Первая сестра, или история номер один
Глава 1
Швейцарские Альпы
Родители Бриттен умирали под мелким моросящим дождём. Маме, наверное, было неприятно, она так не любит беспорядок и мокрые платья. Бриттен Гедлер ван Нек сосредоточенно обдумывала эту мысль со всех сторон, пока полицейский врач вполголоса беседовал с дядей и братом, тревожно поглядывая на неё с другого конца комнаты. Светловолосая девочка с аккуратной французской косой, в модном платьице, воспитанно сидела на стуле, сложив руки на коленях. Было в её самообладании что-то неправильное для тринадцати лет.
Вот брат девочки вёл себя ожидаемо. Сначала при опознании трупов он упал в обморок, после которого разрыдался. Его пришлось отпаивать водой и успокоительным, пока родной дядя Хела и Бриттен с мрачным видом ходил взад-вперёд по переговорной. По выражению его глаз невозможно было сказать, переживает ли он о судьбе сестры, погибшей во цвете лет, о её осиротевших детях или подсчитывает выгоды от внезапно свалившегося на его голову опекунства. Наследство планировалось не только богатым, но и совсем не хлопотным – Рэндольф Гедлер был коммерсантом, удалившимся от дел, и два-три миллиона франков в его сейфах точно завалялось. Если разумно пустить их в дело, играя на бирже…
Взгляд на раскисшего племянника переключил его мысли на другую проблему: мальчишке двадцать. Если Рэнди Гедлер не озаботился завещанием, Хельмут вступит в права наследования меньше чем через год. И автоматически станет опекуном своей сестры до её совершеннолетия. Не слишком привлекательная что-то картина вырисовывается…
Кремация останков супругов Гедлер ван Нек, погибших в автокатастрофе на крутом серпантине Швейцарских Альп, была произведена спустя три дня, церемония прощания – на той же неделе. Визит к нотариусу после похорон подтвердил опасения Хайнса Штольца. Но и приятно удивил его: состояние зятя перевалило за сорок миллионов. А сам жадничал на бриллиантовые побрякушки Лорне! Время от времени, попадая в затруднительные ситуации со своими кредиторами, Хайнс слёзно выпрашивал у сестры то браслет, то колечко, продавал их и ослаблял ненадолго давление. Как Лорна объясняла мужу исчезновение драгоценностей – его не интересовало.
Завещание у Рэндольфа Гедлера было, такое же жёсткое и упрямое, как он сам. Не предполагая, что погибнет одновременно с женой, Гедлер ван Нек оставлял всё состояние, движимое и недвижимое имущество детям, но не жене, ей он назначал ежемесячную пенсию, с условием прекращения выплаты после вступления ею в новый брак. Состояние делилось между детьми не поровну – три четверти Хелу, четверть и дом в Лозанне – Бриттен, после достижения дочерью возраста двадцати трёх лет. В случае если Бриттен до сорока лет не составит выгодную партию в замужестве, из средств брата ей будет выплачиваться дополнительное и весьма крупное пособие. Пожизненно. А ещё в завещании зятя было условие, совершенно очаровавшее Хайнса Штольца, заставившее его мозги работать в новом направлении. Ни законные супруги, ни прямые потомки Хела и Бриттен не наследовали состояние их отца. Брат с сестрой объявлялись наследниками друг друга. И переход права владения происходил не обязательно в случае смерти одного из них, но и при объявлении Хела или Бриттен недостойными наследниками. Например, кто-то из деток Рэндольфа Гедлера попадает в тюрьму…
Спустя десять дней после похорон Хайнс Штольц перебрался на правах опекуна племянника и племянницы на постоянное жительство в городской дом Гедлеров на улице Синьяль, окнами выходящий на парк Эрмитаж. Зрелище, не имеющее равных по свежести и гармонии. Недвижимость, ошеломительная по цене. В этом доме при жизни зятя его не слишком рады были видеть, даже вертихвостка Лорна, напрочь лишённая сестринских чувств. Зато теперь, вольготно развалившись на кровати покойной сестры, Штольц посасывал сигару из запасов Рэнди и с удовлетворением думал, где теперь он, а где эти снобы. Всё же не зря он изучал строение автомобиля на курсах механиков, и с гаечным ключом управляться умел. Кредиторы Штольца, видя радужные перспективы, разжали тиски. Жизнь стала поистине прекрасной.
