Ксавьер замирает, подобно испуганной птичке, и прячет залившееся румянцем лицо в бокале.
— А тебе, я посмотрю, — набирается смелости продолжить разговор Чарльз. — нужно гораздо меньше алкоголя, чтобы перестать себя контролировать.
Эрик тихо смеется.
— Прошу заметить, что слова о том, что у тебя была практика с мужчинами и нам стоит поговорить об этом позже — не мои. И я, — на миг он смотрит в лихорадочно блестящие от, конечно же, алкоголя глаза, — себя контролирую.
— Я ничего такого не… — начинает было возмущаться Чарльз, но осознание, что Эрик сейчас говорит чистую правду, бьёт по пьяному сознанию и заставляет раскраснеться от щёк и до кончиков ушей. — Это была просто… я просто так пошутил.
— Хорошие шутки, Чарли, — задумчиво говорит Эрик, не отрывая взгляд от стремительно краснеющего Ксавьера. — Но ты же знаешь, что в каждой шутке есть доля правды, м? Не зря же ты сказал это… не в стандартной обстановке, если так можно выразиться.
— Прошу заметить, что это ты меня поцеловал! — защищается Чарльз.
— Прошу заметить! — чуть громче. — Но я не умею крутить бутылочки так, чтобы они на кого-то не попали. Это как карточный долг, пока не выполнишь — от тебя не отстанут. В конечном итоге, — хитрый прищур, — ты бы сам меня поцеловал.
— Не правда! — говорит Чарльз, сам не зная, лжёт ли он. — Я собирался сбежать в свою комнату, но ты схватил меня за галстук!
— Не собирался, — уверенно фыркает Эрик. — Если бы хотел — ушел бы в самом начале, тем более, ты видел перспективы, и я наверняка не был исключением. Но ты не сбежал. А почему? Вот именно, вот правильный вопрос, Чарльз. — Леншер выпрямляется, чуть наклоняясь вперед. — Почему ты не ушел раньше?
Чарльз был готов поклясться, что даже полумрак комнаты не скрывает сейчас его раскрасневшегося лица. Дышать стало значительно труднее, а в голову прокралась идея просто стереть всем — особенно Эрику, господи, в первую очередь Эрику — память об этом инциденте.
— Я… — Ксавьер запинается, выдавая своё волнение с потрохами. — Я просто уже был достаточно пьян.
— Чарльз, мне не нужно быть телепатом, чтобы понять, что с пары бокалов вина тебя не вынесет. Но раз уж это было пьяное желание, которое утром ты вспомнишь с еще большим ужасом, нежели сейчас, то, — Эрик поднимается на ноги, глядя на каштановую макушку сверху вниз, — мне стоит забыть об этом.
Чарльз хочет провалиться сквозь землю, исчезнуть, стереть память о произошедшем, и, чёрт возьми, отрезать свой поганый язык, с которого осмелилась слететь дерзкая фраза:
— То есть до этого момента ты забывать об этом не хотел?
Эрик смотрит на Чарльза, думая, насколько же шатен сейчас выглядит таким наивным и рассеянным, да и вообще… Он выглядит Чарльзом Ксавьером. Немного неловким, смущенным, таким, как всегда, только еще покрасневшим и явно отгоняющим свои же мысли подальше. Эрику хочется обнимать Чарльза, когда тот выглядит так. Ну, то есть, всегда.
— Я, — подчеркивает Эрик, — не хочу этого делать. В том смысле, это принесло какой-то вред тебе или мне? Вряд ли. Окружающим? Пф, — выдыхает он, — ты слышал их.
Эрик на несколько секунд смолкает, а после медленно произносит:
— Дружбе?
Чарльз поднимает свои небесно-голубые глаза и с серьёзным выражением лица смотрит на Эрика всего пару секунд, жадно поглощая за эти мгновения каждый миллиметр его выжидающих серых глаз. Ксавьер выдыхает и опускает взгляд в бокал.
— Нет, — тихо отвечает Чарльз, делая глоток вина. — конечно нет.
— А это значит, что сейчас я собираюсь по-дружески потрепать тебя по макушке, забрать алкоголь, — в подтверждение своих слов Эрик протягивает руку, случайно коснувшись чужих пальцев, забирает бокал, — и почти не грубо сказать, чтобы ты шел спать. Я поговорю утром с Рэйвен, так что не думаю, что у тебя теперь будет шанс нарваться на подобные. м-м, желания.
Он разворачивается, делая глоток из бокала Ксавьера, медленно шагая к выходу.
