Пролог
– Покажи мне, на что ты способна.
Он подходит ближе и осторожно снимает с лица девушки черную повязку. В переносье упирается синий взгляд: испуганный и изумленный.
– Вы? – проговаривает она, дрожа. – Но…
– Меньше слов, больше дела, – перебивает он, припечатывая девушку к стене своим телом. Глаза застилает влажная пелена, сердце готово выпрыгнуть из груди. Ещё чуть-чуть – и проломит рёбра.
– Но… – повторяет она громче.
Он не желает слышать глупых реплик и с силой закрывает её рот ладонью. Чертовка так заводит, когда упирается!
Разорванный от вожделения выдох нагревает кожу. Сладостная дрожь предвкушения. Пальцы скользят по её плечу, и невесомое парео падает на пол. Она – гладкая и обнаженная – всецело принадлежит ему.
Она пытается сопротивляться. Пытается кричать, но вопли превращаются в сдавленные стоны под его ладонью. Глупая. Он убирает руку, позволяя ей сделать вдох. Нежно целует её шею, спускаясь к ключице. Касается кончиками пальцев бедра и пробирается ниже. Срывает с её губ стон и, едва она подается навстречу, убирает руку.
Целовать это податливое тело – одно удовольствие. По вкусу походит на терпкий, благородный ликер. Так же сводит скулы, так же пьянит… Бархатная кожа девушки покрывается мурашками под его губами. Когда он спускается к груди и жадно втягивает набухший сосок, девушка начинает кричать и перехватывает его руку, направляя ниже.
– Не всё сразу, – произносит он, с трудом отрываясь от неё, и с едким сарказмом добавляет: – Хулиганка.
Простыни кажутся прохладными, воздух – спертым.
Размашисто гладя ягодицы, он притягивает ее к себе. Нет сил больше ждать. Сейчас все решится. Она слишком соблазнительна, чтобы продолжать игру в кошки-мышки.
Он врывается, почти вколачиваясь. Ускоряет движения, выжимая из неё стоны и крики. Безумие достигает предела, и кислорода не хватает. Он видит липкую испарину на её лбу. Видит, как голубые глаза закатываются. И это заставляет желать финала ещё сильнее.
– Покажи мне! – почти кричит он, и отголоски звука дробятся по углам.
Её тело неожиданно напрягается, выталкивая его. Мощная энергетическая волна ударяет в живот, откидывая на кровать. Голова ударяется о деревянную спинку, и мир вокруг темнеет.
Девушка лежит недвижимо: напряженная и изогнутая дугой. Похожая на восковую куклу, но до сих пор такую соблазнительную. До истомы, до одури, до искр перед глазами.
Робко, словно опасаясь, он произносит её имя, но слышит в ответ лишь тишину.
Он ползет по смятой простыне. Трогает шею девушки, пытаясь прощупать пульс. Тело под его ладонями словно сделано из металла. Или из остывающего камня, прогретого солнцем.
Напряжённый шёпот рассыпался в тишине:
– Неужели всё было зря?
Глава 1. Давай перевернем страницу
– Инна Сергеевна, вы вернулись!
Зорина застыла от неожиданности. На неё неслись две знакомые девушки, пышногрудые и эффектные. Никак не получалось вспомнить их имена. Здесь, в академии искусств, людей столько, что всех в голове не удержишь.
– Как ваш малыш? – почти завизжала рыжеволосая пышка.
Инна всмотрелась в лица девушек и вспомнила. Это же первокурсницы, которые вечно прогуливали индивидуальные, а потом экзамены сдавали в обнимку с пакетом сладостей. Что не считалось взяткой. Куда там! Удивительно, как эту парочку не выгнали за три года!
– Лапытова и Сердюк? Птички мои, вы ещё не выпустились? – Инна показала свою самую светлую улыбку. Девчонки хмыкнули и переглянулись: они поняли намек.
– Да ла-а-адно, мы остепенились, – защебетала русая Валя: та что повыше, со звонким сопрано и довольно нестабильным интонированием. Девушка чуть наклонилась и прошептала: – После вас с нами Кобра занималась. Ух! Недаром ей такую погремуху дали!
– Заберите, заберите нас! Ну, пожалуйста, – вклинилась гнусавым альтом Соня.
– Ты нос сначала полечи, – заметила Инна, проигнорировав просьбу. – Так и ходишь с хроническим ринитом?