Если бы не этот мальчишка… Добрый дядюшка Хайнс снова нахмурился. Хела Гедлера невозможно, действительно невозможно назвать послушным племянником. Парень откровенно бунтовал против поступков дяди, прозрачно намекая, что произойдёт после следующего Рождества и как изменится власть в этом доме. Такого поведения Штольц скорее бы ожидал от как раз вошедшей в подростковый бунтарский возраст Бриттен, чем от практически взрослого парня. Но племянница не доставляла дяде никаких хлопот. Она, конечно, не веселилась, не смеялась, ходила всё время грустная и задумчивая, однако не истерила. А что уж она там себе надумает – будем разбираться позже.
У Хайнса Штольца оставался единственный выход – добиться признания Хельмута Гедлер ван Нек недостойным наследником.
Глава 2
Подготовка заняла много времени, почти месяц, но зато план был практически гениальным, продуманным сотни раз во время завтрака, посещения аукционов, неспешных прогулок по берегам Женевского озера, вечернего покуривания сигары… Штольц по праву гордился им. Слабых мест в плане не было. Он не желал смерти племянника, пусть молодой осёл живёт. Долго и счастливо, только взаперти.
Для воплощения плана Хайнсу Штольцу всё же пришлось обратиться за помощью к своим бывшим кредиторам, и те предоставили ему двух человек, на весьма жёстких и неприятных условиях. Большие деньги. Однако в противном случае мсье Штольц в канун будущего Рождества потеряет всё. Даже больше денег, если вдруг прежние «опекуны» решат обследовать обломки машины Гедлеров – а такой намёк прозвучал в разговоре. Потея и грызя потухшую сигару, Штольц подписал договор.
Хельмуту Гедлеру было двадцать лет. Молодость и здоровье сражались в нём с привычкой впадать в уныние по любому поводу – ипохондрию в нём старательно культивировала мать. Лорна Гедлер ван Нек не очень хорошо представляла себе воспитательную сторону процесса материнства, поэтому безмерно баловала своих растущих детей. Она даже разговаривала с ними с гримасками и присюсюкиванием, ограждая от всех опасностей. Стоило Хелу или Бриттен приблизиться к плите, следовал окрик «Спички не трогай, обожжёшься!». На пешеходном переходе им следовало опасаться гадких машинок и брать маму за руку, по вечерам – без шапочек не выходить из дома. Бриттен взбунтовалась против гиперопеки ещё в десять лет, а Хел отдавался материнской заботе, наоборот, с удовольствием. И даже надевал шапочку.
Как следствие, к двадцати годам у него не было девушки, и прекрасное чувство самостоятельности ни разу не посетило его. Хел никогда не ходил в походы, не умел готовить, не имел друзей – короче, подошёл вплотную к взрослой жизни в полнейшей боевой готовности.
Хельмут учился в университете на третьем курсе, планируя стать ландшафтным дизайнером. На занятия и обратно его отвозил шофёр, ибо какая же мать позволит усадить за руль неразумное дитя. Однокурсники считали его весьма странным, но не травили, не подсмеивались, а всего лишь сторонились. Впрочем, инстинкты заставляли Хела заглядываться на девушек, однако получив однажды мощный и агрессивный отказ в духе «я найду занятие получше, чем сидеть в песочнице с великовозрастным младенцем и сосать из бутылочки молочный коктейль», проявлять инициативу не решался. Притом что внешними данными Хел был наделён совсем не плохими – крепкое поджарое тело, хотя и не мускулистое, светлые нордические волосы, карие глаза… Однако и это, и будущее наследство от отца не могло загладить впечатления от ответа, когда его приглашали на дискотеку, что «мама считает, мне надо ложиться спать не позднее девяти часов вечера, иначе я заболею». Незримый плащ репутации придурка Хельмут носил на своих плечах уже давно, не замечая и, как следствие, не тяготясь им.
