— Но все же, — я весь обратился в слух, — кое-что я тебе подскажу. — Исин посмотрел в сторону спящего Лу, затем снова обернулся ко мне и заговорщицки сощурился. Ой, что-то не нравится мне его взгляд… — Ты уже понял, что больше всех тут волнуется наш Хань. Что он сказал тебе в первую встречу? Наверное, промямлил, что вы были близко знакомы?
Я слабо кивнул, на что Исин закатил глаза и пробормотал: «Ну, в любом случае, это было ожидаемо».
Я непонимающе приподнял бровь, как бы говоря, что мне этого мало и я прошу продолжать.
— Из всех нас, он близок тебе не потому, что вы общались дольше всех. По правде говоря, когда вы стали работать вместе, почти два года цапались, как кошка с собакой, — усмехнулся хен. — Он не находит себе место, потому что… Потому что любит тебя. Не как друга или брата, а как мужчину. Несмотря на то, что он решил оставить тебя, Хань всегда… любил очень сильно и преданно. Он по-настоящему страдал, когда ушел от тебя, боялся разрушить твою карьеру. Лулу знал, как ты дорожишь работой и не посмел сломать тебя. Только вот он не понял, что ты сломаешься, если потеряешь его…
Я в неверии уставился на Исина. Неужели правда? Я и Хань любили друг друга? И хен так дорожил мной, что поставил мои интересы выше, но просчитался. Как… Как мне теперь быть? Я же ничего не помню, значит, и чувств из прошлого тоже… Но я не могу оставить все как есть.
— Что… Почему я?.. — промямлил спросонья севшим голосом Хань, и мы оба вернули внимание к хену. Лухан поздоровался с Сином, поднялся с дивана, потер глаза кулачком и зевнул, потягиваясь. Снова уселся рядом, глядя на меня в упор, тихо спросил: — Как ты себя чувствуешь?
Неопределенно пожимаю плечами, насколько это возможно, и отвожу взгляд. До чего же неловко смотреть на него сейчас. После рассказа Исина-хена действительно стало не по себе. Я должен вести себя как парень Лухана? Но как? Совсем ничего не помню. Они говорили, что Хань бросил меня, но теперь он здесь, рядом со мной, и смотрит так доверчиво, немного виновато, но с любовью; я вижу. Все чересчур сложно. Хань был прав: вся ситуация, и правда, напрягает, заставляет переживать. В конце концов, даже, если мы плохо расстались, хотя и любили друг друга после, мне не надо притворяться и играть влюбленного, пока память закрыта для меня самого. Думаю, мне простительно.
Проходит еще несколько дней, прежде чем я, наконец, не без помощи Лухана, конечно, выхожу во двор больницы. До этого меня возили на инвалидной коляске. По правде сказать, это жутко — сидеть в ней и понимать, что сам не способен сделать и шага. Лу поддерживает меня за талию, а мне так не хочется опираться на него: хен ниже меня и выглядит хрупким, как хрустальная ваза на кухне в доме родителей, которой мама очень дорожила — подарок отца на годовщину их свадьбы. Стоп. Что? Я… Я только что сказал что-то про родителей и дом? Я заношу ногу для следующего шага и останавливаюсь, чем торможу и Лухана. Он непонимающе смотрит на меня, а в это время сердце в груди колотится, будто я марафон в тридцать километров пробежал.
— Что такое? — забеспокоился Лу. — Сехун-а? Се, тебе плохо? Где болит? Се?
— Я… — выдавливаю из себя ужасно хриплым голосом. Связки, похоже, придется еще долго разрабатывать.
— Боже, что ты? Сехун? — Хань усаживает меня на скамейку, а сам присаживается на корточки у моих ног и заглядывает в глаза, крепко сжимая в руках мои ладони. — Ты можешь говорить, Сехунни?
— Очень… мало… — каждое слово дается с огромным трудом, но я стараюсь. Еще никуда не ушел тот шок, который я испытал от внезапного воспоминания. Никак не думал, что память возвращается таким образом. Словно что-то обыденное, но после пережитого — яркая вспышка разных эмоций. Это воспоминание, будто прочитанная книга, которую я ставлю в стеллаж, однако полок в нем не счесть, и мне нужно заполнить книгами все, каждый сантиметр, чтобы не осталось даже маленьких щелей и просветов между стройными рядами прочитанных романов, стихов, повестей. Как долго я буду заполнять этот стеллаж? Сколько еще книг мне нужно прочесть?
