========== 1 ==========
Легкий ветерок, шевелящий траву, молодые, только распустившиеся листочки. Весеннее солнышко, нагревающее землю. Лучики запутываются в ее густых кудряшках, спадающих на плечи.
— Эдвард, смотри!
Белла улыбается так открыто и радостно, показывает ему подснежник, красивый, снежно-белый посреди грязной земли. Ее платьице белое испачкано почти до пояса, на туфельки смотреть страшно, а она опять с тропинки сбегает — и по грязи, по лужам. Дома нагоняй получит.
— Мама сказала вчера, что Катрин Розвей замуж выходит, — задумчиво тянет Белла. — Я бы тоже замуж хотела… Невеста — это так красиво.
Эдвард смотрит и думает, что она красивая и так, без фаты и прочих взрослых побрякушек, даже в грязи измазанная.
— Я обязательно на тебе женюсь, когда вырасту, — обещает он.
— Не женишься, — она вздыхает как-то задумчиво-грустно, он непонимающе брови хмурит.
— Женюсь, — Эдвард настаивает. Почему это, в самом деле, нет? — Я же люблю тебя, значит — женюсь.
Белла смотрит внимательно своими тепло-шоколадными глазками, уже тогда такими странно глубокими для пяти лет, улыбается ласково и снисходительно даже, будто это она Эдварда на целых два года старше, а не наоборот.
— Мама говорит, что ты на мне не женишься, — она качает головой. — Что ты на другой тете женишься, а я замуж выйду и уеду с дядей другим. А мы не женимся с тобой, так она говорит. Жалко, ты же самый хороший…
Эдвард качает головой, не понимает. Ведь Белла же самая милая, самая красивая, самая близкая, самая-самая. Она никуда не уедет, он знает точно. Он никуда ее ни с каким дядей не пустит.
— А я сказал, что женюсь, — упрямо заявляет он.
Белла хмурится, на лбу у нее появляются складочки, которые хочется ему разгладить. Она всегда улыбаться должна и радоваться.
— Мама запрещает мне выходить за тебя замуж, — повторяет медленно, будто он не понимает. А он понимать не хочет.
— Мы, когда взрослыми станем, никого слушаться не будем, — заявляет Эдвард. — Никого-никого. Взрослые никогда не должны слушаться. И тогда я на тебе женюсь.
Белла морщит носик задумчиво, в ней уверенность с доверием борются, упрямство с надеждой. Личико ее то улыбкой озаряется, то гаснет снова, она берет его за руку, пальчиками цепляется за манжет рубашки, почти отрывает его (снова) — ну и пусть, дома еще есть. Бежит вприпрыжку по тропинке, увлекая его за собой, резко останавливается, он в нее врезается и чуть не падает — ну и пусть, не злиться же на нее из-за таких пустяков.
— Смотри, Эдвард!
Белла восхищенно смотрит на выросшие как-то посреди пыльной утоптанной тропинки два тоненьких стебелька с нежными цветками на венцах. Подходит ближе, на четвереньки встает, чтобы удобней рассмотреть — пусть, уж портить одежду, так до конца.
— Смотри, — повторяет она, — какие красивые… Они на нас похожи немножко. Один побольше цветочек, другой поменьше, — и хихикает, сама же восхищаясь придуманным сравнением.
— Не растут цветы посередине дороги, — Эдвард качает головой, странно ему. — Тут что-то не так.
Белла наклоняет голову и глядит так умильно, а сама словно хочет попросить его перестать быть занудой. Снова на цветы смотрит и обратно на него.
— Но они такие красивые, — вздыхает она.
***
Все было тогда настолько просто.
Просто Белла и Эдвард. Просто ее теплые ладошки и россыпь бледных-бледных, едва заметных веснушек на носу. Просто вместе, просто рядом — без ненужных уточнений.
Просто ее улыбка ему солнце заменяла. А ей казался он таким незыблемым и вечным. Как она часто представляла себя семидесятилетней, сидящей в скрипящем кресле у окна и вяжущей платок, как бабушка Мари — и он рядом, такой же старичок, читает ей вслух из домашней библиотеки роман, обязательно в очках — так солиднее. И пусть уже давно она забыла детскую мечту о свадьбе с ним, но в этих видениях он рядом.
Эдвард всегда рядом.