С сестрой Хела связывали ровные отношения, тёплая и достаточно глубокая привязанность со стороны Бриттен побеждала ревность и нежелание делить с ней любовь матери. Сейчас, когда они остались одни, делить уже было нечего.
Вечером второго июня стемнело поздно. Дядюшка где-то шлялся по своим таинственным делам, Бриттен читала книжку, лёжа на кровати в спальне в мансарде, Хел штудировал учебник по ботанике в своей комнате этажом ниже. Он не любил включать музыку или телевизор во время занятий, поэтому отчаянный крик сестры услышал сразу. Отшвырнув стул, Хел бросился на выручку. На своём пути он не встретил никаких препятствий, даже дверь комнаты сестры, открывавшаяся внутрь, была гостеприимно распахнута. А на кровати жутко хрипела Бриттен, из последних сил отбиваясь от парня в чёрной одежде, душившего её. Издав боевой вопль ниндзя, Хел вбежал в комнату. Боль взорвалась ослепительными искрами в его голове, и Хел соскользнул в беспамятство…
– Держите, держите его, господин полицейский! Это же надо до такого додуматься, пытаться убить собственную сестру! Кто бы мог представить себе! – визгливый голос дядюшки то наплывал волнами и был слышен обострённо громко, то отходил куда-то на задний план. – Конечно, я был вынужден ударить его! Когда видишь такое… Странно, что я не упал на месте от сердечного приступа!
«Да ты здоров, как лось, жирный бездельник», хотел отреагировать Хел, но губы ему не подчинялись. Затылок раскалывался от боли. Застонав, Хел потянулся, чтобы ощупать его, но и это ему не удалось – одна рука потянула за собой другую. Наручники, догадался он. Но позвольте… он же пытался защитить Бриттен!
– Поднимайтесь, мсье Гедлер! – говоривший на французском языке полицейский дёрнул Хельмута за плечо вверх. – Эту ночь вы проведёте в муниципальной тюрьме. А там, глядишь, и ещё лет двадцать.
– Брит… – Хел захрипел, стараясь разглядеть сестру сквозь щёлочки глаз. Девочка лежала в беспамятстве на кровати, на её шее виднелись багровые пятна. Чёрный человек исчез.
Глава 3
Умело подмазанная бюрократическая машина двигается легко, почти без скрипа. Вовремя выносятся нужные решения, делаются правильные выводы, дают согласие именно те чиновники и на те действия, которые нужны режиссёру жизненной трагедии. Комиссар полиции смог оплатить карточный долг своего сына – и расследование было остановлено на начальной стадии. Прокурор оказал услугу своему доброму приятелю. Судья получил в подарок оригинал картины французского художника, имеющий явную тенденцию к повышению цены в будущем. Хельмут Гедлер ван Нек, коротавший дни до суда в одиночной камере, был признан виновным в нападении на сестру с целью убийства и тут же освобождён от ответственности на основании выводов психоневрологической экспертизы, обнаружившей у него начальную стадию шизофрении. Суд вынес решение о помещении Хельмута Гедлера в психиатрическую клинику под наблюдение врачей, и это могла быть государственная, равнодушная к пациентам клиника, если бы не добросердие его дядюшки, выразившего готовность оплачивать содержание племянника – вероятно, пожизненное – в частной клинике в кантоне Цюрих. Судебное дело отправилось в архив.
