— Боюсь, это невозможно. Тот, кто попадает в мою лабораторию, выходит из нее только тогда, когда я скажу. Нельзя же эксперимент на самом интересном месте приостанавливать.
— А сколько он еще будет длиться?
— Хм, дай подумать… Вообще-то я достаточно типичный Elle, и никогда не спешу.
========== Цена Свободы ==========
Скрипнув покосившейся дверью, Филька высунул нос из хаты. Снаружи холод собачий и скрипучий февральский мороз. Из-за жидких облаков одним бочком выглянуло солнце, яркое, но ни в какую не желавшее прогревать воздух. Слежавшийся снег плотной коркой облеплял промерзшую до основания землю. Картина была почти идиллическая, застывшая, словно скованный льдом родник.
Накинув на плечи потертый тулуп и натянув на ноги валенки, Филька вывалился из хаты. Примостился на завалинке, втянул крупным красным носом стылый воздух. Хорошо-то как.
Филька любил зиму и любил мороз. Не любил Темерию, Велен и родную деревню Стойники. Не любил за мрачность, серость и болотины. За редкое солнце. За притаившихся в каждой омути чудилищ. За плохие дороги, а местами их полное отсутствие. За тоску.
Но зимой все было по-другому. Спасаясь от трескучего мороза, чудилища прятались в норах и расщелинах, а тяжелый болотный смрад и всякий кусачий гнус исчезали, как тени в полдень.
А еще зимой в Стойниках было совершенно нечего делать. Копать нельзя, пахать никак, сеять — тоже. Ну разве только разумное, доброе, вечное. Филька, правда, таких понятий отродясь не знавал. Ему это было и не нужно. Зато у него была своя изба, толстозадая женка Маришка и неизменная каша с репой на обед и ужин. Иногда, разнообразия ради, кашу заменяла печеная картошка, до этого слегка подмерзшая и подвергшаяся процессам, плохо совместимым с процессами, протекающими в Филькином организме. Из-за этого, от картошки оной то есть, у Фильки иногда случался понос. Но понос, думал Филька, в конце концов не запор: как-нибудь да пронесет.
Он глубоко вдохнул, вздрогнул. Втянул голову в плечи, чтоб было не так холодно. В который раз пожалел, что не курит: денег на такую роскошь у него никогда не водилось.
Тут дверь в хату снова скрипнула — Филька поморщился. Ему помешали.
— Ты че тута расселся-то? — донесся до него голос жены. — Али яйца решил приморозить?
Филька вздохнул, но промолчал. Он привык.
— Оглох, что ли? Слухалки заиндевели?
Филька возвел очи к синему небу.
— Маришк, тебе чего? Скучно, что ли, стало дома-то?
— А коли и так, — она высунулась из хаты аж по пояс, — тебе какое до того дело?
— Ну так накинь чегой-нить, иди вместе посидим, а то душно внутри.
— Дурью ты измаялся, как я погляжу…
Она поворчала маленько, повозилась за стенкой и наконец вывалилась наружу, укутанная в шубейку, с двумя платками на голове, один поверх другого. Присела рядом.
— Ну че?
— Я слышал, — медленно начал Филька, смотря на ровный белый горизонт, — три дня тому назад в небе Дикий Гон видели.
— Пф! Это от кого ты такое слышал? Не может этого быть! Все знают, что мертвяков этих только под Саовину можно узреть. А нынче Имбаэлк на носу.
— Почем мне знать? — пожал плечами Филька. — За что купил, за то и продал. Видали и все тут.
— Ну и как, пропал кто-то после беготни ихней?
— Неа, представь себе. В этот раз навроде как вхолостую пробеглись мертвяки.
— Не сезон, видать, — Маришка неожиданно рассмеялась, продемонстрировав крупные подгнившие резцы. — Тож поди яйцы свои подпротухшие отморозили.
— Все-то тебе смешно, — Филька глянул на нее с укоризной. — А люди просто так говорить не будут.
— Да брехают люди! — отмахнулась от его слов жена. — А ты ухи развесь и слушь больше! Замерзла я с тобой, пойду в дом.
— А я посижу еще.
Дверь за ней захлопнулась.
— Уж больно хорошо тут.
Филька смотрел в чистое синее небо.
***
Их собрали на площади Равноправия, возле дворца Бирке и его вечнозеленых садов, в самом сердце которых, за гирляндой из вистерий, прятался легендарный родник Единорога.