Он рядом, когда она в чистом выглаженном платьице впервые идет в школу — на год раньше, чем нужно, — ее ручки дрожат, он несет ее портфель и подбадривает — рассказывает глупые истории двухлетней давности, которые она слышала уже много раз.
Он рядом, когда она учится общаться со сверстниками — неуверенно, неловко, она в словах запинается, получая в свой адрес насмешки одноклассников. Он не дает Белле чувствовать себя одинокой — она не одна, у нее есть Эдвард. Он ее не оставит.
Он рядом, когда мальчики не дают ей прохода, приглашая наперебой на бал. Она не умеет танцевать, и он придумывает для нее поводы не появляться на школьных танцах. Она вздыхает облегченно, она вместо танцев лучше с ним в парке прогуляется — пройдется по дорожкам, за руку держась, потом на скамейку присядет, ему голову положит на плечо и улыбнется счастливо.
Он рядом, когда у нее колени дрожат перед выпускным экзаменом, он успокаивающе сжимает ее ладонь, целует нежно в лоб и шепчет, что она обязательно справится. Он рядом, когда она получает аттестат, гордо улыбается, кидается ему на шею — ее волосы щекочут щеку, легкий аромат ее духов обволакивает, кружа голову.
Эдвард не может отказать, когда Белла хватает его за руку, почти отрывая манжет рубашки, как это было в далеком детстве, и просит пойти на ее выпускной бал. Она танцы не любит, но выпускной — другое дело, это же школы окончание, новая веха в жизни. Ее пригласил Ричард, высокий и милый одноклассник, и Белла совершенно не понимает, почему Эдвард этим насторожен, но зовет его с собой — без него будет ей скучно и пусто.
Белла спускается по лестнице — тонкая фигурка в синем платье, волосы на плечах лежат свободно, щеки алеют румянцем от пристального взгляда. Эдвард держит ее за талию осторожно, будто бы она хрустальная, будто бы рассыплется вот-вот от одного случайного движения.
Он стоит у стенки, пока она с Ричардом танцует и смотрит по сторонам, взглядом его ищет. Он ей улыбается, ее глаза наполнены теплотой, мечтой и счастьем — она только что школу закончила, у нее целое море возможностей впереди. Он ей воздушный поцелуй посылает, на ее лице улыбка расплывается широкая, светлая, солнечная.
Но что-то вдруг будто не так становится, Ричард руки опускает с ее талии ниже. Белла хмурится, толкает его несильно в грудь, но отойти он не удосуживается до тех пор, пока его не оттаскивают силой, в лицо ему врезается кулак. Эдвард сил не жалеет, бьет как следует, сбивая кулаки. Драка завязывается, со столов летит посуда, девчонки визжат испуганно и сбиваются в кучки, Белла пытается Эдварда оттащить — безуспешно. Остановить потасовку могут только учителя, ворчащие недовольно по поводу присутствия на балу Эдварда Мейсена, школу закончившего еще в прошлом году — все из-за этого, бесспорно. Дурное влияние взрослой жизни.
Белла прикладывает к его синякам и ссадинам смоченную в спирте салфетку, он шипит, но терпит. Ее ласковые тепло-шоколадные глаза утешают, ее нежные руки — лекарство лучше любой настойки.
— Потерпи чуть-чуть, — бормочет она, протирая крупную царапину на щеке, кажется, от осколка разбившейся тарелки.
Он себя чувствует ужасно — он ей испортил праздник, из-за него с ее лица эта волшебная улыбка пропала, тучи небо затянули.
— Прости, — тихо, едва слышно, но она глаза поднимает и глядит на него удивленно-ласково, словно не понимая.
— Ты меня защищал, — отвечает она так же тихо.
Эдвард растерян: Белла не злится на него ни капли, она на него отчего-то никогда не злится — только смотрит этим теплым, мягким взглядом и прощает, всегда прощает. Она обижаться на него просто не умеет.
— Я испортил твой выпускной, — он качает головой. — Надо было его просто от тебя оттащить… А подраться можно и после вечера.
— Эдвард! — Белла вздыхает укоризненно, проводя ладонями по его плечам, ища следы ударов. Он шипит от прикосновения к левому, она руку испуганно отдергивает.
— Больно?
— Терпимо, — отвечает он.
Белла качает головой, не веря.
— Схожу за мазью.
