На часах полседьмого утра, а Иноуэ мнётся у железных дверей, ведущих в дом Куросаки. Резко выдохнув, она стучит, зажмурившись. Замок щёлкает спустя пару коротких секунд, будто её ждали, и Орихиме вздрагивает, подавляя желание убежать. На пороге возникает Ичиго, и он совершенно не выглядит удивлённым.
— Совсем не обязательно было так долго топтаться у дверей, — по-мальчишески озорно ухмыляется он, и Орихиме не может не улыбнуться в ответ. Хотя её улыбка выходит чуть натянутой.
Он отходит в сторону, пропуская гостью, и Орихиме, оказавшись в светлой и тёплой квартире, разворачивается к хозяину, закрывающему замки и сразу же выпаливает:
— Я хотела попросить прощения.
— Тебе не за что просить прощения.
Когда он оборачивается, Орихиме задевает его взгляд: мягкий и тёплый, и тогда она утверждается в своём намерении сделать всё правильно.
— Нет. Есть. Я струсила, и тебе пришлось делать последний шаг за меня, а в…в…ведь я уже приняла решение, когда согласилась встретиться, когда села в твою машину, зашла в морг и… и стащила эту чёртову простыню с трупа! Но в последний миг испугалась, — голос предаёт и дрожит, а к горлу снова подкатывает солёный ком, — т…т…так что, прости меня!
Иноуэ зажмуривается, боясь заплакать, и выдыхает, когда горячие ладони касаются лица и приподнимают его, а она трусливо опускает взгляд.
— Посмотри на меня, — требует Куросаки.
Орихиме поднимает глаза и вздрагивает — внутри взрывается то самое чувство, грозившее разорвать её уже пару дней, и она спешит отвести взор.
— Тебе не за что просить прощения, поняла? — Ичиго решительно смотрит на неё.
Иноуэ кивает, виновато кусая губы и всё ещё боясь взглянуть.
— И признайся, ты пришла за теми волшебными таблетками? Я чувствую от тебя запах абсента и персиковой водки.
Орихиме прыскает чуть нервным смехом, а он улыбается ей — и становится так хорошо и спокойно.
Потом они сидят за столом в просторной светлой кухне, Иноуэ скользит взглядом по идеально белым стенам, всё же не в силах смотреть на гостеприимного хозяина.
— Знаешь, готовить я не очень умею, — хмыкает Куросаки, ставя на лакированную поверхность стола две тарелки с шоколадными шариками и молоком. — Поэтому то, что есть.
— Я люблю сухие завтраки, — преувеличенной бодро восклицает Орихиме, рассматривая шкафчик светло-бежевого цвета над его плечом. Краем глаза она замечает, как Куросаки приподымает брови, очевидно, замечая её нервозность. Тогда Иноуэ опрометчиво смотрит в глаза, сейчас имеющие мягкий оттенок молочного шоколада, и чувствует, как её кровь застывает, а внутри что-то вот-вот взорвётся, и в тот миг она умрёт.
— Ты в порядке?
— А? Д…да. В порядке, — рассеяно отвечает Орихиме и улыбается, жмурясь, как от солнца. — Просто задумалась.
Девушка смеётся и спешит опустить взгляд в тарелку, в которой плавают шоколадные шарики. «Боги, почему шоколадные?» Подняв укоризненный взор на хозяина квартиры, Орихиме ловит его усмешку — такую, будто он понимает её мысли.
— О чём? — спрашивает Ичиго, и в его тоне чудится насмешка.
— Почему твоя стая поссорилась с вампирами? — отвечает вопросом на вопрос Иноуэ.
Только когда эта фраза вылетает изо рта, Орихиме охватывает ужас произнесённого — что она вообще говорит?! — взгляд быстро мечется и останавливается на окаменевшем Ичиго.
— Боже. Прости. Я не хотела… забудь… просто забудь…
— Нет. Это правильный вопрос, ты должна знать, — выдыхает он с заметным усилием: слишком медленно и до опустошения.
— Нет, нет. Я же понимаю, что эта тема причиняет тебе… неприятные воспоминания, не надо об этом. Я не знаю, что несу.
Иноуэ тараторит бессвязную чушь, её руки дрожат, а тело бьёт озноб, и сердце сдавливается, как в чьей-то жёсткой руке.
— Орихиме!
Она замолкает.
— Я могу сказать коротко, в двух словах: у Айзена кое-что пропало, и он решил, что оборотни украли это.
— Сердце?
Теперь Куросаки усмехается, горько и открыто.
