Соберись, размазня.
Вздергивает бровь, делая вид, что не смотрит в сторону экс-врага, экс-любовника, несостоявшегося друга… Накалывает на вилку что-то из собственной тарелки, закидывает в рот и тщательно жует, вообще не чувствуя вкуса. Словно кусок пергамента.
Гарри ерзает рядом, пытаясь делать это незаметнее. Почему-то дышится легче, когда Драко понимает: волнуется. Эта гриффиндорская скотина волнуется и переживает, и, может быть…
Теплая ладонь робко касается колена под столом, и Драко вздрагивает, роняя вилку. Оттолкнуть, отпихнуть, плюнуть в лицо. Да что он о себе возомнил… Опускает руку, чтобы потихоньку (им же не нужно шокировать всея Хогвартс, не так ли?) осуществить задуманное. Но тонкие пальцы тянутся к его пальцам. Несмело, трепетно, нежно. И сердце пропускает удар, а ладони потеют, и хочется долбануть Авадой, вот прямо сию же секунду, чтобы не смел издеваться, играть, чтобы…
— Прости меня, Драко, — шепчет мальчишка, все еще глядя прямо перед собой. У него даже губы не шевелятся, но Драко слышит, как если бы голос звучал прямо в его голове. — Я не должен был, не хотел. Я же решил, что для тебя как игрушка, которая вот-вот сломается. Думал, тебе все равно. И в мыслях не было… не смел и мечтать, понимаешь?..
Драко медленно выдыхает, аккуратно отодвигая тарелку. Гарри трет виски, снимает и снова надевает свои дебильно-круглые очки, губу кусает.
— Не молчи, ладно? Никто не услышит. Я просто… не могу без тебя. Никак не могу, не получится. Уж думал и в Дурмстранг перевестись, но так еще хуже. Скажи что-нибудь? Или все неправда, и у тебя с Блейзом и правда… Но он…
Малфой наконец-то разворачивается к нему, смотрит едко и пристально, с какой-то отчаянной злобой.
— Ты и правда такой идиот, - наклоняется, опаляя жарким шепотом ухо, невесомо трогает мочку губами. - Теперь каждый завтрак, обед и ужин ты будешь сидеть здесь, понял?
И, дождавшись ошалело-счастливого кивка, запускает пальцы в лохматые темные волосы на затылке. А потом трогает обветренные, искусанные губы губами в полной, почти космической тишине. Целует прямо посреди Большого зала. При всех. Не скрываясь.
========== Часть 8. ==========
— Ма-альчик мой, внимательнее. Посмотри, видишь что-нибудь? Ну же, не молчи, мы все хотим знать…
Гнусавый дребезжащий голосок Трелони пробивается сквозь плотный и громкий гул в голове. Драко моргает с усилием, отодвигаясь от подернувшийся мутной мглой хрустального шара. С подозрением смотрит на ерзающего на соседнем стуле Забини. Его рук дело? Или, может быть, шуточки Пэнс? Точно не Гойла, слишком уж туп, но…
— Ми-илы-ый, — Трелони пищит рассерженной пикси, вынуждая почти половину класса, скривившись, зажать уши. — Не хочешь поделиться с нами видением?
Видением?.. Драко глотает насухую, гоня от себя вид припухших губ и больше обычного взлохмаченных вихров на голове, и глаз таких задумчивых под стеклами дурацких круглых очков, и тихий-тихий шепот раскаленной иглой под свод черепа: “Люблю тебя. Только тебя и люблю. Всегда… Драко…”.
Наверное, Сивилла бормочет что-то еще, потому что Блейз незаметно пихает под партой локтем, призывая очнуться. Драко вздрагивает, испуганно отдергивая пальцы, которые зачем-то прижимает к губам, все еще, кажется, хранящим фантомный вкус…
— Не было никакого виденья. Я просто задумался, — и опрометью — прочь из класса, от ехидных шепотков, из-под насмешливых взглядов, подальше от одного единственного — ярко-зеленого, чуть рассеянного и задумчивого.
Не смотреть, не видеть, как щурится в немом подозрении, как закусывает невольно губу, не помнить… забыть, что он знает… уже знает их мягкость… их вкус.
Мерлин, да что же такое-то…
>… …<
Зелья.
Драко умудряется почти расплавить котел под монотонное бормотание Снейпа, все время спотыкаясь взглядом о лохматую макушку и поблескивающие тревожной зеленью глаза из-под нелепых очков.
