========== Пролог ==========
POV Джеффри.
Наш мир — чрезвычайно несправедливая, но крайне интересная вещь. История берёт начало с XXII века, когда непонятно откуда появился вирус омегаверса, который действовал на людей разных генетических характеристик по-разному. Закономерность, по которой он действовал, отследить не удалось даже сейчас, хотя изучение хотя бы этого является основным приоритетом современных учёных. Я тоже хотел бы внести свою лепту в достижения научного сообщества, потому что, увы, сейчас невозможно даже предугадать, какой ребёнок родится у какой пары.
Этот странный вирус появился и начал рушить жизнь, грозя уничтожить мир. Основной проблемой было то, что он превращал мужчин в альф, бет или омег. И если беты были «гендерными гермафродитами», как их нарекли впоследствии, то с альфами и омегами было всё совершенно непонятно. Как только информацию о нём и его воздействии на людские организмы обнародовали, то так называемые яойщицы всего мира чуть ли не кончали от счастья, однако потом… потом все они умерли. Это было основной проблемой данного вируса. В течение пары-тройки месяцев после распространения этого вируса на весь мир, в нём не осталось ни одного человека женского пола, поэтому людям волей-неволей пришлось заниматься сексом с представителями ранее своего пола. Теперь нельзя было всех назвать мужчинами, потому что строение тела было разное у каждого «гендера».
Но то, что вирус стал началом новой эры, о которых раньше только фантазировали те самые яойщицы, было ещё половиной, если не четвертью беды, с которой столкнулось человечество. И если с бетами всё было в порядке — они могли образовывать пары как хотели, заниматься сексом с теми, с кем хотели, даже если это было просто ради выгоды, могли становиться проститутками и получать за это деньги… то с омегами и альфами был полнейший ужас — существовало понятие температурных меток и «истинности». У каждого альфы и омеги имелось на коже пятно той или иной температуры: у альф выше температуры тела, поэтому это пятно было красноватым, а у омег ниже, поэтому выглядела метка фигурным синяком. И ладно бы можно было прожить всю жизнь и завести семью с любым омегой или альфой по своему желанию — нет! Если представитель одного из этих полов-гендеров (я сам не разобрался, что «толерантнее» использовать для характеристики различий, существующих в мире ныне) дотрагивался до «неистинного» — его тут же било током с силой, прямо пропорциональной длительности соприкосновения! (На альф и омег, связанных кровным родством, это не распространялось) Были даже случаи смерти. Благо, хотя бы одно было хорошо — при первом касании «истинных» спустя минут пять-семь, иногда десять, если касание было обширным и ну очень долгим, приходил оргазм, опять же, сила которого зависела от длительности контакта, к тому же «истинные» источали друг для друга приятный аромат, что слегка помогало в поиске партнёра всей жизни.
С бетами детей у омег или альф быть не могло, да и бетам самим было некомфортно, если их трогают не беты — ощущение было, будто тебя сейчас вырвет, однако я читал о парах, состоящих из альфы с бетой или омеги с бетой. Общим было то, что первые потеряли «истинных» и метка почернела, от этого, вроде бы, заканчивается реакция отторжения тех, кто не предназначен судьбой.
Вот такой у нас прекрасный и удивительный мир…
А я был альфой. Альфой, у которого в свидетельстве о рождении значится, что метка не проявлена никак, имеет температуру нормальную для моего тела. Я был аномалией. Мне не было ни горячо, ни холодно, будто бы я был бетой. И к тому же я был совершенно не похож на альфу в стандартном представлении, меня всегда принимали за бету. Вот даже не знаю, радоваться или плакать… Хотя, в случае, что я учусь в общей школе, нужно было скорее радоваться — внешне я на альфу походил с большим натягом.
End POV Джеффри.
POV Рейнард.