Их было около сотни, мужчин, женщин и детей, одетых в неприметные и серые одежды рабов. Лица у всех были сосредоточены и печальны. Многие из женщин тихо роняли слезы, и все без исключения пристально смотрели в сторону огромного, с четырьмя мраморными чашами, фонтана. Рядом с фонтаном в исключительно живописных позах стояли два высоких, красивых эльфа-воина в кармазинных плащах и, склонившись друг к дружке, о чем-то тихо совещались. Неподалеку от них расположился еще один, совсем некрасивый и вдобавок еще и лысый: потирая взмокший от жары затылок, он то и дело посматривал то на палящее в зените солнце, то на толпу, печальную и недвижимую; вздыхал с таким видом, словно желал, чтобы собрание поскорей уже распустили.
Наконец один из красавцев-эльфов, черноволосый и с хищным лицом, извлек из-за пазухи свернутый в трубочку лист бумаги. Развязал накрученную на него черную ленточку, развернул документ, пробежался глазами по написанному. Вопросительно глянул на второго красавца-эльфа, златовласого и златоглазого, набрал побольше воздуха в грудь и заговорил голосом бархатным, но решительным, тоном не терпящим возражений.
— Dh’oine, я не привык толкать длинных речей, поэтому не буду ходить вокруг да около, а сразу перейду к делу. У меня в руках новая резолюция, принятая неделю назад нашим великомудрым Советом.
Прежде чем продолжить, эльф окинул притихшую толпу ястребиным взором зеленых очей.
— Слухи распространяются со скоростью молнии, и каждому из вас прекрасно известно, что за приказ я получил от солидарного с Советом Его Величества. Подобный приказ я уже однажды выполнил и теперь выполню его снова. В прошлый раз… все прошло не так гладко, как мне бы того хотелось. Dh’oine, бывшие до вас, повели себя неблагоразумно, чем доставили нам немало хлопот. Я надеюсь, вы усвоили их урок и…
Тишину внезапно нарушил надрывный бабий вой. К нему присоединился не менее душераздирающий детский плач. Красивый эльф с хищным лицом скривился и закусил губу.
— Мои надежды, похоже, тщетны. Что ж, спешу сообщить, что королевский приказ будет приведен в исполнение завтра на рассвете, а пока мои воины разместят вас на ночлег. Попрошу не предпринимать попыток к бегству: это совершенно бесполезно и, я бы даже сказал, вредно. Да вы и сами все знаете, что я вам говорю… Карантир, Имлерит, — обратился он к своим ближайшим соратникам, — проследите, чтобы до утра было тихо. Я терпеть не могу возиться с этим.
Хищно раздув ноздри, он напоследок фыркнул, в последний раз полыхнул ярким плащом и исчез в лабиринте улиц.
***
«А ведь я не все тебе сказал, Маришка, — подумал Филька, утерев крупный красный нос рукавом. На грубой ткани остался блестящий след от сопли. — Что Дикий Гон никого не забрал, то чистая правда. Другое чуднó. Они не только не забрали, они еще и… Тьфу, напасть какая! Ну не может это быть правдой! Не может, и все тут!»
***
— О, господин, прошу вас! Не делайте этого! Я не переживу! Вы же благородные aen Elle! Вы не можете с нами так поступить!
Маленькая dh’oine мертвой хваткой, достойной лучшего применения, вцепилась в ногу командира Красных Всадников, Эредина Бреакк Гласа. Стояла на коленях, вся зареванная и оттого еще более уродливая, и от отчаяния трясла спутанными русалочьими волосами. Целовала его испачканные в грязи сапоги.
Эредин настойчиво и почти нежно тянул ногу на себя, пытаясь избавиться от надоедливой просительницы. Безуспешно.
Тяжело вздохнул. «И за что мне такое мучение? Все-таки нет зверя страшнее бабы». Снова дернулся — бабья хватка не ослабевала.
Все как один восседавшие на конях-драконах Красные Всадники смотрели на командира с сочувствием. И все молчали.
— Скверная здесь погодка, однако, — процедил сквозь зубы Эредин. Глянул окрест: впереди, позади, а также справа и слева — убеленное глубоким снегом поле; низкое серое небо; зябкий ветер со скованных неверным льдом болотищ.
— Но к лету будет лучше, женщина. Ты меня слышишь? Что ты рыдаешь, словно мы тебя на эшафот привели?
— Да… да уж л-лучше на эшафот, — dh’oine подняла на него раскрасневшиеся глаза. — Лучше смерть, чем жизнь тут: в холоде, голоде… — она посмотрела на него пристально. — Без вас, господин, нет никакого смысла жить дальше.