Эти взгляды снова и снова. Робкие, осторожные, быстрые, как мечущийся над квиддичным полем снитч.
Какого боггарта ты пялишься, мальчик-который-выжил? ЧТО. ТЕБЕ. НАДО?! Во имя Мерлина, Поттер.
Быть может, — в больничное крыло к Помфри? Какая-то настойка или зелье. Но как объяснишь? Нелепое видение из хрустального шара на Прорицаниях? Из шара, который всегда привык считать не больше, чем глупой стекляшкой. Видение, что теперь преследует и наяву, заставляет дрожать пальцы и мысли путаться клубком тех самых странных лиан из оранжереи Стебль. А еще губы пересыхают и трескаются от желания…
Желания попробовать наяву.
И будто кто-то незримый (или скрытый под мантией-невидимкой?) все время будто шепчет прямо в затылок. Шепчет и шепчет хрипловатым как ото сна голосом: “Драко. Дра-ако”.
Гарри Поттер, как же я тебя ненавижу.
Почему Темный Лорд так просчитался и не смог покончить с тобой раз и навсегда? Еще тогда, годы и годы назад?
Это было бы почти счастье — Хогвартс без Поттера. И его, Драко, жизнь без вечных стычек и ехидных насмешек? Без непожатой руки. Без ярких немигающих глаз близко-близко, когда сгребает за ворот мантии, прижимая к стене, когда смешиваются дыхания, и раздраженное шипение сливается воедино, как губы в поцелуе.
Хогвартс без Поттера. И сразу без перехода зачем-то — острая ноющая боль и странная тянущая тяжесть где-то внутри.
Драко морщится, прикусывая губу. Просто это было бы очень скучно. Пресно и серо.
>… …<
Хогсмид.
Наверное, он выбирается из Хогвартса, потому что за стенами замка - настоящая метель воет раненой хвосторогой, и холодно так, что зубы выбивают дробь, а тело коченеет и моментально теряет чувствительность.
Долго бредет сквозь вьюгу, потом давится кислым сливочным пивом в “Трех метлах”, зачем-то заглядывает в “Сладкое королевство”, но быстро сбегает, заметив прижимающуюся к Забини Пэнси.
Не до них сейчас. Вот совсем.
В маленькой лавочке с древними свитками и пыльными книгами с истончившимися хрупкими страницами пахнет воском и пылью. А еще здесь так тихо, что звенит в голове, и Драко выдыхает, прислоняясь затылком к одному из стеллажей. Можно поискать здесь те самые книги по трансфигурации, о которых рассказывал отец, а еще легенды про древних драконов, что когда-то, еще в детстве, слышал от крестного… Можно попробовать просто не думать о том самом…
Том самом, что шагает из-за угла, потирая рассеянно свой легендарный шрам и совсем не глядя по сторонам, потому что налетает грудью прямо на Драко, сбивая с ног, впечатываясь всем телом.
Руки по инерции обхватывают худое тело врага, на секунду прижимают. И Драко больше не дышит. Совсем.
— Малфой, - испуганно, с вызовом, вздергивая подбородок. И так похож на топорщащего крылышки крошечного дракончика, что хотелось бы смеяться, если бы так не ломило пальцы от желания сомкнуть на этой смуглой шее и давить, сжимать… гладить, ласкать, пока не закроет глаза, пока не выдохнет его имя гортанным стоном…
Отшатывается, отдергивая руки, пряча дрожащие пальцы в карманы мантии. Цедит высокомерно:
— Чего тебе, Поттер?
А тот близко-близко и пахнет так, что Драко дуреет. Пахнет чернилами, какими-то травами, и самую чуточку (почему-то) — лакричными палочками. Губы искусанные, припухшие, и весь он так близко, что можно рассмотреть каждую пору на коже, каждую по-девчоночьи загибающуюся черную ресничку, каждую черточку на радужке.
— М-малфой, т-ты ч-чего? — Драко не понимает, почему вдруг начинает заикаться этот гриффиндорский придурок, как вдруг обнаруживает свою руку, разглаживающую чужую мантию на плечах, скользящую по груди, подцепляющую кончиком пальца пуговку на рубашке…
Мерлин всевышний, может быть, Забини незаметно подлил Дурманящей настойки в тыквенный сок за завтраком, а он не заметил?
Поттер дышит рвано и глубоко, а потом чуть качается вперед. Так, что сухие губы на мгновение, не больше, прижимаются к губам, и словно молнию пускают вдоль позвонков, и колени слабеют. И сил хватает только на незаметный шаг назад, чтобы исчезнуть в серебристом вихре аппарации.