Что есть счастье? Счастье для каждого разное в нашем мире. У альф оно характеризуется способностью обеспечить себе и своему «истинному» достойную жизнь, не ущемляя собственных интересов. У омег — детьми и семейным очагом. В любом случае, для достижения хотя бы основ счастья, альфам и омегам надо было встретиться, но были те, кто был счастлив изначально — это были беты. Им можно было делать всё, что угодно, как угодно и практически с кем угодно. Беты занимали высокие должности в правительстве, потому что у них не было «меточных» привязанностей к их «истинным», для них этого понятия вообще не существовало. Беты сами выбирали себе пары, образ жизни, за них никто и ничего не решал. После бет по уровню счастливости шли альфы — у них не было течки, в отличие от омег, у них обычно были красивые и крепкие тела, а также у многих альф водились деньги, поэтому к ним липли беты, и природные «самцы» не были обделены сексом, который они покупали у ненормальных бет, которых тошнило во время оргий. И самыми несчастными, конечно же, были омеги. Мало того, что они существуют, чтобы плодить себе подобных, так ещё и не решают ничего в этом мире. Раньше в таком положении были женщины — хорошо, что они вымерли. Я видел фотографии в дальних уголках интернета — ужас кромешный! Благо, омежки хотя бы были красивыми, а вот женщины не всегда. И к тому же омеги были смиренны, в отличие от их прототипов, которые постоянно выступали за равенство и свободу. Ну какое может быть равенство, если люди от природы неравны?
Я счастлив быть бетой. Передо мной открыты все двери, сотни путей, по которым я могу пройти. Мне не нужно беречь своё тело от алкоголя и курения, чтобы в будущем родить здоровое потомство, потому что даже заведя отношения с другим бетой, я не собираюсь рожать, пусть моё тело способно на это. Мне не нужно выглядеть мальчиком-одуванчиком, чтобы удовлетворять своей внешностью своего «истинного ёбаря», но мне и не нужно обеспечивать жизнь чему-то, что нужно только для воспроизведения рода.
Я мог назвать себя не просто счастливым потому, что рождён бетой, я мог назвать себя счастливым бетой. В моей жизни было всё, что я хотел: и парень, влюблённый в меня до одури, и деньги на любого рода развлечения, и огромный круг друзей не ничтожного происхождения… только вот здоровье у меня было слабоватое, но эта проблема легко решалась комплексом витаминов, которые мне обязательно надо было принимать ежедневно раз в месяц в течение недели, когда, по словам врача, являющегося другом семьи, у меня грозило начаться обострение аллергии на всё, что только можно.
Многие принимали меня за альфу, встретив впервые. Однако я не злился и не обижался, потому что лучше выглядеть альфой и быть бетой, чем выглядеть бетой и быть омегой — они считались низшими из людей не только мной, но и остальным так называемым «нетолерантным» обществом.
End POV Рейнард
========== Глава 1 ==========
POV Джеффри.
Бывает ли утро добрым? Спорный вопрос. Многие справляются с несправедливостью ранних пробуждений при помощи кофе и ходят потом полубодрые-полумёртвые. У меня дома кофе отродясь не было — сначала его лютой ненавистью ненавидел отец-омега, а когда его не стало — не стало и денег на кофе, потому что отец-альфа забил на эту жизнь и топил истину в вине — не до кофе тут.
Вот и жил я с ненавистью к утрам, к солнцу, которое слишком рано встаёт и режет по плотно сжатым векам, к отсутствию кофе, который после того, как я единожды попробовал его в гостях у друга, влюбил меня в себя навечно — действеннее будильника для моего тела, кажется, не существует. А ещё я ненавидел холодную воду, но она тоже помогала собраться с мыслями.
И с влажной после умывания чёлкой, голодный и как всегда злой на этот мир, я отправляюсь в школу. Можно было задержаться и позавтракать, однако тогда я столкнулся бы лицом к лицу с отцом, которого бы по стенке мазало от похмелья, а порой это опасно для жизни и всегда опасно для здоровья.
Прохладный утренний ветер неприятно холодил кожу. Было очень зябко. Изо рта того и гляди пойдёт пар, как зимой. Хотелось закутаться в тёплое одеяло и не отсвечивать, уснув дня на два или залипнув на какую-нибудь научную статью, строя кучу теорий и догадок, позже разрушая их об доказанные факты. Я не знал толк в развлечениях. Но, увы, у меня не было ни двух дней, ни тёплого одеяла, ни возможности на что-то залипать, потому что доступ в интернет у меня был крайне ограниченный и только вечерний, когда отец уже уснул или отсутствует дома. Всё очень грустно. И холодно. Сейчас температурная метка альф как нельзя была бы кстати — мог бы хоть чуть-чуть согреться, однако жизнь всё-таки слегка несправедлива.
