Уджин всё выслушивает и говорит, что следующий перерыв будет через два часа, но если встречаться, то не на работе. Не споря, Хёнджин предлагает пойти в одно место тогда и, конечно, Ким не против, он вообще никогда не отказывает ему, пожалуй.
Встреча назначается в кафе, как и обычно, потому что, как понял Хёнджин, Уджин любит покушать, и почему бы его тогда не порадовать? На том и решают. Удивительно только то, как, работая в сети кафе, Кима не тошнит после работы от подобной пищи, но Хёнджин довольно быстро понимает, что старший очень любит поесть и вот весь секрет успеха.
Ехать до того места долго, но в запасе два часа, и поэтому Хёнджин не торопится. Он даже успевает переговорить с Сынмином, хотя ни о чём особо они и не говорят. Скорее как приятели общаются, но Хван всё равно настороже.
На удивление, Хёнджин не опаздывает, даже приходит раньше, пускай и пунктуальность не является его сильной чертой характера. А вот Уджин приходит на пять минут позже, весь запыханный, растрёпанный, в расстегнутой куртке, со сбитым дыханием и своей неизменной сумкой на плече.
— Что случилось? — взволнованно спрашивает Ким, усаживаясь на место рядом с младшим.
Тот мнётся, не зная, как это всё рассказать. Слишком волнительно и неловко. Но надо. Ради Феликса хотя бы. Да и Уджин ждёт.
— Помнишь, мы говорили о Сынмине и Минхо? — начинает Хёнджин, хмурясь. — Я знаю кто из них тот, кто нас выдаёт. Это точно он, я с ним говорил.
Уджин застывает на месте. Он растерян. Вероятно, не ожидал такого. Но мгновенно серьёзнеет и уточняет.
— Кто?
— Ким Сынмин.
Комментарий к “Ты мне нравишься”
http://vk.com/photo-150045757_456239138
“День-1, Реальное время”, потому что да, это начало тех 25 дней, которые постепенно перестают быть будущим и становятся настоящим;)
========== Почему они знакомы? ==========
Комментарий к Почему они знакомы?
Spring ☆
http://vk.com/photo-150045757_456239139
Группа по 2джинам <3
https://vk.com/hyunjinxwoojin
День-4
Реальное время
Хёнджин стучит пальцами по столу и в очередной раз повторяет про себя детали плана. Если всё пройдёт так, как он хочет, то он приблизится к разгадке. Только бы вышло.
На телефон приходит уведомление от Уджина. Тот спрашивает зачем понадобился. Хёнджин мнётся немного, но потом всё же отвечает, что хочет, чтобы тот помог кое-кого расспросить, ибо самому идти страшно.
На самом деле, с Уджином идти страшно вдвойне, но выхода нет.
Встречаются они на пустой остановке и Хван замирает, когда видит растрёпанного (и, господи, такого красивого) Уджина с более тёмными, чем обычно, волосами.
— Меня Чонин покрасил, — объясняет Ким. — Ночью. В рыжий. Еле отмыл, но всё равно пришлось перекрывать коричневым.
— Осветли, — предлагает Хван. — И за что он так с тобой?
— Я неделю назад это и так делал. Сейчас сожгу волосы к чёрту тогда, — Уджин грустно вздыхает. — А так этот маленький засранец мстит мне за то, что я разозлился и разбил его чашку.
Хёнджин на мгновение замирает.
— Тебя возможно разозлить?
Уджин мягко улыбается.
— Почти нет, но если выйдет, то можно хорошенько получить.
— И что сделал Чонин? — интересуется Хван.
— Да такое, — Уджин спешно отмахивается. — Кое во что ввязался из-за сверстников. Ему восемнадцать лет, глупый ребёночек ещё.
— А мне вообще семнадцать, — Хёнджин поджимает губы. — Я тоже ребёнок, да?
Но это не смущает Кима и он лишь улыбается.
— Нет, ты просто малыш.
Уши младшего стремительно краснеют. Он пытается взять себя в руки, но в итоге начинает смущаться ещё больше.
— Я не малыш.
— Мм, а кто тогда? — Ким ненавязчиво касается пальцами чужой руки.
— Мм, — так же тянет тот. — Не знаю.
Уджин наклоняется почти к самому уху Хвана.
— Тогда будешь для меня малышом? — это выходит тише обычного и как-то чуть ли не интимно. Так, что от уджинового голоса Хёнджина конкретно пробирает насквозь и внизу живота что-то тянет.
— Если хочешь, то буду, — сдавленно соглашается Хёнджин, сглатывая.