Потеряв остатки терпения, Эредин оттолкнул женщину от себя, на этот раз грубо.
— Да вы в своем ли уме, dh’oine? Что вы творите? Мы, aen Elle, даруем вам свободу от рабства! Вы больше никому не принадлежите! Идите на все четыре стороны, живите, как хотите, трахайтесь и множтесь, как кролики. Матерь Единорожья, да проявите вы хоть немного самостоятельности!
— Нет, господин! — возголосила все та же женщина и снова пала пред ним ниц, прижавшись губами к его сапогу.
Стоявшие неподалеку бывшие рабы взвыли всей толпой, опустились на колени, лицом в снег. Взвыл морозный февральский ветер, затрепетали алым пламенем эльфьи плащи.
Стоявший поблизости златовласый Карантир поднял на Командира задумчивый взгляд:
— И эти за нами увяжутся, — тихо сказал он.
— А вы гоните коней быстрее, — отрезал Эредин и полез в седло.
Ветер снова рванулся, завыл, а вместе с ним завыли и dh’oine. Протяжно, обреченно. Поднялись с колен, видя, что Красные Всадники собрались в путь.
Бросив на них прощальный взгляд, Эредин вдруг подумал, что это они, dh’oine, бывшие рабы эльфов, сейчас больше похожи на восставших из гроба мертвецов.
А еще говорят, что Dearg Ruadhri никогда не бегут с поля боя. Какая сладкая ложь.
***
Дикий Гон никого не забрал, подумал Филька и в который раз шмыгнул носом. Однако ж после их появления в селах и деревнях Велена объявились какие-то странные группки людей. Одеты пришельцы были в легкие и дорогие одежды и говорили на совершенно непонятном диалекте, немного похожем на эльфскую Старшую Речь. Люди потерянные, неучтенные, дань не плотящие, бледные и печальные, словно призраки.
Кто-то из них на морозе сгинул. Кого-то бандюки порешили. Кого-то выдали властям и раскидали по тюрьмам. Оно и правильно: нечего по миру ходить, околесицу нести и честных людев смущать своим видом.
***
— Я больше в подобные экспедиции не поеду, — сказал Командир Красных Всадников Эредин Бреакк Глас своему лучшему навигатору Карантиру, когда они, прогуливаясь неспешным шагом по улицам Тир на Лиа, все же неизбежно продвигались к Лунному Дворцу.
— Я так и скажу Его Величеству, что проблему перенаселения можно решить другим способом, более простым и менее энергозатратным.
— Согласен с тобой, — кивнул навигатор, — но Его Величество может возразить на это, что проблему должен решать именно что ты: ты ведь сам же и стал причиной того, что людские бабы уж больно бойко пошли рожать.
— Ну и что? — фыркнул Эредин. —
Избыток генетического материала можно пустить на нужды лаборатории. То-то Аваллак’х бы обрадовался: такой простор открывается для проб и ошибок.
— Ты что, своих бы отпрысков пустил в расход?
— Нет, конечно! Я бы часть dh’oine на полукровок заменил, и в итоге никуда бы не поехал. Мне, между прочим, если ты вдруг не заметил, плащ порвали и сапоги почти с меня сняли. С коня хотели стащить. Я специально покажусь Его Величеству в таком виде, чтобы он понял чем рискует, давая мне такие задания. Пусть решает, что ему дороже: горстка рабов или лучший меч Тир на Лиа.
«…который боится народной любви, бессмысленной и беспощадной». Так подумал правая рука Эредина, навигатор Красных Всадников и Золотое Дитя Карантир, но вслух ничего не сказал.
***
Небо потемнело, когда из-за горизонта, клубясь, вдруг вывалились тяжелые тучи.
Гуляющий по чистому, заснеженному полю ветер взвыл, словно неупокоенный призрак.
А люди — числом их было где-то под сотню, мужчин, женщин и детей в совсем не зимних одеждах — люди стояли посреди бескрайнего, холодного Нигде и, не отрываясь, смотрели на горизонт. Смотрели, как по небу несется кавалькада всадников-мертвецов.
Люди смотрели и плакали. Рвали на себе легкие одежды. Падали в снег. Проклинали судьбу. Желали себе скорой смерти.
Всадники мчались по небу. Не оглядываясь. Оставляя за собой лишь призрачный и неверный след.
========== Кара Небесная ==========
Комментарий к Кара Небесная
Не сказка, но быль.
