— Что же я делаю? — простонал он в унисон с шелестом полиэтилена и сел.
Стыд нахлынул внезапно, утопив в пучине горечи и разочарования в себе. Губы тряслись от пережитого потрясения. Обуревавшие несколько минут назад чувства были настолько сильны, что Гарри полностью потерялся в них, перестав различать реальность и иллюзии, подаренные таймером.
Его беспомощный разум, как в спасательный жилет, вцепился в эту простую, не замутнённую безумием правду. Гарри бросил опасливый взгляд и похолодел. Таймер вновь считал.
Этим объяснялся его прыжок в омут желания, но легче не становилось. Пусть он смог унять стыд и недовольство собой, их место заняло привычное ледяное беспокойство.
Одному из них вновь грозила смерть. И словно существование Гарри подстраивалось под дыхание самой судьбы: на нуле — вдох, тикает — выдох. Он задыхался. От скорости, с которой таймер переключался между смертельной гонкой и моментами паузы, голова шла кругом.
Первым желанием стало последовать за Луи. Гарри вскочил под уговаривающий остаться шёпот полиэтилена и бросился к двери. За ней простирался длинный, тонущий во мраке коридор. Камни стен излучали угрозу так же реально, как они излучали многолетний холод из своего нутра. Звуки терялись под высокими потрескавшимися потолками, и Гарри вдруг испугался, что потеряется так же. Словно дом может его поглотить, и тогда Стайлс превратится в ничто. В ещё одну ненужную и сломанную вещицу в этом особняке, забитом ненужными и сломанными предметами. В кишках этого здания, где что-то ещё дышало, но многое — уже нет.
Подтверждением по каменному мешку коридора проскользил ветер, принёс с собой шорох и запах. Тихое копошение червей в старой могиле и гниющие испарения разлагающегося трупа.
Рука дрожала, когда Гарри медленно, боясь потревожить чужое, агрессивное пространство, закрыл дверь. Только щелчок, с которым она вошла в проём, снял напряжение. Страх встречи с любимой мамой псов остался снаружи.
В тишине комнаты Луи можно было услышать, как билось сердце дома. Тот не скрипел ставнями, не гудел трубами, ветер не бился в стёкла окон. Особняк не звучал привычностью жилого дома, напротив, все его звуки были раздражающе дикими. Гарри убрал волосы с лица и попытался абстрагироваться, защитить свой разум хоть немного от сжимающегося вокруг него кольца безумия.
Оглядев полуразрушенное пространство комнаты, он увидел ещё одну дверь и несмело направился к ней. За ней, как и ожидалось, оказалась ванная комната. Если можно было так назвать проржавевшую коробку без окон. От сырого пола поднимались споры плесени, наполняя воздух горечью и бактериями. Из-под древней, рыжей от коррозии ванны выползла жирная мокрица.
Гарри передёрнуло от отвращения, когда он раздавил мерзкое существо подошвой. В голову закралась разрушающая мысль: наверняка Луи чувствовал похожее по отношению к людям, убивая. Извращённая логика находила всё больше понимания в разуме Гарри, и это пугало страшнее, чем постоянная компания смерти.
Налипшая на тело грязь не оставляла выбора — Гарри повернул ржавую ручку крана, надеясь избавиться хотя бы от верхнего слоя.
Трубы зашлись хриплым гудением, сотрясая весь дом и вместе с ним пугая Гарри до нервной дрожи. Вода из них хлынула бурого цвета. В первый миг её можно было даже принять за густой поток крови.
— Холодная. Естественно, — прошептал напуганный Гарри себе под нос, когда насыщенный ржавчиной цвет сменился прозрачной чистотой, и он рискнул подставить под поток ладонь.
Какой бы температуры вода ни лилась из старых труб, она была желанна, как ничто другое. Её мерное течение несло в себе свежесть и освобождение в первую очередь от мыслей и жара, что поселил в нём Луи.
В надежде, что холод сотрёт лишние желания, Гарри сунул голову под струю.
Разбрызгивая капли вокруг себя, Гарри вернулся в спальню. Время потеряло свой счёт в этой комнате, будто Луи заразил безумием сами стены, и логика реальности растворилась. Его спальня оказалась неподвластна законам Вселенной.
Таймер мог прояснить ситуацию, но Гарри принципиально не смотрел на него. Не хотел усугублять и без того леденеющее в груди беспокойство. Он натянул свою грязную рубашку на с трудом отмытую, до сих пор прохладную от ледяной воды кожу и прикрыл чёртовы цифры.