Такой контраст, когда Уджин мягкий и сладкий парень, которого хочется защитить от всего мира и этот сексуальный некто, заставляющий Хёнджина чувствовать самый настоящий недотрах уже несколько недель… этот контраст доведёт Хёнджина, обязательно доведёт. Как минимум до того, как он сам зажмёт Уджина и дальше как выйдет. Но терпеть больше невыносимо.
Вот же Феликс ржать будет.
— Спасибо, — Ким улыбается и отстраняется, делая вид, что ничего и не было. — Так к кому идём?
— Во-первых скоро освободится Сынмин и стоило бы с ним поговорить, посмотреть, что он знает, — уклончиво отвечает Хёнджин. — А во-вторых есть ещё кое-что, о чём я пока промолчу, потому что боюсь, что сорвётся. Ты же мне веришь?
На лице Уджина мелькает тень сомнения, но всё же он, переборов это, соглашается.
— Верю.
Это удивляет Хвана, но виду не подаёт.
Быстро найдя в кармане телефон, он пишет сообщение Сынмину.
«The XXX
Наш Мистер у тебя?
Минk Чхве
Да
Сказал, что хочу поговорить с ним о нашей общей лабораторке, нам ведь её надо начинать делать
Я попросился с ним в пару
The XXX
Супер!
Иду к вам: з»
Хёнджин предусмотрительно сразу договорился с Сынмином в переписке не упоминать имена, так как если их переписку взломали и имеют к ней доступ, то будут проблемы.
Сообразив, что может выглядеть странно, Хван корчит грустную мордочку.
— Чёрт! Телефон сел почти, музыку не послушать, — как можно более тоскливо тянет он, смотря на экран.
Телефон действительно скоро может сесть. Рискованный ход, но Хёнджин специально не заряжал со вчера телефон, чтобы не вызывать подозрений.
— Дать подзарядить? — предлагает Уджин, начиная что-то искать в сумке.
— Нет-нет, у меня разъём в дерьмо, не выйдет зарядить на ходу, — врёт Хёнджин. — Можно у тебя послушать? Если ты не против, конечно…
И снова сомнение на лице старшего, но это затягивается на более длительное время. Хёнджин и не торопит. Наконец Ким сдаётся.
— Да, конечно. Что угодно для тебя, — и достаёт свой телефон, открывая сразу аудио.
— Вообще всё-всё? — немного игриво уточняет Хёнджин.
Но ответ Уджина заставляет его впасть в осадок. Хотя бы потому что как серьёзно это сказано.
— Да.
Хван удивлённо смотрит на старшего.
— Почему?
— Я тебя люблю, Хёнджин.
Что-то внутри самого Хёнджина сжимается. Потому что Уджин это говорит очень искренне. Потому что говорит с болью. Потому что сейчас ищет хоть какие-то зацепки, что это взаимно. А ещё совесть мучает из-за того, что сейчас предстоит.
— Ты можешь не отвечать мне сейчас, — мягко говорит Уджин, видя все эти потуги. — Я понимаю, что тебе нужно время.
— Спасибо, — искренне благодарит его младший. — Мне правда нужно время.
Уджин кивает. Скорее сам себе кивает, пожалуй. И выглядит грустно. Так, что сердце от боли в груди взвывает будто.
И Хёнджину хочется обнять Уджина. Обнять и прижаться самому. Хочется поцеловать нестерпимо. И в глаза глянуть хочется, с решительностью и отчаянием сразу, что переполняет сейчас его сердце и мысли. За руку взять и пальцы сжать, сказать, чтобы не смел грустить, ведь такие, как он, грустить не должны. И в плечо уткнуться носом, вдохнуть полной грудью. Чтобы по спине погладили, чтобы рассмеялись звонко. А смех ведь у Уджина такой, что умереть и воскреснуть можно.
И забрать себе старшего хочется очень сильно. Чтобы его был. Не в плане, что отгородить от других, а в плане влюбить в себя (ведь взаимно же), жизнь связать, возможно. И чтобы никто больше на это не претендовал. Ведь от одной мысли, что Уджин будет чьим-то другим, убивает Хёнджина всё время.
Что целовать Кима может кто-то другой. И говорить, что любит. И слышать признания самого Уджина. Может обнимать крепко и рассуждать о планах каких-то. Что может просыпаться рядом с Уджином кто-то другой, и видеть, как тот во сне улыбается. И лежать на его груди кто-то, кто не Хван может. Вместе пить сладкий-сладкий кофе и всякие фильмы смотреть. Слушать, как с упоением Уджин говорит о технике, и улыбаться этому.
