– Вот этот сексодромчик, – восторженно произнёс Имрэ, присвистнув в начале.
– Есть где развернуться, – подхватила настроение Лили.
– Ну что, начнём? – деловито, то ли скомандовал, то ли спросил Иштван.
– Начнём, – ответили в один голос новоиспечённые актёры.
И они начали… Цокот камеры смешался с приглушёнными стонами Лили, которая старалась изо всех сил сдерживая рвущееся наружу возбуждение. Она готова была разорвать Иштвана на куски, когда он зловещим шёпотом кричал «стоп», выключал камеру и начинал что-то советовать, делать замечания или поправлять растрепавшиеся волосы. Это было похоже на вселенский облом, но после третьего или четвёртого дубля, она начала постепенно привыкать к вынужденным паузам. Иштван со своей стороны тоже понимал, что этими остановками он сбивает с ритма, и рушит и без того хрупкий настрой начинающих актёров, понимал, что они переживают, что у них мандраж, но по другому было невозможно добиться идеальной сцены. Что такое идеал он и сам толком не знал, но непонятно как, чувствовал.
Казалось, что ему удалось снять почти всё, что хотелось, и главным объектом, которому Иштван уделил максимальное количество внимания, была фантастическая вагина Лили. Она стала его главной героиней. Это могло показаться обидным для самих актёров, но он так решил, давно влюбившись в неё, и захотел влюбить в это чудо всех, кто когда либо увидит его фильм. Он даже придумал ему название – «Вагина для Монти». Но для того чтобы впечатление было ещё большим Иштван, во время одной из вынужденных пауз в съёмке, предложил Лили побрить волосы между ног.
– Ты что с ума сошёл, – возмутилась она, – я никогда это не делала… Никто этого не делает.
– Ну кто-то же должен быть первым, – спокойно и с расстановкой начал аргументировать он, – Ты же брешь подмышки? Бреешь. А ведь ещё несколько лет назад об этом даже подумать никто не смел, а теперь отращивать там волосы считается дурным тоном. Вот тебе новенькая бритва, пенку для бриться возьмёшь в ванной, там же и лосьон, только не переусердствуй, чтобы не было раздражения.
– Тоже мне, специалист, – фыркнула Лили, но покорно взяла бритву и пошла в ванну.
– Если будет нужна помощь – зови, – крикнул ей вдогонку Иштван.
– Справлюсь.
– Только не порежься!
– Да пошёл ты…
Прошло десять минут и из двери высунулась мордашка Лили:
– Иди сюда, – капризно произнесла она, – ничего у меня не получается.
Иштван был счастлив. Он усадил свою красавицу на бортик ванны, снял брюки, залез внутрь, опустился на колени и приступил к сладостной операции, которая возбуждала не меньше, чем банальное тыканье членом. У Лили действительно ничего не получилось, всё было вкривь и вкось, с какими-то волосяными островками. Он как хирург перед операцией разогрел и размял пальцы, одновременно с этим изучая место приложения сил. После этого тщательно взбил в чашке пенку и начал аккуратно, тонким слоем, наносить её на тело. Бритва мягко скользила, оставляя после себя гладенькую кожу. Иштван старался быть предельно осторожным, чтобы не поранить нежные лепестки.
Сказать, что Лили ничего не чувствовала, было бы не правдой. Приятная щекочущая волна растекалась у неё между ног, и схлынувшее было возбуждение, вдруг накатило с ещё большей силой, и она крепко вцепилась в края ванны, чтобы не потерять равновесие.
Пройдясь ещё пару раз бритвой в разных направлениях, Иштван смыл душем остатки пенки и провёл рукой по обнажившимся местам. Лили инстинктивно сжала ноги, обхватив его руку.
– Подожди, милая, – ласково сказал Иштван и снова раздвинул её ножки, – я ещё не закончил.
То, что получилось, выглядело великолепно. Складочки кожи у входа в вагину и вокруг клитора теперь были видны, их не скрывали волосы, и лишь маленький кудрявый треугольничек на лобке венчал эту восхитительную композицию.
– А теперь повернись ко мне спиной и наклонись.
– Зачем, шалунишка… – игриво произнесла Лили и повернулась к нему попкой.
Иштван раздвинул её мягкие ягодицы, нанёс пенку между них и с ещё большей аккуратностью прошёлся бритвой у вожделенного входа.