Руки замерли на поясе джинсов, и сам Гарри застыл изваянием. Сердце рванулось испуганным голубем в горле.
В дверях стояла Рика. Глаза с косым кошачьим разрезом впились в него недобрым взглядом. Тишина застыла в центре пыльной комнаты. Напряжённая тишина, какая бывает перед прыжком хищника на свою добычу, перед тем моментом, когда острые зубы лишат жизни несчастную жертву.
Мягким движением девушка прикрыла дверь и прошла в спальню, не издав ни звука. Опущенные вдоль тела руки были показательно расслаблены, но Гарри уже видел, с какой скоростью она способна вытащить спрятанный в складках одежды нож и как безжалостно готова отнять любую жизнь.
Гарри сглотнул, слишком громко для этой напряжённой тишины, и вдруг ощутил себя мышкой в каменной ловушке дома.
— Ты ещё жив.
Страх толкнул в спину, заставил сдвинуться с места, будто это могло избавить его от внимания преступницы. Жар, поднявшийся от самых ступней, высушил остатки влаги на теле. Капли ледяной воды испарились с разгорячённой кожи, будто не желали становиться свидетелями его погибели.
Рика сдвинулась в ту же сторону, полностью отзеркалив движение. Гладкость, с которой она перемещалась, несла в себе смерть.
— И даже не истекаешь кровью, — тёмный взгляд лишь на секунду скользнул по застеленной полиэтиленом кровати и вернулся к лицу Гарри. Более испытующий и непонимающий. — Что в тебе особенного?
Вместо ответа Гарри плотнее сомкнул губы. Не потому, что боялся отвечать. Просто им овладело неудержимое желание закричать, позвать Луи, чтобы тот нарушил эту игру в кошки-мышки, что затеяла Рика.
В какой момент из похитителя Луи вдруг превратился в спасителя? Сердце верило в его защиту, в иллюзорные узы таймеров. Было ли дело в поцелуе или в понимании их связи? Времени рассуждать не оказалось. Рика приблизилась на расстояние вытянутой руки, и только угол кровати разделял их.
На такой дистанции было чётко видно следы, что оставили пальцы Луи на её шее. Гарри внимательно смотрел на эти пятна, избегая встречаться взглядом с её заинтересованными глазами. Она будто пыталась вывернуть его душу наизнанку, вытряхнув из неё все секреты, словно с пыльного дна старого мешка.
— Не нужно, — сорвалось с губ Гарри. Не стон и не шёпот.
Рика приподняла брови, и впервые с момента появления в комнате на её губах мелькнула улыбка.
— Не нужно чего? Я ещё не обозначила своих намерений.
На деревянной полке по-прежнему лежал пистолет Луи. Возможно, в его обойме ещё оставались патроны, возможно, Гарри смог бы понять, как спустить курок, возможно, он бы даже попал в цель. Эта мысль исчезла так же внезапно, как пришла: всё, чего бы он добился, бросившись вперёд, — острая сталь между лопаток.
Надежда оставалась лишь на возвращение Луи.
Словно сама судьба втолкнула его в комнату. Преступник появился с грохотом распахнутой двери и принёс с собой влажный запах леса, мох и грязь на изношенных подошвах кед. Плечи украсили свежие, едва кровоточащие царапины.
— Рика!
В этом заключалось первое отличие девушки от Олли: она не вздрогнула, не замерла. В карих глазах вспыхнул разочарованный огонёк, да и только. Страха перед гневом Луи не было.
— Ты привёл его?
На долгое мгновение она задержала красноречивый взгляд на Гарри, безмолвно обещая ему продолжить прерванный разговор, и только потом отвернулась, смело встречая раздражение Луи.
— Я нашёл следы. Они уводят вверх, в горы. Возможно, к реке.
— И ты не пошёл за ним? Чёрт возьми, Луи! Что с тобой?
Впервые за утро выдержка изменила ей: Рика сжала ладони в кулаки, впиваясь короткими ногтями в собственную кожу.
— Олли приведёт заложника, я дал ему след, — Луи, казалось, уже и думать забыл о ней, смотрел лишь на своего пленника. Выражение его лица неуловимо изменилось, и тот же ток, что пробежал между ними в туалете поезда, возник снова в захламлённой спальне. — Если ты не веришь в его способности, иди и помоги.