>… …<
Хогвартс.
Ветер на галерее пугающе завывает, темные тени по углам кажутся затаившимися Пожирателями, что нагрянут в школу со дня на день и сравняют все тут с землей. Каким-то чудом продрогшему слизеринцу удается не заорать, когда одна из этих теней действительно отделяется от стены, преграждая дорогу.
— Ты никуда не пойдешь, пока мы не выясним все, — хваленая львиная храбрость, безрассудная отвага в действии.
Драко гулко глотает, опуская ресницы.
Уйди, Поттер, просто уйди. Пока я могу, пока я держусь.
— Поттер, исчезни, — звучит как-то просяще и жалко. Кривится брезгливо, но мальчик-легенда, кажется, не замечает. Или игнорирует. Будто ему просто плевать. Будто все это — так же естественно и легко, как сигануть на спину гиппогрифу и умчаться на нем за облака…
— Драко…
Имя, выговоренное этими губами, как удар бладжером в спину с размаха. Выбивает мысли и воздух, почти лишает сознания.
Поттер, уйди…
— Мне не могло показаться, и ты сейчас не сбежишь. Не после того, как я в ледышку почти превратился на этом сквозняке, не после того, как ждал… Не надеялся даже, но ждал.
Что там лепечет этот очкастый придурок?
— Мне не могло показаться, — повторяет упрямо, ступая ближе. Почти что вплотную.
И правда замерз, как-то отстранено думает Малфой, чувствуя чужие пальцы, скользящие по шее. Но дыхание на губах — обжигает. И губы, Мерлин, губы… лучше, чем в видении. Вкуснее, ближе. Настоящие.
И в голове плывет от касаний рук, поцелуев, от громкого захлебывающегося шепота куда-то в краешек рта. Сводящего с ума, пьянящего, заставляющего сомневаться в реальности происходящего: “Только тебя, Драко, всегда… Не смел… и не думал. Ну же, Драко, ответь. У тебя сейчас сердце из груди вырвется, так стучит”.
“А ты поймаешь, ты же ловец”, — крутится какая-то глупость на языке, и Драко зарывается-таки пальцами в темные волосы, раздвигает языком искусанные губы.
А другая рука хватается за плечо, будто пытается удержаться, не дать улететь высоко-высоко. Та самая рука, которую Гарри Поттер однажды, давно-давно, отказался пожать.
========== Часть 9 (Джордж/Фред) ==========
Комментарий к Часть 9 (Джордж/Фред)
Джордж/Фред
— Последняя ночь, братишка. Вряд ли мы выберемся из этой переделки живыми, будем судить трезво, — Фред усмехнулся невесело, привычно запуская пальцы в волосы брата — чуть мягче его собственных, мягче и ярче на каких-то полтона.
— Язык тебе вырву, Фредди, — буркнул Джордж и потянулся к губам, будто и правда собираясь осуществить задуманное.
Каменные стены, нависающие, давящие в темноте тайного прохода за одной из статуй замка, в который раз за последние минуты вздрогнули и одновременно будто горько так застонали. Откуда-то сверху посыпалась пыль, какая-то дрянь, напоминающая штукатурку, засохший помет летучих мышей, прочий мусор…
— Защитный купол, Безухий. Похоже, он на последнем издыхании, еще пара минут, и…
— Трусишь, братишка? — Джордж тихо засмеялся, безотчетно притягивая близнеца все ближе, стискивая все крепче. — Мы справимся, Фредди, я обещаю. Мы справимся, слышишь?
У его губ вкус мела, пыли и каких-то орехов. Поцелуй получился легким, почти целомудренным, почти невесомым. Как призрачное касание крыльев бабочки, вспорхнувшей с покрытого росой цветка у Черного озера на рассвете. Как тем утром, когда они впервые ночевали не в собственной спальне и всю ночь до рассвета пили друг друга. Пили, не в силах насытиться, не в силах оторваться друг от друга, не в силах разжать сплетенные пальцы или разделить сплетенные тела. Одинаковые до ужаса, страха, до абсурда и непонимания.
— Ты никогда мне не врал, — прошептал Фред, и в ломком голосе не было вопроса, — лишь страх пополам с тревогой, что отдались у Джорджа в груди ноющей болью. — Обещай, что не бросишь. Обещай мне выжить, Безухий. Можешь оставить где-нибудь второе ухо, если приспичит, но обещай мне пережить эту ночь.