Это ужасно, потому что Хёнджин и сам хочет быть на этом месте.
И отдать себя всего ему охота. Без остатка, до конца. Отдать себя в эти руки тёплые, прильнуть к груди, коснуться губ, прижаться к ним, соприкоснуться лбами и прикрыть глаза.
Но сейчас это невозможно. Сейчас это лишь возможность, которую Хёнджин сам и отвергает. Потому что боится, потому что больно сделать страшно. И всякие дерьмовые факторы мешают тоже.
А между тем его убивает понимание того, что Уджин может стать чьим-то. Какого-то другого человека, который может боль доставлять. А может и будет любить как-то более правильно и безболезненно, чем может Хёнджин.
И от этого выть хочется и плакать тоже. Потому что сам он, Хёнджин, неправильный в этом, неумелый. Потому что только портить, наверное, может. Потому что с другим человеком Уджину может быть лучше, гораздо. Потому что Уджин заслуживает лучшего. Всего самого лучшего.
Так нестерпимо больно и грустно от понимания таких простых истин (или нет?), что глаза Хёнджина вдруг слезиться начинают. Он рукавом худи вытирает глаза, этим себя выдывая, и встречается взглядом с Уджином.
Хёнджин знает: если сейчас что-то не скажет, то Уджин примет на свой счёт и будет загоняться. Но что ему сказать? Это так сложно. Стоит ли говорить о своих чувствах?
Хочется.
Хочется закричать об этом и заплакать сразу. Чтобы показать, что неравнодушно, что хочется отдать всего себя. И взвыть хочется, да хоть на колени упасть прямо тут и обнять себя руками. И, как в фильмах, голову поднять высоко, чтобы безрезультатно слёзы сдержать. А потом Уджина обнять. Обнять и не отпускать больше. Никак и никогда. Закрыть его руками от всего плохого и шептать на ухо всякие глупости.
Уджин порядком старше, сравнительно с ним Хёнджин и правда малыш, о котором заботятся. Но, чёрт, о самом Уджине хочется заботиться не меньше. Хочется уберечь от всего, хочется счастье подарить. Но Хёнджин не знает, как он это может сделать.
Потому что неправильный до ужаса. Потому что даже в себя разобраться не может.
И до паники боится больно сделать, разочаровать.
А между тем и того, что потом поздно может быть. Что Уджина могут забрать, полюбить более смело. И тогда Хёнджин не сможет никогда больше рядом быть.
От этой мысли вдруг воздух перекрывает будто и Хёнджина насквозь поражает.
Неужели так просто он может потерять всё сразу? Неужели так просто отдаст?
Нет, но если Уджин устанет ждать его, то он… не имеет права на большее, ведь так? Ведь если Уджин будет счастлив, то стоит быть и самому счастливым, пускай это происходит и с не ним самим.
Горечь, как яд, по всему телу распространяется медленно, будто парализуя. И Хёнджин понимает, что сейчас разрыдается, как идиот. Настолько глупо и несдержанно, как никогда ранее (не считая случаев перед Феликсом).
И плачет, не сдерживается.
Уджин в панике не знает, что ему делать. Неуверенно обнимает.
Хёнджин хватается за это, как за последний шанс выжить. Он прижимается всем телом, на плечо голову роняет, сжимает старшего в объятиях и нет-нет, не надо отпускать, я так всю вечность стоять готов.
— Прости, — виновато и с горечью шепчет Уджин.
Извиняется за свои чувства, слова… это так в его духе.
Хёнджин головой качает, всхлипывая громко, пытаясь воздуха достаточно набрать в лёгкие для ответа.
— Пожалуйста, Уджин, пожалуйста, — просит отчаянно, сжимая пальцами чужую рубашку. — Пожалуйста, будь только моим.
Он и сам не понимает, как это говорит. Только после озвучивания этих слов, доходит их смысл. Хёнджин замирает, чувствуя, как сердце падает куда-то вниз.
Но Уджин не смущается и не реагирует как-то негативно.
Он вздыхает и тихо смеётся, не то, что весело; не то, что грустно. Скорее расслабленно, от облегчения.
— Я и так только твой, Хёнджин, — он говорит это настолько серьёзно и искренне, что Хван замирает.
Замирает, а потом хочется разрыдаться пуще прежнего, потому что ну как можно быть таким вот? Это же противозаконно.