— Сехун, пожалуйста, посмотри на меня, — Лу взволнованно провел пальцами по моей щеке, обращая внимание на себя. — Попытайся сказать, что тебя беспокоит.
— Ничего, — прошептал я, мотая головой. — Я просто вспомнил…
— Ты… Ты вспомнил? — охнул старший. В ответ мне оставалось лишь кивнуть. Хань закусил губу, на его глаза навернулись слезы, и он уткнулся лицом в мои колени.
— Немного, — поспешно продолжил я. Не думаю, что мне стоит много говорить сейчас, но речь — самая обычная речь, поток слов, которые, наконец-то, могут слететь с моих губ, — словно необходимый легким кислород, после долгой задержки дыхания. Ты вдыхаешь, вдыхаешь и не можешь насытиться. Так и я: хочу говорить, говорить, не могу остановиться, хотя и чувствую, что это лишь сильнее утомляет меня.
— Что ты вспомнил, Хунни? — всхлипнув, спросил Лу. Он утер мокрые дорожки со своих щек и улыбнулся.
— Вазу, — нахмурился я.
— Вазу? — изумленно переспросил хен.
— Мамину вазу. Отец подарил ей на годовщину свадьбы. Она стоит на кухне у нас дома.
— Почему ваза? — скорее всего для себя прошептал Хань, а потом снова обратился ко мне: — В любом случае, слава богу, что ты вспоминаешь.
Я вспомнил, потому что сравнил тебя с тем хрустальным сосудом, который я всегда считал бесполезным, в отличие от тебя, норовя «выбить страйк» футбольным мячом прямо по верхушке и снести вазу вместе с цветами… О? Снова я непроизвольно вспомнил. Кажется, от меня это совсем не зависит, и бесполезно контролировать что-либо.
— Еще что-то? — видимо, Лу проследил за выражением моего лица, потому догадался о следующем «кусочке пазла».
— Я чуть не разбил ее футбольным мячом в детстве, — и правда, почему ваза? Почему не кот, например, школьный приятель или первая любовь? Почему ваза?.. Что не так с моим мозгом?
— Пойдем, тебе нужно на процедуры, — Лухан вздохнул, отводя взгляд и чему-то улыбаясь, после чего помог мне подняться.
Все процедуры — крайне нудная и бесполезная, по моему мнению, вещь. Однако я ничего не могу сделать, потому что это необходимо. Каждый день Лу отдает меня на попечение молоденькой медсестре, которая водит меня по каким-то кабинетам, к разным врачам. Я чувствую на себе море взглядов. Не то чтобы меня особо волновало чужое присутствие, но иногда оно крайне назойливое, а шепот за спиной я улавливаю практически ежедневно. Это из-за того, что я айдол? Честно говоря, не знаю, как бы я повел себя до комы и потери памяти, но сейчас жутко раздражает. Порой я не могу контролировать себя, и Лухан это прекрасно видит.
— Постарайся не думать об этом, — говорит он в очередной раз, когда мы гуляем в саду больницы. Тут свежо, спокойно, и только вода в фонтане неподалеку весело журчит, перекрывая шум города за высоким забором. — Когда ты только дебютировал… Тебя раздражали те же вещи.
— Я сейчас возвращаюсь к тому моменту. Как будто и не было тех трех лет, — бормочу я.
— Почти четырех, — поправляет Лухан тихо. Точно. Я все время забываю, что, кроме нашей совместной работы, был еще год по отдельности. Лу ужасно неловко об этом говорить, а я не хочу напоминать ему. Все-таки пока я не вспомнил, что произошло между нами. Мои воспоминания обрываются на старшей школе и отрывках каких-то концертов и съемок. Однако Лухана в них нет, как и наших отношений, как бы я не пытался найти его образ в своей памяти. Иногда я сомневаюсь, что между нами вообще что-то было, но как я могу не доверять Лу? Кстати, хен так и не знает, о чем Исин рассказал мне тогда. Он по-прежнему уверен, что я считаю его своим близким другом. В реальности так и есть, потому что я все еще не могу принять того, что мы встречались. Убеждает меня в этом не только Исин, который вчера попросил быть помягче в разговоре с Ханем (куда уж мягче, хен?), но и Мэй. Девчушка повисла на мне, как только хен разрешил ей навещать меня, и хоть я не выношу криков, было приятно, что Мэй рада моему «пробуждению». Я до сих пор удивляюсь тому, что они родные брат и сестра — очень уж разные. Мэй словно яркие фонарики в парке на праздник весны, заводная и беззаботная, порой легкомысленная, но теплая и… уютная? Хань наоборот тихий, часто серьезный, слишком напряженный и с кучей заморочек по поводу своего «обязан». И вопреки всему, он заботлив и внимателен, как никто другой. Я все еще не знаю, как отблагодарить его за то, что он для меня делает. Он мог запросто бросить меня еще тогда, после аварии, но… Авария…
— Сехун? Снова вспомнил? — Лухан придерживает меня за руку, и я оказываюсь сидящим на ближайшей скамейке у фонтана. Здесь безлюдно, потому что это место находится достаточно далеко от главного корпуса больницы.