– Ты хочешь, чтобы я кончила прямо здесь, – прошептала Лили.
– Только о себе и думаешь, – улыбнулся Иштван.
Он вытащил из трусов давно окаменевший член и принялся энергично дрочить, через мгновение залив ягодицы своей подружки, вырвавшейся наружу спермой.
– А вот и лосьон после бритья, – деловито произнесла Лили, собрала в ладошку ещё тёплую жидкость и размазала её по оголённым местам между ног.
– Долго вы там? – донёсся из-за двери напряжённый голос Имрэ.
– Уже идём, – крикнула в ответ Лили, любуясь в зеркало тем, что получилось.
– Ну как тебе? – поинтересовался Иштван, натягивая джинсы.
– По-моему, очень красиво. Ты был прав.
– Вот посмотришь, скоро так будет у всех.
Имрэ так возбудился от увиденного, что съёмка дальше пошла как по маслу. Одно только раздражало Иштвана – напряжение на лице актёра, его глаза были устремлены куда-то вдаль и думал он явно не о том, чем сейчас занимался. И тогда он понял, что парень просто пытается себя контролировать, продлить как можно дольше акт, но с каждой секундой ему становилось это делать всё сложнее и сложнее, поскольку Лили вошла в раж и начала применять свои запрещённые приёмчики. Иштван, будучи режиссёром по натуре, понял, что нужно делать, и в очередной раз остановил съёмку.
– Ну что опять, – возмутилась Лили, – я так никогда не кончу.
– Милая, тебе кончать не обязательно, – назидательно произнёс он, – мы же снимаем кино, здесь можно сыграть оргазм. Ну, по крайней мере тебе. А вот с Имрэ проблемы.
– Какие у меня могут быть проблемы? – попытался возмутиться тот.
– Твоя проблема в твоём лице. Ты постоянно сдерживаешь себя, думаешь как бы не кончить и это все читается на нём. Тебе нужно расслабиться и наслаждаться происходящим, перестать думать.
– Ну как?
– Да очень просто. Мы сейчас снимем сцену, как ты кончаешь на Лили, после чего отдохнёшь полчасика и мы продолжим снимать сцены совокупления.
– Точно, я тогда смогу трахаться долго, – восторженно произнёс Имрэ, – как всё просто…
– Ну это же не правильно, кончать нужно в конце, – вступила в разговор Лили, явно не понимая замысла Иштвана.
– Я же тебе уже сказал, милая – это кино. Я могу смонтировать отснятые кадры так, что будет полное ощущение, что он кончил тогда, когда нужно. Поняла?
Лили закивала и поправив волосы игриво произнесла:
– Ну тога давайте снимем красивый финал. Я готова.
Глава 10
Чего-то не досмотрели мама и бабушка в сексуальном воспитании Вики. И было ли оно вообще? Скорее нет. Её воспитывала улица, переполненная пошлостью и развратом. Чтобы дома была не позднее девяти, кричала вдогонку мама, думая, что этой угрозы вполне достаточно, чтобы девочка не наделала глупостей. А все глупости Вика делала до девяти, после чего спокойно шла домой, как послушная дочь пила чай с бубликами и ложилась спать в обнимку с книжкой. Но снились ей вовсе не алые паруса и не принцы на белых конях, снились ей сны совсем другого содержания. В них она всегда была обнажённой и её окружали красивые парни, которые без устали ласкали и ублажали её спящую плоть. Не зря же говорят, что сон продолжение действительности, которая по какой-то причине ещё не материализовалась и живёт в нашем подсознании. Так вот, подсознание Вики до краёв было переполнено таким непонятным и таким недоступным сексом. Как этого не замечали взрослые?
Хотя, почему не замечали. Было даже, что заставали её за мерзостью всякой. И что самое смешное, всё время на одном и том же месте. Первый раз Вика попалась бабушке. Мама была на работе, бабушка сидела на улице, Вика видела её краем глаза в окне… И ей так приспичило, что она потеряв бдительность, развалилась на маминой кровати, сняла трусики и погрузилась в блаженное мастурбирование. И уже вот оно,… ещё чуть чуть,… и....
– Шо ж ты делаешь, шалава!? – услышала Вика голос бабушки, и ножки мгновенно слиплись.