Глава 4
Сколько лет своей жизни помнила Юлия Файгофф, столько она и страдала от собственного мягкосердечия. Даже делая успокаивающий укол самому буйному из пациентов, действительно сумасшедшему, она жалела его. Человек ведь не властен над своим недугом. С физическим недостатком ещё можно примириться, научиться как-то жить с ним… а вот искажение психики способен осознать не каждый. Нет человека, способного признать, что чудовища, которые для него реальны, на самом деле не существуют. Их клиника была переполнена несчастными, бегущими от монстров разума, уверенными, что родственники мечтают их убить, командующими фантомными армиями преданных солдат. Встречались тихие безумцы, вроде герра Нирхейма из пятой комнаты – помещения в их клинике не называли палатами. Герр Нирхейм целыми сутками кормил невидимых голубей и разговаривал с ними, и только одно могло вывести его из равновесия – когда на поднос с завтраком забывали поставить пустую железную мисочку, с его точки зрения полную хлебных крошек для голубей. Фройляйн Мерси из одиннадцатой была, напротив, женщиной невротической, обожала примерять шляпки, что ей доставляли каждый день выдуманной почтой из Парижа – и упаси Господь какого-нибудь беднягу встать между ней и зеркалом или критически отозваться о том, что помещать живые цветы на шляпки уже не в моде. Пару раз фройляйн Мерси пришлось буквально отрывать от незадачливых санитаров, чей нескромный взгляд превысил степень дерзкой заинтересованности, дозволенную в высшем свете. Фройляйн Мерси перевалило за шестьдесят, пребывание в клинике ей оплачивали племянник с племянницей, управляющие её капиталом. Сестра Файгофф искренне любила всех своих «чудиков». Всё-таки частная клиника не имела почти ничего общего с государственной, где пациентов привязывают к койкам ремнями, избивают, пытают электрошокерами, где пахнет лекарствами и страданием. По сравнению с этим их клиника напоминает пансионат постоянного проживания для несколько излишне эксцентричных пациентов, любить которых было легко. Будучи в добром расположении духа, они легко подчинялись рекомендациям, шли на контакт, а если фройляйн Мерси и запускала иногда в медсестру пластиковой вазочкой с цветами – так нечего было становиться между светской львицей и её отражением в зеркале, которое, правда, существовало только в воображении пожилой леди.
Были, конечно, и пациенты, которых сестра Файгофф не понимала. В том числе и новенький из десятой комнаты. Молодого человека доставили к ним месяц назад и сходу определили в особо защищённую комнату, чтобы войти в неё, полагалось сначала определить местоположение пациента через специальный глазок широкого обзора. После – отключить подачу электрического тока на дополнительный засов, открыть стальную дверь и ещё одну решётку размером в дверной проём. Стены комнаты были обиты мягкой тканью, из обстановки убраны все предметы, которые могли бы послужить орудием убийства или самоубийства. По словам старшей медсестры, молодой человек, записанный в книге регистрации под именем Найл Кайзер, был помещён в их клинику за покушение на убийство, обладал неустойчивым характером и с ним следовало обходиться особенно осторожно, не обманываясь кротким отсутствующим видом пациента.
Симпатичный юноша заинтересовал сестру Файгофф и с женской, и с медицинской точки зрения, и за прошедший месяц она ловила себя на том, что оказывается у глазка его комнаты куда чаще, чем этого требовала производственная необходимость. Найл Кайзер между тем не делал ничего. Ничего не только агрессивного, но и вообще свидетельствующего о наличии интереса к жизни. Он то лежал сутками на своей койке, бессмысленно глядя в потолок, то сидел на ней, обхватив голову руками и монотонно раскачиваясь взад и вперёд. От еды не отказывался, хотя ел автоматически, не интересуясь цветом и формой того, что лежало на его тарелке. Сестра Файгофф знала, что подобная заторможенность – прямое следствие приёма маленьких жёлтых таблеточек, по три штуки которых пациент покорно глотал утром, днём и вечером. Нельзя сказать, чтобы производитель таблеток кого-то обманывал в инструкции к ним, они действительно гасили агрессивность и суицидальные устремления. Гасили вместе со всеми иными эмоциями, кроме голода, сна, потребности сходить в туалет. Сознание принимающего их постоянно будто парило в ватном облаке отсутствия всяких желаний. Со временем притуплялась способность сосредоточиться, слабела память, гасла реакция на опасность. Год подобного лечения – и пациент мог спокойно смотреть, как горит его рука, до тех пор, пока не почувствует боль и не начнёт рыдать, словно обиженный ребёнок. И лечение было необратимым. Сердце сестры Файгофф сжималось каждый раз при мысли, что ещё немного – и этот красивый юноша превратится в растение. Но ведь, по слухам, он был убийцей…