— Авария, — я смотрю на хена, а тот содрогается, стоит мне произнести это слово.
— Ты вспомнил аварию?
— Я… — хмурюсь, стараясь приоткрыть уже надоевшую завесу и черкануть хоть что-нибудь на этом листе воспоминания. К моему счастью, мне не приходится долго ждать, и память сама услужливо подкидывает все новые картинки того вечера. — Это была какая-то вечеринка. Девушка… Я не хотел ее видеть. Она ждала от меня каких-то действий, но мне было противно даже находиться рядом с ней. Мы поругались… Из-за тебя… — хен вздрогнул и посмотрел прямо в глаза, — Я разозлился и уехал. Принял какие-то таблетки и по дороге начал засыпать. Был дождь, и я почти ничего не видел. А потом удар. И… больше ничего не помню…
— Сехун-а, — Лу снова плачет. Когда же я перестану быть причиной его слез? Он прижался ко мне, обнимая за шею, я положил руки на его талию, поглаживая по вздрагивающей от рыданий спине. Кай говорил, что Лухан часто плакал, когда я был без сознания. Сейчас он плачет ничуть не меньше. Как человек вообще способен вынести столько отрицательных эмоций, сколько вынес их Лу? — Прости меня, пожалуйста.
— За что ты все время извиняешься? — прошептал я, утыкаясь носом ему в висок.
— Если бы я был рядом… — снова всхлип. — Я бы не позволил тебе сесть за руль. Ты бы не принимал тех таблеток. Ты бы не сбил человека и не попал в аварию…
Я…
Сбил человека?
Комментарий к Глава 19
Есть немного времени, поэтому ловите, дорогие :*
Не забывайте делиться со мной впечатлениями, пожалуйста)
Очень приятно видеть, что кому-то интересно читать :3
========== Глава 20 ==========
После слов Лухана я не мог найти себе места. Естественно, мне было безумно страшно. Вина перед родственниками человека, которого я даже не знаю, затопляла, давила на меня с каждым днем все сильнее. Наверное, они проклинают меня, ненавидят. И самое паршивое во всей ситуации, что я не могу ничего исправить или облегчить и их боль, и свои собственные страдания. В моей жизни теперь нет большего кошмара, чем осознание того, что я убил человека. Пусть не собственными руками, неумышленно, но я это сделал. В голове сплошная каша из миллионов вопросов. Как мне быть? Как жить с этим? С безграничной виной и ненавистью ко мне других людей? Ведь наверняка об этом знают все. Что мне сделать, чтобы хоть как-то заслужить прощение? И главное, заслуживаю ли я его вообще? Я никогда не чувствовал большего смятения, чем сейчас. Мне сложно принять действительность, потому что я словно другой человек после случившегося: потеря памяти заставляет меня чувствовать глубокую пропасть между Сехуном до аварии и после нее. Отказываюсь верить в то, что это я, но не могу отрицать того, что является реальностью. За несколько дней я только больше закрылся от окружающих меня людей и ушел в себя. Мне надо было серьезно подумать, но как бы я не старался, не знал, как загладить свою вину.
Лухан снова винит себя в моем плохом самочувствии, и мне не под силу видеть его боль. Кажется, он единственный, кто заставляет меня отвлечься от совсем невеселых мыслей о грядущем наказании. Наверное, в этом и проявляются мои чувства к нему, которые я считал забытыми и оставленными в прошлом вместе с потерянной памятью. Все чаще понимаю, что лишь его присутствие рядом успокаивает меня, принуждает ломать молниеносно возведенную стену между мной и остальным миром. Как бы это странно не звучало, но Лу для меня — психолог, справляющийся лучше Чанеля. Не в обиду новому ушастому другу, однако мой Хань лечит гораздо быстрее.