– Прости, бабуля, я больше не буду, только маме не говори, – умоляюще заблеяла она. Было ужасно стыдно.
Второй эпизод случился гораздо позже, когда Вика оперившись, вознамерилась лишиться девственности. Подставил её парнишка, участвовавший в процессе дефлорации, который, кстати, закончился неудачно. Он не придумал ничего лучшего, чем тихонько выбросить наполненный до краёв презерватив под кровать. А кровать то была снова мамина, они же в её спальне грешили.
Викина мама была помешана на уборке ,и в первые же выходные после командировки, которой воспользовалась дочь, за её швабру этот самый презерватив и зацепился.... Что Вика тогда от матери выслушала. Какими только эпитетами она не наделила свою блудливую дочь.
Третий раз случился аж через три года. Вика уже была в самом соку. Вернулся из армии один из её воздыхателей, два года забрасывал эротическими письмами, в которых в красках рассказывал, как он будет её иметь. И вот он пришёл и говорит:
– Давай!
– Ну давай, – отвечает та, – пойдём к тебе.
– Нет, – говорит солдатик, – нельзя, там папа с мамой. Может быть у тебя можно?
– Наверное можно… Бабушка уехала к родственникам в деревню, мама до ночи на работе. Успеем.
И снова мамина кровать. Он действительно осуществил почти все свои мечты, ну разве что на голову Вику не ставил, а так было всё. Он работал, как оголтелый, без остановки, кончил подряд три или четыре раза, да и её так развезло, что всё вокруг стало мокрым, текло из Вики, как из ведра, такое было первый и последний раз в её жизни… В общем он счастливый убежал, а она принялась застирывать простыни и сушить вентилятором любимое мамино пуховое одеяло, которое промокло насквозь. Показалось, что всё получилось нормально. Мама пришла вечером с работы, поужинала и улеглась почитать. Вика вжалась в подушку, и вдруг услышала мамин голос:
– Викуля, а почему в моей комнате снова блядством воняет?
Неприятностью закончилась даже высокоморальная акция мамы, которая все-таки решила образовывать дочь и заметив её склонность к рисованию, записала Вику в художественную школу. Старания учителей не прошли даром, и где-то с седьмого класса она начала коллекционировать репродукции мастеров живописи прошлого. Если вы хоть немного что-то знаете об этом, то вспомните, что на большинстве картин, начиная с эпохи Возражения, было очень много обнажённой натуры. Основным источником коллекции был журнал «Огонёк». В каждом номере на развороте печаталась шикарная цветная вкладка. Вот их то Вика и извлекала из журналов. Настоящий клондайк она обнаружила в школьном гараже, куда сваливалась вся собранная макулатура. Коллекция пухла на глазах, пока увлечённую девочку не схватила за руку завуч. Она распотрошила папку с репродукциями, и увидев содержимое, покрылась красными пятнами, заорала, что выгонит Вику из школы за распространение порнографии.... Это был какой-то позор. Впервые за всё время своего взросления Вика страстно увлеклась чем-то отвлечённым от постоянной тяги к сексу, ну почти отвлечённым, но и тут нашлась крамола.
Она стояла перед строем притихших школьников, а завуч, сотрясая смятой «Данаей» Рембрандта, истошно клеймила бесстыжую девицу, посмевшую лицезреть сей разврат. На следующий день в школу была вызвана мама. О чем они говорили в запертом кабинете Вика не знала, потому что её оставили в коридоре, но через пять минут завуч выбежала, снова покрытая пунцовыми пятнами, за ней медленно и с достоинством вышла мама, и отвесив дочери подзатыльник, увела её домой.
Может быть из-за того случая, который переполнил чашу девичьего терпения, а может быть из-за желания что-то поменять в жизни, Вика решила, что школы для неё достаточно, и кое как закончив восьмой класс, тайком от мамы и бабушки, подала документы в строительный техникум. И каково было её удивление, когда в первый день занятий кто-то, сидящий сзади, прикоснулся пальцами к её волосам, она резко повернулась, чтобы шлёпнуть его по руке, но замерла, узнав в нахале Валерку, того самого толстенького Валерку, влюблённого в неё одноклассника, которого она не замечала столько лет.