— Слышала эту сплетню.
— Но это правда.
Ичиго смотрит внимательно, его глаза темнеют и сужаются, а Орихиме коченеет и лишается власти над телом под тяжёлым взором.
— Ты его украл, — выдавливает она.
— Спроси почему, — тянется его хриплый голос, заполняя помещения до краев, касаясь кожи мимолётной дрожью.
— П…почему?
— Из-за него умерла моя мать. И мне необходимо кое-что, способное убить его, — шипит Ичиго. — Чтобы вампиры, — он сжимает кулак, — не переходили границы.
Орихиме опускает дрожащие ресницы, не в силах видеть лицо, искаженное ненавистью и болью, а внутри грудной клетки колет и жжёт. Больно.
— Мне жаль, — шепчет она.
— Знаешь, почему я его ещё не убил?
Она отрицательно качает головой, не открывая глаз, его голос слишком холодный и слишком ровный, сжимает и перекручивает всё: чувства, внутренности, мысли, всю Орихиме Иноуэ.
— Этот ублюдок имеет хорошие связи. Если убить его, то его приспешники найдут и добьют остатки моей стаи, и даже просто знакомых, — зло рассуждает Ичиго, и Иноуэ чувствует бессилие в его ярости.
Орихиме вздрагивает.
— Т…тогда как ты его используешь?
Орихиме старается, чтобы голос не дрожал, но не получается, её слова не могут быть ровными, её тело не может не знобить, её сердце не может не лопаться, когда она понимает, как много боли терпит Куросаки Ичиго, от того, что он переполнен ею, Орихиме начинает трясти от такой же бессильной ярости.
— Как залог. Пока Айзен знает, что я могу забить ему кол в сердце, даже не подходя, он никого не тронет.
Иноуэ не может даже плакать, чтобы выплеснуть всё, её тело переполнено его болью и собственным желанием помочь и защитить.
Почему она не может разделить страдания с ним в полном смысле этого слова? Почему всё, что в её силах — это охватить дрожащими руками его окаменевшие плечи и прижаться ближе, шептать своими прикосновениями: «Я рядом»? И чувствовать себя слишком живой, когда он принимает её: обнимает в ответ и жжёт шею влажным дыханием.
Кажется, проходит целая вечность, пока они не отступают друг от друга и Орихиме улыбается, открыто встречая тёплые карие глаза, в которых тонут золотистые излучины и сама Орихиме Иноуэ.
— Мне, наверное, уже пора домой, — неуверенно говорит она.
— А мне на работу.
Она отходит чуть в сторону, но всё ещё находится близко, и, бросая быстрые взгляды на задумавшегося Куросаки, берёт в руки сумку и, достав жгучее железо, втыкает в грудь волка.
— Где оно? — рычит Орихиме Иноуэ не своим голосом.
Ичиго её не понимает, не видящими глазами уставившись на рукоятку в своём теле.
— Сердце! Где оно?! — кричит Иноуэ, словно в бешенстве.
Ей страшно. Почему он никак не реагирует? Серебро — это больно, она точно знает, и её собственная полыхающая ладонь тому подтверждение. Хотя бы вздрогнул — так было бы спокойней.
— Знаешь, это неприятно, — холодно говорит Ичиго.
Застывший и такой равнодушный голос пугает, и Иноуэ с сомнением смотрит на лёгкий дым, идущий от его груди. Он слишком спокойный. Девушка поджимает губы и, схватившись за клинок, прокручивает лезвие. «Не надо!» — глухо кричит далёкий голос в глубине сознания, но Иноуэ не может его послушать. От Ичиго не следует никакой реакции. Если что и стоило сделать, так это взять нож побольше, но дамская сумка и запах серебра, все факторы не на её стороне.
— Ты ведь не скажешь?
Всё не могло быть так просто.
— Нет.
— А если так?
Орихиме полна энтузиазма и веры в успех, когда выдёргивает нож из чужой плоти и втыкает его в себя. Удар отдаёт в тело дрожью и жгучей болью, и она давиться жутким вскриком. Куросаки дёргается, но остаётся непоколебимым.
— Ну, может пальцы отрезать? — с надеждой спрашивает Иноуэ.
Ичиго вопросительно изгибает брови.
— Чьи?
Потускневшие глаза Иноуэ загораются надеждой.
— А чьи тебе дороже?
— Знаешь, такая ты меня несколько пугаешь. Но Айзену стоило выбрать кого-нибудь другого, если надеялся выбить информацию силой.