Девушка кивнула. Рыжий чуб смешно заколыхался, а светлые кончики омбре подскочили и рассыпались по плечам.
– Простите, девушки, у меня лента. Давайте как-нибудь потом пообщаемся, – сказала Инна и поспешила мимо колонн на широкую гранитную лестницу.
Говорили, что по этой лестнице ещё до войны в пышных платьях ходили придворные дамы слушать выступления учеников академии, на то время только первый выпуск. Широкие ступени, выщербленные местами и надколотые, но всё ещё крепкие. Когда поднимаешься по ним, чувствуешь себя если не королевой, так вельможей или пани.
Как же Инна соскучилась по этим грубым ступенькам и светло-лазурным стенам. Сенька – её радость, конечно, и она безумно любила проводить с ним время, но за три года декрета временами хотелось сбежать из дома. Тишина комнат заставляла вспоминать прошлое: колючее, как куст чертополоха. А недостаток творчества угнетал, словно душу рвали на кусочки по живому. Даже забота о малыше не отвлекала и не заполняла эти пустоты. Нужно было только вернуться к роялю и спеть.
Выдохнула на повороте. Дышать всегда тяжело, когда за спиной у тебя тысячи бессонных ночей, а в душе – сотни осколков, которые всё ещё не получилось собрать.
На стенах в пластиковых рамках были развешаны фотографии с концертов, важных событий академии, лики выдающихся выпускников. Зорина знала, что чуть выше есть снимок Ярослава, со знаменитой на всё учебное заведение постановки «Воля», где он в прыжке. Инна понимала, что ходить мимо неё придется всю оставшуюся жизнь. Пусть. Главное, что у неё есть Сеня и любимая работа.
Задумалась. Справится ли мама с малышом? Решила позвонить домой и спросить всё ли в порядке. Достав из сумочки телефон, Инна замерла на верхней ступеньке в нерешительности. Нужно привыкать быть вдали от Арсения, ведь и ему это на пользу: слишком к себе приучила. Сыночек так уже привык, что не отпускал её даже в магазин за хлебом. Приходилось выкручиваться, обманывать и обещать кучу приятностей. Хорошо, что на работу сегодня уехала, пока он спал. А то снова закатил бы истерику.
Засмотрелась на фреску у входа в актовый зал. Возле этой двери когда-то они целовались с Ярославом, и Инну чуть не уволили из-за этого. Благо у неё вырастали хорошие вокалисты, из-за этого многие ошибки молодости прощали. Горько стало от этих воспоминаний.
Кто-то сильно толкнул в плечо. Инна обернулась.
Коридор быстро заполнился студентами. Так всегда происходило в конце ленты, ещё до звонка. Один из высоких танцоров в черном трико отпихнул Зорину, почти прижав её носом к стене. Глянул так, словно она ему что-то должна, и скрылся за дверью. Другие девушки и парни – все, как близнецы, в чёрных обтягивающих одеждах и гетрах – вереницей потянулись в актовый зал.
Инна проглотила неприятную горечь во рту и отошла в сторону. Задержалась взглядом на вытянутом окне. Высоко под потолком, в его верхней части, виднелись, словно расколотые на десятки частей цветные стёкла. Особенно красиво в этом коридоре было после обеда, когда закатное солнце брызгало лучами сквозь витражные лоскуты и расстилало по паркету пёстрый, будто глазированный, ковёр. Но не сегодня: слишком на улице было пасмурно и дождливо.
Постепенно студенты разошлись по аудиториям. Инна, наконец, шагнула в сторону своего кабинета. Остановилась и, протянув руку, собралась открыть дверь.
Что-то держало её в пустом коридоре. Оно притягивало взгляд и напрягало слух. Не воспоминания. Что-то другое: необычное и волнующее.
Зорина обернулась. В оконном проеме мельтешили огни: белые и слепящие. Будто тысячи зеркал направили в её сторону. По коридору скакали солнечные зайчики.
Резкая боль полоснула по горлу. Инна вскрикнула и согнулась, не отводя взгляда от искр. Они распространялись в воздухе, превращаясь в мерцающий калейдоскоп. Прожигая тонкие дорожки, горячие реки слёз потекли по щекам.
Мысли скорчились, боль затмила сознание, и Зорина стала проваливаться в вязкую пустоту. Не ведая, что делает, поплыла навстречу белёсым огням: они резали сетчатку, будто в глаза вонзили два кинжала. Горло пережало и закричать больше не получалось.