— Gute Nacht, Charles, — спокойно говорит Эрик не оборачиваясь.
— Постой! — Чарльз выкрикивает, не подумав и секунды о том, стоит ли вообще что-то говорить, но алкоголь — больше семи бокалов, кому-то завтра будет плохо — берёт всю ситуацию в свои руки. — Останься… ненадолго.
Чарльз замолкает на пару секунд и после тихо добавляет:
— Пожалуйста.
Оклик заставляет остановиться, словно — каламбур — примагниченым к месту, а на губы просится улыбка, которая была бы очень не к месту.
Эрик молча разворачивается, вопросительно глядя на Ксавьера.
— Сомневаюсь, что смогу теперь уснуть, а без выпивки мне тут будет… скучновато, — быстро оправдывается Чарльз, потирая охладевший — камин ничуть не согревает — нос.
— И как предлагаешь развлекаться в почти два часа ночи? — спрашивает Эрик, поставив бокал подальше. Чарльз не будет пить из горла бутылки.
Измученно-благодарно улыбнувшись, Чарльз вновь опускает взгляд в пол.
— Не знаю, может… — Ксавьер чешет затылок и бегло облизывает свои губы. —…шахматы?
Эрику до безобразия хочется пошутить о партии на желание, но он честно не хочет смущать Чарльза еще больше.
— Неплохой вариант, как всегда, — Леншер в буквальном смысле знает каждый тайник в этом доме, поэтому поиск шахмат много времени не занимает. Интересно только, в доме больше десяти досок, или же все-таки семь — предел?
— Какими играешь? — привычно спрашивает Эрик, расставляя фигуры.
Чарльз кривит губы в усталой усмешке.
— Как сам думаешь?
— А вдруг? — Леншер разворачивает доску так, чтобы белые фигуры были напротив Чарльза. — Хотя, если посмотреть исход каждой нашей игры, мне кажется, что белые — не твои фигуры.
— Мастерство игрока не зависит от цвета фигур, Эрик. Но они неплохи для своеобразной… метафоры, — говорит Чарльз, пытаясь отчаянно сделать вид, что всего этого инцидента с поцелуем не было, а мысли Эрика в тот момент — Чарльзу кажется, что он краснеет от одного только воспоминания — были зациклены далеко не на том, как бы понежнее погладить лучшего друга по волосам и не закусить нижнюю губу до крови.
— Возможно, но это просто наблюдение, — пожимает Эрик плечами, в упор глядя на Чарльза, который старательно не показывает лица, глядя на свои фигуры, не решаясь сделать первый ход. — Но ты еще ни разу не победил. Белыми, по крайней мере.
Чарльз продолжает впиваться взглядом в доску, напряжённо размышляя не столько над ходом, сколько над собственными мыслями и решением попросить Эрика остаться — сейчас это казалось таким беспомощным жестом, таким жалким.
— Просто ты играешь гораздо лучше меня, — говорит Чарльз.
— Хочу просто сломать убеждения кого-то из нас, — спокойно произносит Леншер, разворачивая доску так, чтобы белыми теперь играл он.
Первая пешка делает свой ход, и Эрик откидывается в кресле, имея теперь полную возможность разглядеть Чарльза, который на огромном багровом диване казался слишком тонким и хрупким. Наверное, мысль не правильная, но Эрик не может противиться ей. Он тоже отчасти — крошечной, конечно, совсем маленькой — подвержен алкоголю, которые слабым отзвуком тепла все еще оставляет привкус вина в горле.
Чарльз тянет дрожащую руку — от алкоголя, правда — к своей пешке и неуверенно передвигает её ближе к пешке друга-противника.
— Если бы я читал твои мысли, я бы выигрывал, а ты ничем не мог бы этого доказать, — произносит Ксавьер, бросая еле уловимый взгляд в сторону стоящей неподалёку бутылки.
— Смог бы, — ему не требуется много времени, чтобы подумать над новым ходом, передвинув другую фигуру на клетку. — Ты не умеешь врать.
Взгляд Чарльза остается проигнорированным, хоть и замеченным. Алкоголя ему на сегодняшний день — сначала ночь, конечно — хватит, не так ли?
— Я умею врать! — возмущённо отвечает Чарльз, передвигая фигуру уже без промедления.
— Но делаешь это хуже, чем выигрываешь у меня в шахматы.
Эрик двигает медленно пешку, посмотрев из-под ресниц.