Волчица хмурится, прожигая грубияна красноречивым взглядом и, достав нож из себя, возвращается на место. Хотя бы позавтракает.
— Вкусно, — уплетая шоколадные шарики, бормочет девушка и продолжает: — Айзен знал, что ты так скажешь, и просил передать: «Не будь она очаровательной девочкой, ты бы к ней не привязался».
Ичиго рассматривает её с головы до ног, и ей некомфортно от его взгляда, он… какой-то жалостливый.
— Пойдем, — устало выдыхает он, поднимаясь с места.
Орихиме испугано смотрит на его фигуру, куда более мощную, чем её, и уверенную, внушающую трепет.
— Я никуда не пойду без сердца, — говорит Орихиме словами Айзена.
Оборотень что-то шипит сквозь зубы и закатывает глаза.
— Здесь оно, здесь, — рычит он, тыкая себя в грудь.
Иноуэ не очень понимает, о чем твердит собеседник, но когда он оттягивает рубашку, демонстрируя шрам, ей только остаётся удивлённо раскрыть рот.
— Ты поместил в себя сердце вампира?
— Да.
— Ты меня пугаешь. Опять. Ты вообще жуткий… но забавный. Ты мне нравишься, — и тут Иноуэ резко замолкает. Что это она говорит?
А Ичиго усмехается, берет её за руку и несильно тянет за собой.
— Идём.
Белые стены и мебель, Орихиме морщится — этому месту определённо не хватает красок.
— Посещать вампира днём — дурной тон, — протягивает Айзен, расслабленно восседая на диване.
Такой белый диван должен быть неудобным, когда любишь кровь. Орихиме, правда, не замечает ни одного красного пятнышка своим острым зрением.
— Ты знаешь, почему я здесь. Сними с неё свой чёртов гипноз.
Ичиго буквально рычит и скалится, и Иноуэ это почему-то беспокоит, она даже тянется к его руке, но потом одёргивает себя.
— Ох, Орихиме, я же заказывал тебе сердце, а не Ичиго.
Иноуэ дёргается — нет, нет, она всё выполнила в точности — и указывает на Ичиго, произнося:
— Я всё сделала правильно, оно в нём.
Брови вампира приподнимаются.
— Весьма неожиданно.
Иноуэ замечает, как кривится Куросаки, но длится это меньше секунды, а потом его лицо вновь становится непроницаемым.
— Или ты снимаешь гипноз, или в твоём сердце оказывается кол.
— Ты готов рискнуть своей стаей и близкими?
— Ты нарушил уговор. Она — часть моей стаи.
— Я так не думаю. На тот момент она ещё была человеком. Ичиго, не будь дурачком, все знают, что оборотни гипнозу не поддаются. К тому же, ты можешь помочь милой Орихиме сам. Правда, есть риск, что она сойдет с ума. Но это мелочи, ты же любишь рисковать.
— Не больше, чем ты.
Желваки вздуваются на загорелом лице волка, и он, поднявшись, подходит к стулу, переворачивает его и отламывает ножку. Соуске приподнимает бровь, чуть улыбаясь, но Иноуэ замечает, как его пальцы постукивают по обшивки дивана.
— Приступим? — скалится Куросаки, уперев более тонкую сторону деревяшки в грудь.
Волчица думает, что ей показалась, когда Айзен чуть дёрнулся.
— Разумеется. Орихиме, — его голос певуче тянет слоги и не выражающий эмоций взгляд обращён на неё.
— Хорошо.
Она поднимается и, взяв из рук вампира клинок, приставляет его к своей шее. Правда, рука подрагивает, всё же серебро — это адски больно.
— Ну как? Моё сердце стоит принцессы? — губы Айзена растянуты в хитрой улыбке, но всё же он, должно быть, напряжён.
Девушка кидает взгляд на волка и натыкается на его глаза, такие… такие, что в груди начинает жечь сильнее, чем серебро в руке, и она отворачивается, испугавшись.
Они стоят в тишине и бездействии так долго, что, похоже, ладонь уже прожгло до кости: мышцы почти не слушаются.
— Орихиме, ему нужен стимул, — бросает наконец Айзен.
Иноуэ кивает и нажимает на горло. По коже стекает горячий поток, а тело пронизывает болезненная дрожь.
— Половина.
— Я уверен, что могу получить больше, — протягивает Соуске и кивает Орихиме. Рука против воли режет глубже.
— Или половина, или кол в твоём сердце!