Снег уже давно сошёл, но температура воздуха не давала нормально расцвести деревьям, прорасти траве, а иногда лужи от прошедшего ночью дождя застывали, покрываясь корочкой. Её было бы приятно подавить на осколки, однако в кедах, которые я не снимал уже года два ни летом, ни зимой, это делать было опасно для здоровья — простуда, привет, а больничного мне никто не даст.
Так я и дошёл до школы, еле не измазавшись в десятке встреченных на пути грязевых ловушках, которые почему-то не замерзали, а были мягкими при любой температуре.
Школа — отдельная тема моей жизни. На самом деле, существует три типа учебных заведений для получения среднего образования: школы для бет, школы для омег и альф, школы для всех желающих. И вот мне то ли не повезло, то ли повезло учиться в последнем типе. Как бы школа для бет мне не светит — я хоть и без метки, но официально альфа; а школы, где учатся только альфы и омеги, идеальны для поиска истинных, но дорогие, как просто неизвестно что. Туда бы меня точно не отдали, даже если бы отец не ушёл в длительный запой. Вот я и просиживал штаны, получая лекции наравне с теми, кто даже рукопожатием со мной не хочет обменяться, ибо тошно станет. Хотя и тут были плюсы — друг у меня был только один, да и тот от процесса учёбы не отвлекал, поэтому можно было посвятить себя любимым делам, вроде чтения книг по истории и биологии.
Кабинет встретил меня неприветливо перевёрнутыми «рогами» стульев и абсолютнейшей пустотой. Мне было крайне комфортно в такой обстановке — никто не придёт ещё около двадцати минут, не будет шума и не придётся ловить на себе презрительные взгляды бет. Беты, что странно, являясь гермафродитами, считали себя буквально венцами творения, видя счастье в неразборчивых связях — залететь можно было только при приёме определённых гормонов. Вот они и смотрели на меня, как на недобету, на ущербного и ничтожного. Может, я таким и являлся, но уж точно себя таким не считал.
Минут через пятнадцать сна на парте под музыку, шумящую в наушниках, меня дёрнули за волосы. Лениво открыв глаза, я узрел перед собой Эмила (ударение на Э), моего единственного и лучшего друга, который почему-то даже не брезговал контактами со мной, вопреки бытию бетой. Увы, он не был моим «омегой без метки», что неоднократно было проверено.
— И тебе не хворать, — зеваю и потягиваюсь, снимая наушники и отключая музыку, ведь нечего заряд зря тратить, кто знает, отрубит отец свет сегодня вечером или нет.
— Ну? — выжидающе улыбнулся Эмил, — Какая сегодня безумная теория посетила твою светлую головку? — на слове «головка» он хихикнул. Ей богу, какой же он ребёнок — шутки ниже пояса были чаще, чем едва ощутимые тычки, доставляющие больше неудобства ему, нежели мне.
— И что же мне ответить? Не буду же я тебе раскрывать свой план по преобразованию мира, — криво усмехаюсь, понимая, что шутка вышла очень корявая и совершенно несмешная. Однако шатен всё равно хихикает, но смотреть, ожидая чего-то эдакого, не перестаёт. — Единственное, я давно думаю поискать по сети свидетельства о рождениях подобных мне альф и омег. Но для этого нужно много времени сидеть за компом, а я не могу, — неловко пожимаю плечами. — Приму любую посильную помощь, — широко улыбаюсь, пытаясь отогнать мысли, что опять просто-напросто давлю на жалость.
— Посильную, говоришь… — Эмил хмурит брови, направляет взгляд куда-то за меня и начинает почёсывать подбородок. — Даже не знаю. Я сам пороюсь тогда, если тебе это так уж надо. Если будет сложно — я, конечно, пас. Хотя попытаюсь сделать всё, что могу, — приподнимает и опускает брови, будто бы соглашаясь в чём-то с самим собой.
— Премного благодарен, — улыбаюсь не так широко, но зато искренне. Я очень рад, что он со мной, даже учитывая моё нытьё и постоянные глупые, никому не нужные идеи. — Я таким образом своего найти смогу, может быть… — говорю очень тихо, будто не желая, чтобы меня слышали.
— Ой всё, всё, всё! — Эмил морщится и протестующе машет руками, — Хватит эту песню заводить, брейк, парень, брейк! — встаёт, поджав губы. Я знаю, что он прогорит и успокоится, но мне становится всё равно стыдно, что я его до этого довёл.