— Мы можем опоздать, кстати, — Уджин мягко касается плеча Хёнджина. — Я с удовольствием пообнимаю тебя в гостях у Сынмина, хорошо?
Наконец Хёнджин улыбается. Улыбается искренне и с какой-то верой, что всё будет отлично.
— Конечно.
Уджин отстраняется немного.
— Одолжить свои наушники?
— Нет, спасибо, свои есть, — Хёнджин вытирает слёзы рукавом.
— Хорошо, тогда пошли.
Уджин вдруг берёт младшего за руку, будто так и надо, словно ничего необычного. И Хёнджин не видит причин противиться этому. Он сжимает тёплую большую руку Уджина в своей и улыбается до неприличия счастливо.
Не особо разбирая, что играет в наушниках, Хенджин судорожно облизывает опухшие от слёз губы и чувствует, как неприятно щиплют щёки по той же причине. Уджин быстро достаёт из сумки влажные салфетки и — о мой Джебог, думает Хёнджин — аккуратно вытирает слёзы с щёк, носа, губ.
И это настолько трогает Хёнджина, что он не выдерживает и обнимает старшего вновь, на этот раз замирая в сантиметрах пятнадцати от чужого лица.
Оба выглядят растерянно. Оба хотят этого. Оба чувствуют то, как больше всего сейчас хочется хотя бы… прикоснуться? Да.
Уджин немо спрашивает Хёнджина можно ли, пожалуйста, можно ли. И тот не в силах сейчас отказать.
Помедлив с секунду, Уджин сокращает расстояние и нежно касается немного солёных от слёз и горьковатых от влажных салфеток губ. Невесомо целует, совсем трепетно. И отстраняется.
На лице Хёнджина явно проскальзывает разочарование, когда старший прекращает его целовать. Но в то же время разочарования и нет. Этот небольшой поцелуй, пожалуй, был лучшим, что случалось в хёнджиновой жизни. Потому что от него Хван чувствует себя настолько счастливым и любимым, что слов нет.
Но Уджин вдруг тихо смеётся.
— Шучу.
И на этот раз целует более настойчиво. Всё так же очень нежно, но теперь игриво покусывая чужие губы, зализывает эти укусы языком, прижимает к себе Хёнджина уверенно, дышит часто и сбивчиво. И у Хвана коленки подгибаются от этого всего. Он отвечает на поцелуй со всей самоотдачей, на которую способен. Впервые он радуется тому, что раньше имел отношения и знает, как целоваться. Потому что очень не хочется отставать от Уджина.
Хёнджин позволяет Уджину углубить поцелуй, чем тот и пользуется, языком касаясь языка, настойчиво и напористо целуя. И стонет в поцелуй, не в силах сдержать. И Уджин тоже. И плечи уджиновы сжимает отчаянно, боясь, что тот отойдёт. И вокруг люди уже начинают подтягиваться, даже осуждение чувствуется их. Но Хёнджину сейчас настолько наплевать на это, как никогда ранее. Он кладёт руку на затылок Уджина и целует, выплёскивая в это и любовь, и страх, и отчаяние, и желание, и заботу, и счастье, и всего себя, пожалуй. И чувствует то же самое в ответ.
Уджин целуется искренне.
Настолько, что сердце грудную клетку почти разбивает.
Живо, с кучей чувств. Так, что чувствуешь как тебя любят. И это одна из самых лучших вещей, что с Хёнджином происходила.
Он тоже целует искренне. Может, менее открыто, но до слёз честно, до слёз желанно.
И в наушниках играет что-то из серии Троя Сивана, что очень иронично в какой-то мере, а все окружающие их люди перестают на мгновения иметь значение.
Нехотя, Уджин и Хёнджин разрывают поцелуй, смотря друг на друга поражённо, будто не веря, что это и вправду сделали. Что это не приснилось. Что это так есть на самом деле.
— Это было… — Уджин пытается подобрать слова оправдания. Потому что ему… страшно? что он не смог сдержаться. И что теперь?
— Восхитительно, — с придыханием заканчивает Хёнджин.
Уджин замирает.
— Правда?
— Да, — Хёнджин уверенно кивает, чувствуя как сильно сердце бьётся.
Хёнджин с красными щеками, чуть припухшими губами, которые он облизывает. Такой Хёнджин — это чёртово произведение искусства. Самое прекрасное и дорогое для Уджина. То, за которое он готов сражаться и терпеть боль. Терпеть боль, конечно, не от Хёнджина, от других. Уджин прекрасно понимает с трепетом в груди, что сам Хван ни за что не позволит себе сделать ему больно. И это взаимно.