Но вампир не реагирует и кивает опять — липкий поток усиливается и уже трудно дышать — и выглядит удовлетворённым.
Но после его кожа начинает сереть, и Соуске дёргается.
— Половина, так половина.
Он делает небрежный жест рукой, и сведенные пальцы раскрываются, роняя на пол металл, а Иноуэ падает на колени, прижимая руки к кровоточащей шеи и задыхаясь.
Рядом оказывается Куросаки, и его взгляд задевает Орихиме, у неё такой был после похорон брата, но ей самой сейчас почему-то совсем неважно, что она могла умереть. Она смотрит на него и совсем не понимает того, что чувствует, просто не может отвести взгляд от его лица, когда он сам мягко отводит её пальцы в сторону и приподнимает голову.
— Всё будет в порядке, — шепчет он.
До слуха доносится треск разрываемой ткани, и к шее что-то осторожно прижимают.
— Держи так.
Иноуэ слушается, зажимая кусок рубашки, быстро насыщаемой её кровью, такой горячей-прегорячей. Потом смотрит на белый ковёр и думает, что он безнадежно испорчен. Алое пятно ширится и темнеет, становясь чёрным.
========== Фаза 5. Эпилог ==========
В любимом кафе играет тихая музыка, нежно ласкающая слух, а стеклянные столики начищены до блеска.
Орихиме три месяца назад сидела там на мягком диванчике. Тогда в воздухе ещё были освежающие следы мороза, остатки холодной зимы, а в кружке горячий-прегорячий капучино со сладкими пухлыми зефирками.
— Вы не против, если я присяду?
Иноуэ поднимает взгляд, столкнувшись с глазами цвета горького шоколада, и качает головой. Мужчина улыбается очаровательно, но как-то приторно, от его улыбки идут мурашки по коже, и Иноуэ опускает взгляд в чашку.
— Чудный день, правда?
Совсем не хочется говорить с этим человеком, и Орихиме неопределённо качает головой.
— Сегодня я наконец-то встретил идеальную девушку. Ты действительно похожа на неё. Его это обязательно привлечёт.
Орихиме слышит, как из её рта вылетает удивленное: «А?», когда она подымает взгляд на невольного соседа. И встречает его глаза. Теперь они полупрозрачные, в них словно бежит река, затягивающая и завораживающая, задавливающая своим потоком.
Губы незнакомца размыкаются, и он говорит, но Иноуэ слышит только шум воды, а рот наполняет склизкий вкус, невольно вспоминается слизь на водорослях в грязных реках.
Он всё говорит, а в ушах шум беспокойного водоёма и холодный мерзкий вкус тины на языке.
Айзен Соуске всё говорит, а во рту насыщенный металл и плеск выпрыгивающих рыбёшек в ушах.
Тонкие губы всё изгибаются, выплескивая поток слов, а холодная слизь оседает в горле, и Орихиме заходится кашлем. Таким сильным, что из глаз брызгают слезы, а собеседник тает в густом тумане, какой бывает утром над реками. Орихиме задыхается.
Она жадно ловит воздух и вскакивает, схватившись за голову. В глазах мгновенно темнеет.
— У тебя хороший удар.
Иноуэ раскрывает глаза и видит Ичиго, потирающего лоб.
— Ичиго?
Она словно впервые смотрит на него. Впервые в спальне с золотистым потолком, мягкими белоснежными простынями и тисненными обоями цвета хаки он так близко, а она смотрит на него так откровенно и молчит. Она всё ещё отброшена на месяцы назад.
— Всё в порядке.
Хриплый голос звучит успокаивающе, и мозолистые пальцы касаются щеки, в этот миг в груди зажигается старое-новое чувство. И Орихиме ударяет наотмашь так, что диафрагма сжимается судорогой и легкие замирают, так что тело вздрагивает, а по щекам бегут слёзы.
— Боже… Прости меня.
Она совсем не чувствует солёной влаги, только смотрит на мужчину перед собой и ощущает жжение серебряного ножа и сопротивление его плоти заостренному лезвию.
— Ты ни в чём не виновата, — хрипло шепчет он, — это, скорее, моя вина. Если бы не я, то ты бы осталась человеком, — его голос низкий и бархатный. — Айзен не может убить меня, вот и изощряется.
Ичиго Куросаки стирает её слезы, а Орихиме Иноуэ думает, что приблизилась к своему пределу: тело и разум уже не выдержат этого кипящего безумного чувства, и ей становится страшно, что она не сможет удержать его в себе – и оно взорвётся внутри.