— Возможно, ты не замечал, — начинает Леншер, наблюдая за тем, как кадык Чарльза спускается ниже, когда он сглатывает, — но ты говоришь слишком быстро, когда лжешь. И стараешься не смотреть в глаза, тогда как обычно ты всегда за зрительный контакт.
— Мне льстит, что т ы это замечал, — отвечает Чарльз и мгновенно жалеет об этой глупости. Намного больше, чем о сделанном идиотском ходе.
Голова Чарльза напряжённо думала не об игре. Он размышлял, о чём сейчас думал Эрик и… нет, он не залезет ему в голову. Даже сейчас. Это было бы нечестной игрой. Во всех смыслах.
— Я? — опускает взгляд к доске Эрик. — Словно никто другой не замечал.
Почему-то третий ход дается сложно, он даже от чего-то садится на самый край, ближе подвигась шахматному столику.
— И когда же я врал, осмелюсь спросить? — спрашивает Чарльз, откидываясь на спинку кресла.
— Половину этого вечера ты даже с собой не можешь быть честен, Чарльз. — первая пешка Ксавьера терпит поражение, уходя с доски. — Постоянно смотришь куда угодно. Возможно, ты споришь сам с собой, но я не телепат, утверждать не осмелюсь.
Чарльз смотрит на павшую пешку с совершенным безразличием, передвигая коня дальше по шахматной доске.
— И о чём же я могу спорить с самим собой? — спрашивает алкоголь, не Чарльз, чёрт возьми, но контролировать себя сложно, к тому же, какая-то часть разума Ксавьера уже упорно считает, что ещё хуже он сделать ситуацию просто не сможет. Не после сегодняшнего поцелуя.
Возможно, завтра с утра он возненавидит эту часть разума за неправоту.
— Хороший вопрос, знаешь. Вероятно, как сказать сестре о ненависти так, чтобы она полюбила тебя еще больше? — шутит Эрик, аккуратно двигая стрелки разговора на недавние события, связанные с Рэйвен. — Хотя, быть может, ты просто не знаешь, как реагировать на свою реакцию.
Леншер поднимает взгляд на Чарли, отмечая единственное. Он пьяный практически в щепку. Стоило забрать вино чуть раньше.
Руки Чарльза чуть дрожат, когда он тянется к пешке, но глубокий вдох помогает немного успокоиться. Фигурой он лишает жизни коня Эрика, небрежно убирая его с доски.
— А ты, я посмотрю, знаешь, как реагировать?
— На свою реакцию? — со смехом Эрик указывает ладонью на себя. — Конечно.
Глаза с прищуром оглядывают доску, а еще одна фигура двигается в попытке защитить более важную.
— А вот ты сидишь и напряженно грызешь себя.
— Я не грызу себя, — отвечает Ксавьер, продвигая фигуру на доске чуть вперёд. — Мой пьяный рассудок спорит с остатками трезвого. А это разные вещи.
Одна часть Чарльза — та, что несколько часов назад отвечала на жадный поцелуй — тихо шептала на ушко, что заглянуть сейчас в разум Эрика будет хорошей идеей, ведь это поможет расставить все точки над «i», но другая — и она, пожалуй, пока выигрывала — не желала предавать дружескую клятву.
— К тому же, как ты уже говорил, никто не пострадал ведь из-за того… — Чарльз запинается, явно всеми силами стараясь не упоминать слово, отзывающееся между рёбрами и на алых губах волшебным воспоминанием. — кхм, из-за той ситуации. Так что мне не за что себя грызть.
Если честно, то Леншеру просто до боли в костяшках хочется что-то ударить или смести фигуры с доски и перегнувшись схватить Чарльза за ворот, хорошенько стряхнув, потому что он г р ы з е т, и это видно. Дело даже не в алкоголе.
— О чем же спорят? — немного более тихим голосом интересуется Эрик, наблюдая за поражением еще одной фигуры.
Чарльз понял, что Эрик поставил ему пат, и это сейчас не об игре в шахматы. На том фронте у Ксавьера сегодня всё выходило на удивление хорошо — его даже посетила мысль, что Эрик ему поддаётся — а вот ответ на каверзный вопрос побудил Чарльза затормозить, прикусить нижнюю губу и неловко почесать затылок.
— О том, — начинает произносить профессор, понимая, что долгая пауза послужит не самым лучшим ответом. — Что мне стоит ограничить доступ Рэйвен к алкоголю. — быстро произносит Чарльз первое, что пришло в голову, стараясь быстрее уйти от вопроса.
