пожал плечами, предпочтя перевести взгляд на мои сильно стоптанные и заляпанные грязью ботинки, которые касались края расстеленного на полу чудесного ковра, грозя испортить редкий рисунок. Сжавшись, я поспешила задвинуть ноги под самый стул, пока не вызвала очередную волну упрёков и недоброжелательности.
– Тётя Фелисити, что же нам с ней делать? – к хозяйке дома обратилась миловидная девушка в красивом платье с зачёсанными в причудливую причёску волосами. – Она же опозорит нас на всю округу и тогда не видать нам с Луизой приличных женихов, как своих ушей. Кто же захочет взять в жёны девицу, на семье которой лежит несмываемое пятно позора?