Самое страшное – это влюблённый стеснительный толстяк, который до этого был влюблён только в свою правую руку. Именно таким был Валерка. Боже, как он смотрел на Вику! Она чувствовала этот взгляд даже спиной. И это не было какой-то выстраданной временем любовью, он потерял контроль над собой в тот момент, когда впервые увидел её, вошедшей в класс. Кто такая, откуда, перешёптывались мальчишки разглядывая симпатичную новенькую, и Валерка понимал, что ему ничего не светит, ну совершенно ничего, поэтому, как бы случайно оказавшись рядом, он жадно вдыхал её аромат, боясь лишний раз выдохнуть и потерять хоть часть того, что он считал уже своим. Вике было забавно следить за ним – как он отводит в сторону глаза, когда она внезапно перехватывала его взгляд, как пристраивается поближе на физкультуре, чтобы не позволить другим даже случайно дотронуться до её попы, обтянутой спортивными трусиками, как он усаживается на уроке всегда позади неё, и Вика чувствовала, как его пальцы осторожно прикасаются к её волосам… Этих «как» можно было бы ещё навспоминать сотни… Но ничего из вышеперечисленного не растопило маленькое девичье сердце. Вика засматривалась на других мальчишек, и Валерку почти не замечала. За годы, проведённые в школе, она так привыкла к его тени рядом со своей, что просто перестала обращать на неё внимание. Он тоже привык, привык любить её, и чем старше он становился тем крепче становилась эта любовь.
Всё то время, пока шло их взросление, он был рядом, как тень следовал за ней, умудряясь при этом оставаться незамеченным. Он случайно узнал, что Вика решила не идти в девятый класс и тоже подал документы туда же, куда и она. Очень боялся не поступить, но чудо произошло. И вот теперь они снова рядом, вернее Валерка рядом, а Вика, бросив удивлённый взгляд на него, равнодушно отвернулась. Ну что ж, подумал он, подождём ещё немного, пока она узнает, что такое настоящая любовь.
А вот знала ли Вика, что такое любовь? Та самая настоящая любовь, когда ком в горле и томление во всем теле, когда сердце колотится от предчувствия встречи и во рту пересыхает от предвкушения того, что может произойти потом, когда засыпаешь и просыпаешься с мыслью о нём, когда говоришь с подружками только о нём, когда никто не нужен кроме него… Нет, такой любви у неё не было. Были влюблённости, увлечения, даже страсть была, а вот любви, как выяснилось, не было.
Был, конечно, у неё парень. Говорил, что любит, да и ей казалось, что любит его безумно. Правда, дальше лапанья сисек и робких попыток засунуть руку в её трусики, дело у него не доходило. Так они полгода и зажимались по тёмным подъездам и до полусмерти целовались на лавочке в парке. Не известно, как у него, а у Вики всё там горело огнём и требовало продолжения банкета. Хотя, что она тогда знала про «банкет». Практически ничего. Да и он был такой же. И ещё боялся чего-то, наверное, что мама заругает, если узнает, что сынулю какая-то шалава совратила.
И вот как-то вскочил у её любимого на жопе чирей. Огромный такой! Мама его забеспокоилась, и положила чадо в больницу на операцию, чтобы не дай бог, чего не сучилось. Ездила Вика его проведывать целую неделю. Он все лез целоваться, а у неё только этот чирей перед глазами… И вот, в очередной раз ехала она к нему в больницу, в сеточке яблочки, в глазах тоска. Ехала, ехала, ехала, ехала, ехала…, а потом вдруг встала, вышла из трамвая, купила билет в кинотеатр на «Кин-дза-дзу», и умирая со смеху, сожрала все эти яблоки… Так вот внезапно закончилась ещё одна её любовь…
Вику, конечно же, любили. Даже дрались из-за неё. Девки козни чинили от зависти, что по ней пацаны убиваются, а на них внимания не обращают. А Вика всё ждала чего-то, не принимала всерьёз ухаживания и занималась только изучением и совершенствованием своей сексуальности. Опыты были интересными… И называла она всё это опытами, потому что относилась тогда к мальчикам, как к подопытным кроликам, которых препарируют живьём и смотрят на то, как они реагируют на ковыряние в их внутренностях. Именно это доставляло ей наивысшее наслаждение… А потом уже было не до любви… Потом был только секс…