Она возвращается с тюбиком, Эдвард рубашку снимает, она ахает испуганно при виде огромного синяка, но в руки себя берет быстро. Намазывает, втирая сильно, шепчет тихо: «Потерпи-потерпи-потерпи…» Он зубы сжимает, но молчит. Сам виноват.
— Одевай, — бормочет Белла тихо и как-то непривычно смущенно, всовывая ему в руки рубашку с порванными как обычно манжетами.
— Что-то случилось?
Она молчит, теребя в руках нитку от одеяла, внимательно пальцы свои разглядывает, губу закусив. Не отвечает.
— Белла? — уже одевшись, спрашивает Эдвард обеспокоенно. Она никогда с ним такой не была. Она ему всегда все рассказывала.
— Все нормально, — отвечает. Улыбается, взгляд отводит.
Они по лестнице вниз спускаются, сталкиваются в дверном проеме. Белла, как обычно, чуть не падает, неуклюже пошатываясь, за Эдварда цепляется. Проем слишком узкий для двоих — слишком узкий, чтобы дышать свободно, голова почему-то кружится, ее лицо все ближе, носы их соприкасаются, он ловит губами ее дыхание, одно на двоих.
Прерывается все в один момент — дверной косяк, на который Белла плечом опиралась, угрожающе скрипит, покосившись как-то подозрительно. Оступившись, она отскакивает, глядит растерянно, рука инстинктивным движением к губам тянется, останавливается на полпути, повисает в воздухе.
— Эдвард?.. — шепчет она как-то испуганно-вопросительно.
— Прости, — бормочет он, руку к ней протягивая. Она пальчиками за нее цепляется, молчит.
Он тогда к себе уходит, делает вид, что ничего не произошло. Она тогда долго смотрит ему вслед, потом головой встряхивает сердито, идет в свою комнату и, лежа ночью без сна, думает.
Они на следующий день идут вдвоем гулять и говорят о разных мелких глупостях, смеются, за руки держатся. Будто и не было ничего вчера.
Только Эдвард себя ловит на невольном любовании его Беллой, когда она жмурится от майского солнца, когда, задумавшись, смотрит вдаль. И невольно всплывает в голове то, что в его памяти отпечаталось ее нежным дыханием.
Он ее вчера почти поцеловал.
Она вчера почти его поцеловала.
Эдвард мысли от себя гонит — не выходит. В его руке — теплая ладошка Беллы, в его мыслях — вчерашний почти-поцелуй, в его сердце — это странное волнительно-томящее чувство, прорастающее подснежником сквозь твердую «это-же-Белла-опомнись» корку сознания.
========== 2 ==========
Эдварду было четырнадцать, когда он узнал, что такое война.
По радио тогда начали говорить о военных действиях за океаном, в далекой Европе. И хотя к нему это пока не относилось, он слушал с интересом, слушал о сражениях, о великих полководцах, прославивших себя победами, героях войны.
Ему было четырнадцать, когда он захотел на фронт. Тоже сражаться, воевать. Быть героем.
Эдварду было семнадцать, когда война пришла в Америку. Когда солдат из армии начали забирать на фронт в Европе.
Он ждал с нетерпением своего совершеннолетия. Ждал призыва. Жаждал оказаться в центре событий, биться, воевать, побеждать.
Белла, слушая по радио очередные военные новости, губу испуганно закусывала, крепко Эдварда хватала за руку. Она его столько раз просила себя беречь, а он хотел сам попроситься на фронт. Она, обняв крепко, умоляла отслужить в запасе, вернуться к ней невредимым — он только хмурился. Она, как и его мама, не понимала.
Прошел месяц со случайного почти-поцелуя на кухне.
Эдварду исполнилось восемнадцать.
«С днем рождения!» — гордо поздравляют родители.
«С днем рождения!» — кричат радостно друзья.
«С днем рождения, » — тихо шепчет Белла, крепко обнимая, и без слов отчаянно просит: «Не покидай меня.»
Праздничное застолье, тосты, высоко поднятые бокалы. Но взгляд Беллы от него ни на секунду не отрывается, словно она его в последний раз запоминает.
Он уйти собирается на следующий же день. Она знает.
Вечером, после ужина, Эдвард маму на ночь обнимает и уходит спать, оставляя Беллу одну. А заснуть не выходит — он лежит и в потолок смотрит, вспоминая почему-то только ее, ее нежную улыбку, ее смех, рассеивающий его тучи.
Ему ее предстоит на целый год покинуть.