Привычно тихое «как ты?», спокойный взгляд и холодная ладошка на моей щеке. Я тянусь к ней рукой, в ответ шепча «нормально», но он видит, что ни черта не нормально, поэтому мы покидаем до тошноты надоевшее здание больницы и идем гулять. Ханю нравится укромное местечко между высокими кустами жасмина и роз, около небольшого пруда, где стоит совсем неприметная скамейка с невысокими чугунными ножками, завернутыми в помпезные спирали точно так же, как и ручки с коваными цветами, среди которых еле-еле угадывается маленькая тонкая фигурка балерины. Мы часто сидим здесь до тех пор, пока меня не начинают искать в больнице.
Вечером, укутавшись в серый кардиган, утаскиваю на колени Лухана, утыкаясь подбородком в его плечо, и наблюдаю, как рыбки в пруду беспокойно расчеркивают невидимыми линиями воду. Я чувствую, как Лу смущен, и мне нравится смотреть, как он отводит взгляд и мило краснеет, но ничего не говорит, потому что явно не против моих прикосновений. Я бы подарил ему больше, если бы не собирался дождаться восстановления памяти. Все-таки время еще не пришло, а я не хочу торопить события. Нужно разобраться в себе и своих чувствах, расставить все точки над «i». Только что-то мне подсказывает, что, независимо от того, какая жизнь у нас с Луханом была до этого момента, я сам очень скоро переверну все вверх дном, и уже будет откровенно плевать на наше расставание.
***
Чонин пробормотал что-то бессвязное, заставляя Сехуна нахмуриться. Старший перевел дух, оттягивая тот момент, когда ему придется выложить все, что знает. После того, как все остальные покинули палату Сехуна, младший схватил его за рукав, останавливая, и в лоб задал интересующие его вопросы. А что он может сказать, кроме правды? Мысленно молясь, чтобы Лухан не узнал о том, что ему пришлось потревожить Хуна рассказом, Чонин начал:
— В общем, не знаю, когда это у вас началось, но вы с Ханем начали встречаться. Тогда он еще работал в агентстве, и ты его здорово так встряхнул. — Из-за вопросительного взгляда Сехуна Каю захотелось побиться головой о стену. — Айдол, встречающийся со своим менеджером, притом, того же пола, еще не дошло, какой шок это вызвало бы у людей?
Сехун показательно фыркнул, отвернувшись к окну.
— Ты начал терять голову, — вздохнул старший, сочувственно глядя на Се. — Однажды на съемках вы целовались и, видно, не заметили, что кто-то заснял все. Потом Сухо случайно услышал разговор директора. Он говорил на повышенных тонах о том, чтобы некто прекратил шантажировать его, иначе он заявит в полицию. Только он не мог этого сделать, потому что тогда пришлось бы поднимать все детали, а они касались ваших отношений с Лу. И Ким Тэ Хо сонбэним едва ли не открыл тайну сам, потому что оставил ваши фотографии на виду. Одна из них оказалась у Чунмена, и он решил предупредить вас. Без понятия, что произошло, но после «предупреждения» Лухан уволился, а слухи замяли новостью о том, что ты встречаешься с Соён. У Ханя началась депрессия, и вы разошлись. Он уехал в Китай, а ты совсем с катушек слетел: глотал таблетки, изводил себя тренировками. Как-то прямо на сцене в обморок грохнулся. Тогда Бэкхен с Чанелем тебя предупредили, что кончишь плохо, если не прекратишь принимать. Соён тебя жутко бесила, — Кай сглотнул. — На дне рождения она порядочно выпила, потому лезла к тебе. Ты потащил ее наверх, и я подумал, что она таки добилась своего, но потом ты как ошпаренный вылетел. Я даже не успел остановить тебя! Сел в машину и уехал. Дальше ты и сам знаешь.
— Кроме аварии, — прохрипел Хун, боясь поднять взгляд на друга. — Я еще что-нибудь учудил?
— Сначала тебе предъявили обвинение в избиении Соён и хранении наркотиков, — теперь уже фыркнул Кай. Намаялся же он, пока таскался то тут, то там, выясняя через какие угодно связи правду. «Подставил под удар» и себя, и Кенсу, забыл про график, схлопотал по шее от директора, едва ли не опоздав на собственный концерт. Это хоть и можно было назвать верхом неблагоразумия или просто тупости (с точки зрения Су), но все-таки Чонин жутко гордился тем, что смог посодействовать следствию. Да и адвокат Сехуна был человеком весьма интересным. — Но с этим мы разобрались. Соён заплатила следователю за то, чтобы на тебя повесили насилие.