В окне образовалась кровавая воронка. Уже почти коснувшись пальцами странного явления, Инна попыталась отдёрнуться. Хлесткая боль толкнула вперёд, и Зорина встретила темноту.
* * *
В зеркальном зале царствовала пустота: такая гнетущая и засасывающая, что даже звук шагов казался осязаемым. Каждый раз Лоренс заходил сюда, превозмогая себя. Выходил тоже через силу. Даже не выходил – выползал.
Он потерял ориентиры, едва переступив порог. Почти повис в невесомости: дробящейся и тягучей. Раздражение вперемешку с усталостью подкашивало ноги и призывало бросить всё, плюнув на последствия. Но здравый смысл заставлял сжимать кулаки и в очередной раз идти напролом. Немудрено: вес мира сейчас на его плечах, как бы он ни пытался это отрицать.
Лоренс замер и вытаращился в прозрачную глубину зеркал. Тысячи отражений уставились на него со стен, потолка и пола.
«Ну же, – подбадривал он себя мысленно. – Ещё трое. Ты справишься. Это ведь не тебе нужно. И не ему. Это – залог нашего будущего. Спасение для народа, который почитает тебя и хочет вернуть свою законную силу».
Едва волнение улеглось, а тревожные мысли отступили, в дверь постучали. Напористо, настойчиво и так нагло, что захотелось отвесить незадачливому визитеру пару оплеух.
– Господи-и-ин, – призывный голос штопором вклинился в ухо. – Помогите же! Я больше с ними цацкаться не могу!
Салли. Опять. Третий раз за этот сумасшедший день.
– Занимайся своими делами! – рявкнул Лоренс. Отражение скопировало недовольную гримасу. – Ты знаешь, что должна делать, вот и делай!
– Ну, господи-и-ин, – заканючила Салли за дверью. – Эта зелёная мужланка требует свою… Эту… Апчхи-хуа-хуа! Кучерявая опять перепутала унитаз с раковиной! А стриженная, что называет себя ди-зай-нером, вообще проклятье какое-то! Она платье надела задом наперёд! Задом наперёд, господин!
– Тебя нанимали не для того, чтобы я решал твои проблемы, – проворчал Лоренс. – За что мы платим тебе, Салли?!
– Ну господин, я же слабая женщина! А их семеро! Семеро!
– Не справляешься со своими обязанностями?! – Лоренс разъярился. – Помнится мне, на твоё место было много претенденток!
Салли проворчала в ответ что-то невнятное. А потом тишину рассёк стук её набоек. Когда звук затих, Лоренс позволил себе выдохнуть. Вереница отражений синхронно дёрнулась, гипнотизируя. Тысячи одинаковых мужчин с усталым взором, мешками на нижних веках и белоснежными волосами ниже плеч.
– Ещё немного, – проговорил Лоренс, снимая с пальца перстень с крупным красным камнем, похожим на рубин. – Начнём.
Лоренс развернул ладонь, и перстень поднялся над нею, окутанный кровавой дымкой. Огненные протуберанцы вспыхнули на кончиках пальцев, выжигая воздух едкими нотками горения. Гранёный камень зардел изнутри, разбрасывая искры алого цвета. Огоньки дрожали в зеркалах, множились, затапливая зал краснотой.
– О, Верховный Владыка, – отчеканил Лоренс, глубоко дыша. Каждый вдох всё глубже погружал в приятный транс. – Молю тебя, призови ту, что сможет всё исправить. Ту, чей Поток достаточно силен. Ту, чья кровь сможет передать Поток новым кируанцам. Неважно, где она, и какая тьма её скрывает. Разыщи её в любом слое мира, в любом времени, в любом уголке Вселенной, даже если туда не проникает ни один луч Четырёх Светил! Разыщи и приведи ко мне!
Зеркала вспыхнули в алом дыму, отзываясь на молитвы. Серебристая гладь задрожала. На поверхности проступили смутные образы: цветные стёкла, колонны, паркет. И она. Та, что была нужна.
Дело оставалось за малым.
* * *
Инна разлепила тяжёлые веки. Кроваво-бурые пятна плыли перед глазами, жжение заливало горло и заставляло скручиваться сильнее. Что происходит?
Вцепилась во что-то деревянными пальцами, потянула на себя. Человек? Он покачался из стороны в сторону и блеснул белизной. Зорина сжала в руке его одежду. На ощупь – как шелк, но ничего не разглядеть: слишком больно глазам.