Эдвард не помнит, сколько так лежит без сна.
Но когда дверь приоткрывается с тихим скрипом, и он машинально глаза закрывает, — привычка с детства, мама любила проверять, уснул ли сынок, — он Беллины шаги узнает сразу.
— Эдвард… — шепчет она, голос дрожит. — Ты спишь?
— Не сплю, — он садится.
Ее силуэт — темный на фоне яркого света из коридора — проходит внутрь, перед глазами стоит, присаживается так близко-близко. Эдвард моргает, глаза к темноте привыкают. Белла хватает его ладонь — так привычно-крепко, — губу кусает нервно.
— Не уезжай, — тихо просит.
— Мне надо.
Белла голову роняет на грудь как-то резко, кивает будто машинально.
— Вернись, — подняв голову, уже не просит, уже умоляюще приказывает.
— Обещаю.
Всхлипывая, она кидается в его объятия, дрожит, жмется ближе. Он ее спину успокаивающе гладит, бормочет что-то на ухо — ему не лучше, чем ей. Ему без нее так же пусто будет.
— Эдвард…
Она отстраняется на миг, ее веки покрасневшие, губы покусанные и дрожат, в глазах — растерянность, страх, сменившийся за один момент решимостью.
Секунда — ее губы прижимаются к его в отчаянной мольбе, в первый и словно бы последний раз. Белла целует отчаянно, руки обвивают его шею, дышит тяжело и часто — будто боится, что он оттолкнет, что откажет, оставит одну разбираться с этими странными и удивительными чувствами. Что уйдет.
Эдвард не отталкивает. Он ей отказывать не умел никогда. Его руки — на ее талии, его губы отвечают ей, он весь отдается тому чувству, охватившему его с головой — тому, сильному до головокружения и дрожи в кончиках пальцев, отголоски которого мучали его целый долгий месяц.
— Эдвард… — снова бормочет она ему в губы, теплым воздухом выдыхая.
Тихий скрип откуда-то с улицы нарушает приятную теплую тишину. Белла всхлипывает пораженно-отчаянно, отстраняется. Глаза ее наполняются слезами, плечи подрагивают едва заметно, прозрачная капля по щеке стекает, незаметно.
— Тише, — Эдвард эту каплю смахивает пальцем, Беллу к себе прижимает — ее хрупкое тело ближе к нему, лицо прячется в изгиб его шеи. Он ладонью по ее волосам проводит, шепчет на ухо что-то ласково-успокаивающее.
— Ты только вернись, — повторяет она, — вернись… ко мне?.. — тихо, будто неуверенно.
— Вернусь, — обещает он, — ты от меня так просто не отделаешься…
Белла усмехается как-то горько, глаза прячет, уткнувшись в его плечо. Она пахнет сиренью, свежей весенней травой и подснежниками — первыми, едва распустившимися, с трудом проросшими сквозь твердую почву. Эдвард вдыхает полной грудью — на год вперед хочет надышаться.
— Через год, — твердо произносит он. — Через год ты встретишь меня у ворот. А я обниму тебя и скажу: «Я вернулся, моя Белла.» Хорошо?
Несмелая улыбка трогает ее губы, влажные ресницы трепещут.
— Через год, — эхом повторяет она. — Я буду ждать.
На следующий день по всей Америке гремит известие о пандемии испанки.
Эдвард так и не уезжает на фронт.
***
Все плывет перед глазами, расплывается в бреду. Память обрывочная, образы всплывают в голове разрозненно, никак в цельную картинку не желая собираться.
Прядь каштановых волос, которую тонкие пальчики заправляют за ухо. Теплые ладошки. Глубокие глаза цвета шоколада. Запах сирени и подснежников.
Белла.
Тянущая нежность в груди. Отчаянный блеск ее глаз. Ее губы, такие теплые и мягкие… и это странное чувство, будто хочется рвать в клочья этот проклятый мир.
Белла…
Она, та самая, что лежит сейчас рядом, бледнее больничных простыней, с лихорадочным румянцем на щеках, шепчет неразборчиво его имя. Эдвард пытается встать, падает обессилено на колени, хватается за ее ладонь — горячую, такую же, как и его собственная. Кожа Беллы тонкая, почти прозрачная, вены просвечивают на запястье, а костяшки пальцев обтянуты так плотно, что, кажется, вот-вот кожа лопнет.