Он постоянно делает это. Неловкие движения, мимолетные взгляды, что-то глупое, но от того еще более милое. Вот и сейчас медленно спускает ладонь по волосам ненадолго — секунда, возможно, даже две — на шее, и очаровательно, просто прекрасно…
— Лжешь. — твердый голос такой же резкий, как и ход, в котором еще одна черная фигура сбивается с доски.
Глаза смотрят так беззащитно, словно Чарльз — крошечный котенок, которого оставили на людной улице, где все-все только смотрят и чего-то ожидают, пока малыш желает просто забиться куда-то подальше, где тепло и никто не будет так выжидающе смотреть.
Чарльз готов провалиться сквозь пол. Прямо сейчас. Только не отвечать на краткое и правдивое слово Эрика. Провожает фигуру, убираемую со стола сильными прекрасными руками взволнованным взглядом.
— А вот и не лгу. Я вообще никогда не лгу, — пытается защититься Чарльз, параллельно убирая вражескую фигуру с поля боя. — В последний раз я лгал Рэйвен, говоря, что Санта существует. Это было три года назад.
Эрик что-то бормочет себе о Санте, глядя на догорающий камин, пока Чарльз делает ход. Что же, не хочет по-хорошему.
— Если мы завтра все умрем, — начинает Эрик. — Ты бы хотел сказать что-то Рэй? Хэнку, Алексу, Банши? Мойре? — он не моргая смотрит в голубые глаза, которые всем видом говорят, что они не погибнут, но если рассматривать все варианты, то и смерть исключать нельзя, и это Ксавьер отрицать не может.
— Мне? — звучит немного с опозданием.
Чарльз впервые за долгое время поднимает взгляд своих небесно-голубых глаз на друга. Эрик говорит серьёзно, для того, чтобы понять это, не нужно обладать способностью телепата, но Чарльзу всё равно не хочется, чтобы Эрик вообще допускал, что завтра кто-то из них…
На последнем слове Чарльз дёргается, словно фигурка, к которой он прикоснулся, была раскалена до предела. Сглотнув образовавшийся в горле ком и переставив слона на новую клетку, Ксавьер прикусывает губу, думая, что можно ответить, а что — нельзя, а то обожжёшься и уже без разницы будет, умрёшь ты завтра или нет.
Только в эту минуту Чарльз понял, что в серых глазах тонешь не хуже, чем в любых голубых.
— Я… — начинает хрипло Ксавьер, перебирая всевозможные варианты того, что сейчас сказать, что ответить. — Не знаю. — выдыхает он и, прежде чем Эрик успевает печально-недоверчиво опустить голову вбок, добавляет. — Но, возможно, если я выпью ещё бокал, я смогу разобраться в себе… — руки профессора тянутся к бутылке и отражающему в полумраке рыжие огоньки пламени бокалу.
Эрик не может сказать, что он зол, хотя так и есть вообще-то. Он вновь резко садится на самый край и перехватывает тонкие прохладные запястья, крепко — не настолько, чтобы утром Ксавьер увидел кольца темных наручников-синяков на них — сжимая.
— Если ты хочешь сказать мне, Чарльз, что сможешь разобраться с собой только под воздействием алкоголя… — Эрик не заканчивает предложение, потому что это попросту не требуется. Он устало выдыхает, опуская вниз голову, все еще не выпуская запястий из оков.
— Ты идиот.
Чарльз не дышит. Сердце в груди бьётся в клишированном бешеном ритме, и Ксавьер понимает до красноты на макушках ушей — Эрик может ощутить волнение в запястьях друга.
Рот Чарльза приоткрыт, он делает рваный вдох — слишком громко для устоявшейся в комнате тишины — и поднимает голову, осознавая с дрожью на алых губах, что отнекиваться больше нет смысла, потому что один вдох, одна реакция, одна сломанная фраза и бегло слетающая с уст ложь — выдали его с потрохами.
В глазах ощущается напряжение — ещё немного и солёная капля вскипит в уголке небесного взора — и Ксавьер сглатывает, безотрывно смотря сначала в холодные серые глаза Эрика, а потом, отпуская лишь взгляд, на сжимающие запястья руки.
— Перекрываешь мне путь к бегству, да? — пытается отшутиться Чарльз, ощущая, как глаза намокают и тяжелеют.
— Могу отпустить, если скажешь, что хочешь уйти прямо сейчас. — спокойно говорит Эрик. Под пальцами ранеными синицами заходится пульс, а голос Ксавьера напоминает скрежет, потому что соль и вода всегда вызывает коррозию, а слезы — это, по сути, та же соленая вода, которая не дает голосу нормально функционировать.