Злой хлопок двери, с которым Рика покинула комнату, сорвал тормоза. Гарри почувствовал боль в затылке и лопатках. Грубые руки Луи прижали его к стене и обездвижили. Следом пришла острая боль укуса. Гарри закричал.
Звук голоса, хриплый и надрывный, оборвался резко. Губы Луи уничтожили его, оставив в воздухе только задушенный стон. Рот наполнился горячей влагой, чужой язык настырно проник глубже, а Гарри оставалось только молиться о том, чтобы это была не кровь.
Но привкуса соли и металла не было, только горький пепел, а боль потихоньку рассеивалась. Гарри попытался вывернуться, чтобы вдохнуть немного воздуха, и почти услышал скрип собственных костей в хватке преступника. Давление было такое, что казалось, Луи мог бы с лёгкостью переломать ему кости, сжав свои пальцы ещё чуть сильнее. Гарри замер, не желая испытывать судьбу.
Свобода пришла внезапно: преступник отступил на шаг, и в лёгкие сиплым вдохом ворвался кислород. Пока Гарри хватал его открытым ртом, ловкие пальцы Луи стянули рубашку с его плеч. Клюквенные губы коснулись одного плеча, потом другого, даря ласкающие прикосновения прохладной коже. Гарри оставалось только недоуменно моргать и принимать. Боль прошла, и осталось только тихое эхо, вовсе не слышное за возникшим между ними жаром.
Руки Луи справились с молнией джинсов и стянули их до лодыжек. Ощущение сквозняка на коже отрезвило, наполнило стыдом. Гарри зажмурился и попытался натянуть вещь обратно. С силой погребального камня стальная рука вжалась в его грудь, не давая наклониться. Луи припечатал Гарри к стене и внимательно принялся разглядывать.
— Ты такой чистый, — завороженно прошептал он. Кончики пальцев свободной руки коснулись плеча, ключицы, дотронулись поочерёдно до затвердевших сосков Гарри. — Ни рубцов, ни шрамов.
Прикосновения текли по коже, словно раскалённая лава. Дикий напор лишал воли, отрезал любые попытки к сопротивлению. Гарри оставалось хватать широко раскрытым ртом воздух, которого в комнате, полной разбитых окон, не оказалось.
Луи вновь приблизился вплотную. Пряный запах его кожи заполнил всё пространство вокруг Гарри, поместил его в клетку своего магнетизма, заставил подчиниться. Поэтому, когда преступник прижался бёдрами, и сквозь тонкую, растянутую ткань его штанов Гарри почувствовал возбуждение, во вселенной не осталось ничего, кроме твёрдой плоти. Стайлс его хотел. Так, как не хотел никогда и никого в своей жизни. До стиснутых от отчаяния зубов, до неконтролируемого горлового стона.
Было практически неважно, что химия между ними, скорее всего, — заслуга таймера, непродуманная попытка судьбы сблизить зависящих друг от друга людей.
— Мы это исправим, — промурлыкал Луи.
Гарри потерялся в творящемся с ним хаосе. Он едва смог взглянуть на интимно касающегося его мужчину, в тёмно-серую мглу этих глаз, на приоткрытые в вожделении губы. Смысл сказанного достиг сознания с опозданием, но угроза набухла в воздухе, почти осязаемая.
Оттолкнуть. Ударить. Бежать. Ни одно из этих побуждений, таких естественных при грозящей опасности, не привело Гарри в чувство. Его парализовало отчаянное желание. Ничто не имело значения, кроме скользнувших в его рот пальцев и жадных зубов на подбородке.
Боль вернулась. В этот раз горячей жидкостью на его коже была не слюна: Луи сжал зубы на свежем порезе, что оставило его лезвие, и тот закровоточил. Гарри широко распахнул глаза и уставился в серый от времени, потрескавшийся потолок. Он хотел насладиться ласками в полной мере, но вместо этого получил только порцию боли.
Зато преступник практически скулил от удовольствия, уткнувшись ему в шею. Влажные пальцы расчерчивали узоры по обнажённому торсу Гарри. И ниже. Изо всех сил пытаясь вернуть себе контроль над собственным телом, Стайлс пропустил тот момент, когда потерял всего себя окончательно. Пальцы Луи скользнули между его ягодицами.
— Нет, — выдохнул Гарри и вопреки словам сдался.