– Мне плохо, – прошептала еле слышно, хватаясь за человека, как за соломинку. – Помогите…
Густой мужской голос что-то сказал, но Инна не разобрала. Звуки троились и ковыряли барабанные перепонки, причиняя невыносимую боль.
Тело стало невесомым. Её подняли на руки, окутывая приятным теплом. Затем послышался шелест одежды и глухой стук каблуков. В нос ударил приятный и знакомый запах: хвойный или кипарисовый – такое масло мама капала в аромалампу.
Инна заскулила от осознания, что с ней случилось непоправимое. Приступ? Она же еще молода! Какое будущее тогда ждёт Сеньку?
Её прижали сильнее, и снова над ухом прошелестел тот же голос: бархатистый, глубокий. Такой бы голос да в их академический хор. Мужчины с низкими тембрами всегда в цене. Но что он говорил, Зорина так и не поняла.
Глаза застилало алым молоком. Щеки разъедало слезами: кожа горела и стягивалась. После нескольких попыток настроить резкость, Инна поняла, что становится только хуже, и в горле разрастается тошнота. Прижала разгоряченную щёку к спасителю и тихо замычала колыбельную. Это успокаивало, отрешало от этой жуткой агонии, что её внезапно настигла. Что это? Инсульт? Обморок? Когда тебе двадцать девять, самое время умирать.
Застонала. Как невыносимо плохо! Муть распространялась по телу волнами, застревала меж рёбер и давила на грудь.
По плечам мазнуло холодом. Зорину опустили на что-то мягкое, и мужской голос отдалился. Он всё время что-то говорил, ему отвечало женское скрипуче-писклявое сопрано.
Один силуэт сменился другим. Инне показалось, что картинка понемногу стала очищаться, и молоко растворялось в красной дымке. Затем и дымка ушла, открывая взору странное помещение, вовсе не похожее на академию.
Инна аккуратно приподнялась и похлопала ресницами, чтобы убедиться, что не бредит.
Это больше походило на гостиную комнату, но в очень строгом стиле. Мебель серо-белых оттенков, такие же стены, пол, и только акценты чёрного пластика на спинке стульев и торце столешницы.
Крепкий светловолосый мужчина с плохо просматриваемым лицом стоял в проёме и что-то раздражённо говорил рыжеволосой женщине. Та дула губы и на каждое слово кивала, спрятав руки за спину. Голова её почти лежала на груди.
Они говорили на непонятном языке. Зорина помотала головой, чтобы прийти в себя, но от этого тошнота накатила так сильно, что Инна перевернулась на бок и высвободила содержимое желудка на пол.
Женщина ахнула, мужчина громко крикнул что-то похожее на «вья» или «вия» и, грузно стуча каблуками, удалился.
Женщина вытащила откуда-то полотенце. Инна повернулась и озадаченно посмотрела на незнакомку. Влажная ткань заелозила по лбу. Незнакомка с волосами цвета охры бормотала себе под нос какие-то несвязные слова.
– Кто вы? – вытирая губы, простонала Зорина. – Г..де я? Ч..о в..ам нуж..о? – связки не смыкались, голос рвался, и буквы проваливались в пустоту.
Тяжёлая рука сомкнулась на запястье. Что-то чёрное и прямоугольное, не больше ценника в супермаркете, мелькнуло перед глазами. Женщина опустила странный предмет на внутреннюю сторону руки. Инна неосознанно закричала, когда увидела, как пятачок раскрылся и запустил тонкие щупальца прямо в её кожу, проникая внутрь, как живой организм. С щелчком он принял снова форму прямоугольника, но под кожей теперь явно просматривались тонкие синеватые жилы. Зорина кричала не от боли, а от недоумения.
– Ч..о вы делае..е?!
– Ктори ме, сидоэм… – в какой-то момент голос женщины переломился и перетёк в русскую речь. – Теперь ты будешь меня понимать, – она натянуто улыбнулась и отпустила руку.
Инна непроизвольно потерла кисть и попыталась вытащить странную кнопку. Кожа оттягивалась и болела. Это почти как себя ржавым ножом порезать. Крепко засела штуковина.
– Зачем это? Кто вы? – Зорина прочистила горло. Голос, наконец, стал крепче и не срывался.
– Называй меня Салли, – рыжеволосая брезгливо покосилась на перепачканный пол и снова попыталась улыбнуться. – И без паники, умоляю. Ещё один сеанс психотерапии я не выдержу.