Но извиниться я не успеваю — в класс входит кто-то, с кем шатен дружен, пусть и меньше, чем со мной, поэтому я перестаю находиться в центре внимания — тем лучше, можно музыку послушать и покопаться в себе, насколько я плохой человек. Грустно всё-таки, когда у единственного друга ты не являешься единственным… фу, собственничество, но никуда от этого не деться — у меня на роду написано быть таким, альфа всё ж таки.
Дальнейший школьный день проходит совершенно обычно, презрения даже со стороны учителей-бет меньше не становится ни на процент. Сначала это всё было противно и доводило меня до рыданий, но со временем я смирился — меня брезговали даже бить, в отличие от тех, кого из бет презирали даже беты — были такие, но быстро переводились в другие заведения.
Днём стало теплее, но всё равно было промозгло. Птички ещё не успели прилететь, поэтому трелей было не слыхать, один плюс — насекомые тоже ещё не успели проснуться.
Я шёл домой и думал, какова вероятность, что мой «истинный» вообще мне встретится? Я должен, по идее, почувствовать его, запах там, все дела, но, с моим образом жизни затворника, шансы были равны нулю. И вообще, вдруг он учится в другой школе, а потом переедет? Пусть «истинные» и могут быть рождены только в пределах одного города и без пары не могут уехать… но это меня мало утешало. Мне осточертело моё одиночество просто до ужаса.
Мимо меня прошла компания бет, одетых в яркие тряпки, с музыкой, орущей из колонки так, что слышно было даже через наушники. И пахло от них кучей духов, сливающихся в общую какофонию, от которой невольно морщишься. Хотя приятные нотки всё же были, исходили они от яркого брюнета с красной прядью на затылке, он был популярным парнем нашей школы, в параллельном классе учился.
Света, как я и думал, дома не было. Отец считал, что сеть развращает умы. Чем именно — не уточнял, да и вряд ли я бы понял его бредни. Читать пришлось под слабым светом солнца. Вот почему у меня окна на восточную сторону? Утром светит максимально ярко, хотя нужно это днём. Неудачник — это судьба, видимо.
End POV Джеффри.
POV Рейнард.
В школу я сегодня не пошёл, потому что мне было лень. Не, я не часто подобным промышлял, но сегодня было особенно лень. Школа по уровню дисциплины была дерьмовой, поэтому не думаю, что мне хоть что-то скажут. Да и вообще, что они могут сказать МНЕ? Пф, как я мог вообще о таком подумать.
Так вот, проспал я преспокойно и до обеда. Обожаю такие дни, когда никуда не надо, и ты идёшь туда, куда тебе хочется идти. Вот я и пошёл. Для начала под горячий душ. Чтобы прям кожа раскраснелась. Горячая вода была дорогущей, жуть, не представляю, как люди, не имеющие денег, выживают без подобной радости. Почти кипяток так бодрит с утра — получше всякого кофе.
Кстати о кофе. Я его всей душой любил и уважал. Подарил даже парню своему духи с запахом кофе, чтобы наслаждаться вдвойне. Он вроде обиделся на меня тогда, но быстро отошёл. Любит же всё-таки. Марк у меня вообще душка. Милый, добрый, красивый… будь я альфой, а он омегой — мы точно были бы истинными друг для друга, как я думаю.
В гостиной родители смотрели телек. И что они находят в этих новостях? Сейчас там только и кричат о погоде, да о выводах научного сообщества, которое только и может, что разводить руками.
Вот что-что, а кофе я никому не могу доверить варить — всегда занимаюсь этим сам, хотя это не самый чистый и быстрый процесс. Пока я перемалываю кофейные зёрна — больше автоматический процесс, чем тот, что требует моего участия, мне приходит голосовое сообщение от Марка.
«Рей, утречка, я сегодня вряд ли смогу к тебе зайти — у меня появились проблемы, брат в больницу попал, мне надо за ним проследить, извини. Целую, отдохни там от меня» — и в конце слышался звонкий чмок.
Вот всегда для него этот мелкий омега важнее наших встреч. Что, нельзя было кого-то сиделкой нанять? Или оставить одного? Уже лет двенадцать, какого чёрта ему нужен такой уж присмотр?