Луи вжал его лопатками в стену, забросил дрожащие ноги себе на талию. Его член, сдерживаемый только тонкой тканью, упёрся Гарри в промежность. Стайлс полностью оказался в ловушке Луи: видел только расширенный зрачок, вытеснивший своей тьмой серую радужку, дышал воздухом, что выдыхали клюквенные губы.
Ещё до того, как член вошёл в тело раскалённым железом, до грубых толчков, до неистового исступления Луи Гарри растворился. Каждый тоненький волосок на его теле, каждый дюйм кожи был невыносимо чувствителен. Таймер сыграл с ним злую шутку, полностью подавив волю, и Стайлс раскрылся навстречу той испорченной страсти, что кипела внутри преступника.
Осталось только распирающее ощущение чужого члена, ритмичная боль, запах пота от разгорячённого тела под пальцами, сокровенный мускусный аромат секса.
И миллиарды звёзд под закрытыми веками.
========== Особняк ==========
Сейчас.
Пэт замирает перед шкафом с документами. За стеклянными дверцами на полках пылятся разномастные корешки папок. Тысячи признаний и рассказов очевидцев, сотни сохранённых в машинописных буквах минут человеческих жизней.
Вряд ли агент Кадиган пытается найти скрытую в них истину, увидеть в прожитом другими опыте что-то, что помогло бы ей понять Гарри. Она лишь смотрит на себя в отражающую поверхность стёкол.
Никто, кроме неё, никогда не узнает, что же она там видит: красивую состоявшуюся женщину или подступающее черепашьим шагом увядание. Гарри всё равно — она лишь декорация данного отрезка времени. Момент пройдёт, и она исчезнет вместе с ним, не оставив даже воспоминания.
Но был в его жизни кто-то, над кем время не имело власти. Воспоминания эти до сих пор мучают приходящими по ночам кошмарами, параноидальными мыслями, когда он один, когда прошлое особенно чётко напоминает о себе. Звуки. Запахи. Тени. Мама преследует его повсюду даже после своей смерти.
Энди терпелив. Он позволяет Гарри эти длинные паузы, когда тот теряется в пространстве и времени, в собственных застывших в памяти страхах. Но и его выдержка не бесконечна. Агент Фармер прокашливается и спрашивает:
— Рику вы тоже боялись?
— Я боялся каждого из них, как собака боится грома. Каждого шороха, каждого неуловимого движения, — Гарри требуется невероятное усилие, чтобы вести этот разговор. Слишком свежи воспоминания, слишком болезненно ноют полученные шрамы. — Не дайте её внешности обмануть вас. Рика несла смерть в каждом своём отточенном до совершенства прикосновении. Холодная, несгибаемая. Как и её ножи.
Фармер кивает, словно бы понял. Гарри сомневается что кто-то, кто никогда не сидел с псами за общим столом, вообще в силах понять всю степень их опасности.
Ему требуется ещё одна пауза, чтобы продолжить. О маме так просто не говорят.
— Сильнее Рики я боялся только маму.
Медленно и осторожно Гарри делает глоток остывающего кофе. Ему кажется, что голос обязательно сорвётся, стоит начать рассказывать о ней. Словно она может протянуть свою сухую руку через пласты реальности и дотянуться до Гарри.
На деле же ни одной эмоции не вырывается наружу. Он спокоен, словно камень. Словно власть этой женщины не коснулась его.
— Время над ней было не властно. Она не верила ни в жизнь, ни в смерть — факты, которые больше ничего не значат. Мама была, а теперь её нет. — Она обладала удивительной властью над разумом людей. Над их душами.
Гарри видит тщательно скрываемый скепсис в глазах агентов. И злится.
— Если вы думаете, что я сумасшедший, что всё это выдумки, то катитесь вы к чёрту! — он ставит кружку на стол с таким грохотом, что целой она остаётся только благодаря чуду. Пэт удивлённо приподнимает брови, но молчит. Так же как молчит её напарник.
Когда гнев рассеивается, в дыму злости Гарри видит ответ.
Кажется, он сумасшедший.
Тогда.
Гарри не спал. Пустой взгляд был устремлён за окно: на ветер, играющий с листьями, на кусочек голубого весеннего неба. Там, за рамой без стекла, была свобода. Абсолютная. Ветер и небо — две весенних безграничности, сейчас так болезненно оттеняющие его положение в каменном особняке.