И было это в дни древние, времена незапамятные. Проснулся как-то поутру бывший командир Дикого Гона Эредин у себя в доме на Острове Яблонь, где он проживал уже несколько лет со женою своею Цириллой Фионой Элен Рианнон, Владычицей Пространств и Времен, и с их семерыми детьми; спустился он из спальни в холл, смотрит — а там воды аж по щиколотку. И молвил Эредин, почесывая затылок:
— Цирька, слышь? А че это у нас потоп-то в гостиной? Ты опять, что ли, кран не закрыла? Или это кто из мальцов наших? Выясню кто — уши надеру!
И, разлепив глаза, ответила Цирилла мужу своему Эредину, ответила ему непечатным слогом. Накинула халат и спустилась вниз. Смотрит — а там, и правда, воды немеряно.
И почуяла Цирилла неладное и вышла в сад, смотрит — и в саду воды по колено. Все корни у яблоневых дерев подгнили, листья почернели, плоды опали. И повернулась Цирилла к мужу своему Эредину и обратилась к нему и сказала:
— Говорила ж, не надо было Белый Хлад трогать, нарушать природный баланс, так скать. А это терь чё? Глобальное потепление нагрянуло?
И ответил ей муж ее Эредин:
— Не, Цирь, это ты бред щас какой-то сказала. У нас на острове и теплозащита, и вообще условия райские. Да и повышения температуры я не чувствую. Тут что-то другое, иного рода катаклизьм.
И ответила Цирилла Эредину:
— Ну здрасти приехали. Только нормально зáжили, опять двацпять. Снова, что ли, мне мир спасать?
И тогда собрались Эредин с Цириллой в путь, а семерых детей своих на деда Геральта с бабкой Трисс оставили.
Долго ли коротко ли они блуждали, но привела их нелегкая в мир погибший, затопленный, пустой. Смотрят Эредин и Цирилла, а посреди окияна гора возвышается. А гора та была не из камня да песка, а из книг огроменных да свитков рукописных. А на вершине горы сидел Древний Днями старец Авий, молодой лицем и удрученный сердцем. Сидел, значится, на всей этой груде подгнивших знаний и плакал. И стекали слезы его в окиян, и вода оттого все прибывала.
Взобрались Эредин и Цирилла на гору ту и спрашивают:
— Эй, Авик, а ты чё рыдаешь-то? Всю Спираль уж затопил, аж до Авалона дошло. У нас в гостиной слез твоих по колено.
И ответил младой лицем и удрученный сердцем Авий:
— Я все по судьбам мира плáчу, рыдаю и тоскую.
И ответил ему Эредин:
— Авик, тебе чего, больше делать нечего? Ты давай эту хрень прекращай, а то от твоего сострадания миру гибель грозит.
И ответил Авий:
— Я добр и сострадателен, не могу прекратить.
Так сказал Авий и достал из-за пазухи дуду.
Посовещались Эредин с Цириллой и решили: мир надобно любой ценой спасать — успокоить и отвлечь святого старца от тяжелых дум его.
Думали-думали, как это сделать, и наконец придумали. И сказал Эредин жене своей Цирилле:
— Ты у нас Владычица, ты мир и спасай.
И обнялись супруги напоследок, а от плача воздержались — дабы ситуацию не усугублять.
И отправился Эредин обратно в одиночестве домой. А может, и не домой — об этом история умалчивает. А бывшая жена его Цирилла, Владычица Пространств и Времен, осталась подле старца Авия, младого лицем и удрученного сердцем, чтобы его развлекать.
И затворились окна небесные, и перестала вода прибывать. Так спасла Цирилла мир от Великого Потопа, пожертвовав собой, а Древний Днями Авий с тех пор плачет по четвергам, и то только лишь по привычке.
========== Ножны ==========
Комментарий к Ножны
Рейтинг R+, селфцест, кинк, UST
Цири совершенно не могла расслабиться, когда Аваллак’х был в пределах ее видимости. А уж о том, чтобы заснуть, пока он был рядом, и речи не шло. Не то, чтобы Цири ему не доверяла и, уж конечно, она не боялась его… И он отнюдь не был ей противен. Даже наоборот — по-своему, по-эльфьи, Аваллак’х был привлекателен. Но при всем при этом одним своим присутствием он мешал: мешал думать, есть, спать. А самым странным во всем этом было то, что когда они были в пути, компания знающего совсем Цири не напрягала. С ним было не так страшно, и как-то надежней, спокойней, когда она чувствовала рядом его плечо. До сих пор Аваллак’х ни разу ее не подвел. Он не путался под ногами и не отставал и в последнее время чаще молчал, чем говорил. Почти идеальный спутник.