Улыбка близнеца ярче, чем солнце тем утром над озером. Солнце, что выползало из стылых вод медленно и лениво, лаская бледную кожу спящих братьев теплыми лучами.
— Эй, ты чего? — ерошит ласково волосы, целует торопливо холодные скулы и прижимает к себе, прижимает.
— Если с тобой что-то случится…
Фред не успел закончить, хотя близнец и так все понял без слов, потому что их чувства — это их лица, это отражение в зеркале, это единое целое.
Грохот такой, будто рухнуло небо, расколовшись на части, рухнуло, погребая под собой Хогвартс, сметая вековые стены, будто солому, кроша огромные каменные блоки в невесомую пыль.
— Вот и все, — серый шепот и пальцы, стискивающие ладонь, впился ногтями до крови, выдохнул быстро и рвано. — Начало конца.
— Да что с тобой, Фредди?!
Джорджа мелко трясет, и хочется надавать брату оплеух, хочется схватить в охапку и аппарировать куда-то подальше, на другой конец мира, хочется впиться в губы губами и пить, глотать его ужас, отчаяние, безысходность.
Забрать себе его боль.
— Я чувствую, Джорджи. Прости, просто чувствую, вижу. Эту бледную тень, что стоит за спиной, нависает и дышит холодом в шею. Он пришел за мной, понимаешь?
— Дурак! — слабый шлепок по щеке, и тут же губы принялись зацеловывать место удара, будто извиняясь, успокаивая, моля. — Никогда не говори больше такое. Ты же знаешь, чувствуешь. Фредди, я не смогу. Даже думать не хочу. Все будет хорошо, слышишь? Я не позволю…
Руки путались в волосах, и шепот сливался со стонами. И война, Пожиратели, даже магия — все это исчезло куда-то, растворившись в первозданном хаосе, не осталось ничего и никого. Только Джордж. Только Фред. Только две части единого организма, только двое, что никогда не умели (не могли) быть где-то раздельно. Только двое, что всегда принадлежали друг другу. Двое, что были своим собственным миром. Думали вместе, дышали. Были.
“Люблю тебя, Джорджи. Люблю. Помни это всегда”
“Мерлин, Фредди… Мой Фредди. Никому не отдам, слышишь?”
>… …<
А потом не осталось места для слез или страха. Потому что в замок ворвались Пожиратели и великаны, где-то на верхних этажах призраками смерти метались дементоры, а детеныши Арагога, каждый — не меньше магловского автомобиля, лезли из проломов в стенах, бросаясь в самую гущу битвы.
Не слышали друг друга в этом светопреставлении. Но слова и не были нужны — просто чувствовать плечом тепло брата, просто видеть хоть краем глаза: вот он, живой, на ногах, просто слышать его звенящий голос, выкрикивающий очередное заклинание, видеть Пожирателя или паука, падающего замертво, не успевшего добраться, не сумевшего навредить.
Ни один из них не понял, когда и откуда появились Рон с Гермионой, а еще заблудший старший братец. Перси, что попытался спрятать глаза и пробормотал что-то, смущаясь. Фред подскочил, стиснув в объятьях, Джордж отсалютовал с другого конца коридора своей палочкой. В семье Уизли прощать принято быстро.
Фред замотал головой, высматривая их вихрастого друга, хмурился все сильнее, потому что если Рон и Гермиона здесь, если с Поттером что-то… Какая надежда у магического мира без него, без героя пророчества?
— Не волнуйся, Гарри где-то с Малфоем. Нашли последний крестраж… — успокоила девушка, умудрившись перекричать грохот битвы. Усмехнулась вспыхнувшему в бледно-голубых глазах испугу. — Малфой на нашей стороне, с ним Гарри в безопасности, поверь мне. Драко за него глотку любому…
— Герм, Фредди, хватит болтать. О любовных похождениях нашего героя ты ему потом доскажешь, ага? — хохотнул Фредди, сшибая ступефаем очередную лезущую на них гадость.
Рон швырнул в сунувшегося следом Пожирателя Трансфигурирующим заклятием. И в этот самый миг все рассыпалось вдруг на куски. Джордж почувствовал, как закручивает воздушная воронка от ударной волны после взрыва, что, видимо, разнес стену с этой стороны замка. Его потащило вглубь разрушенного коридора. Щебенка и обломки камней сыпались сверху, покрывая тело ссадинами и порезами.