— Не-не-не, чувак, погоди, — Феликс мотает головой, чуть удобнее устраиваясь на столе. Вообще-то рядом есть куда более удобный стул, но омега отчего-то всегда занимает собой именно этот почетный край столешницы. — Я не говорю о всяких модных, дико навороченных шмотках, которые порой смотрятся тотально нелепо и крайне неудобны. Я говорю о брендовых вещах. Они, типа, сделаны из дорогих качественных тканей, в меру украшены, гладко и по размеру сшиты, — перечисляет Лукашевич под внимательным взглядом. — Так что дело не в комфорте. Это типа самая удобная одежда, которую часто делают по личным меркам, и отказываться от нее глупо.
Кику кусает кончик ручки и задумывается. Во всяком случае, выглядит он задумчиво, но на деле лишь смотрит на этого омегу. Он давно уже перестал задаваться вопросом, почему тот приходит именно к нему после рабочего дня, а не спешит отдыхать домой. Кику и правда этого не понимает, но без Феликса рядом становится как-то пусто и слишком тихо. Не то чтобы Хонда не любил тишины, вовсе нет, и все же есть что-то неправильное в тишине без Феликса.
— Хм, — он тянет это спустя долгих несколько секунд, когда взгляд успевает проскользить по угловатой, тонкой фигуре и плавному изгибу спины. — Возможно, в таком случае поступок действительно глупый, — соглашается он и встречается взглядом с зелеными глазами, которые смотрят на него в упор. Феликс улыбается чему-то своему, он часто так делает, витая в облаках, а Кику все пытается угнаться за ним, понять взбалмошный ход его мыслей. — Однако своя одежда может так же хранить воспоминания о чем-либо, — снова предполагает он.
Феликс хмыкает и спрыгивает на пол, обходя кругом стол и зависая рядом с Кику. Тот смотрит несколько удивленно, как тонкие холенные руки проводят по лацкану пиджака, и чувствует запах духов и приглушенный запах омеги. От Лукашевича пахнет приятно, Кику давно это отметил во время множественных разговоров. Он не был альфой, чтобы как-то реагировать на этот запах, но без проблем мог понять, что аромат ему нравится. И теперь этот самый аромат витает совсем рядом, оседает на пиджаке, а Феликс вдруг наклоняется ниже.
— Интересная мысль, чувак, — тянет он, окончательно нарушая личное пространство.
Кику и понять не успевает, как тонкая ладонь зарывается к нему в волосы и тянет к себе. На губах горит поцелуй, трепетный, испуганный, нежный, потому как, несмотря на напор ладони, Феликс действительно боится.
— Теперь ты типа будешь думать обо мне, когда наденешь этот пиджак снова, — кидает он шепотом и скрывается за дверью, прежде чем яркое смущение вспыхнувшее на щеках, выдаст его с головой.
Кику сидит в ступоре и молча касается губ на которых еще горит поцелуй. От темно-синего пиджака тянет духами и этим слабым омежьим запахом. Запахом Феликса. Хонда вдыхает поглубже и нервно сглатывает собственное смущение. Что ж, такое он точно вряд ли забудет.
Комментарий к Глава 10. Любовь?
https://vk.com/wall-141841134_128
========== Глава 11. Советчики ==========
— А вот, собственно, и мой дом.
Ваня, чуть пьяный после посиделок в баре, добродушно открывает дверь в святая святых, свою родную обитель. Дверь распахивается слишком сильно и громко шмякается об стену, от чего Брагинский матерится, но уже секундой позже громко хохочет.
— Бдум-с, — копирует он забавный звук со слишком серьезным видом, и смех раздается уже за порогом, где стоит не менее пьяный Драган.
Он заходит внутрь вслед за Ваней, а многострадальная дверь с грохотом закрывается за ним, так что звякает небольшой колокольчик на стене.
Вообще эта встреча изначально носила абсолютно деловой характер. Брагинский в назначенный день должен был встретиться с Калишем, чтобы внести последние коррективы в будущую статью и утвердить ее для печати. Все пошло не так еще в тот момент, когда на подъезде к зданию редакции у Брагинского вдруг зазвонил телефон. Жизнерадостный Штефан объявил, что встреча переносится в ближайший бар, и общаться Иван будет ни с кем иным, как с Драганом, взявшимся за статью, так как он — Калиш, — немедленно должен улетать по делам. Брагинский тогда в очередной раз проклял статью, журнал, его главного редактора и, заодно Альфреда, которого вообще проклинать стало привычкой. В конце концов, статья же была про него? Значит, Джонс и был корнем всех проблем. Однако к назначенному бару Ваня все же поехал.
Драган уже ждал его на месте за кружкой пива, что само по себе было весьма странным для деловой встречи. Ваня, помятуя о том, что Милошевич весьма напомнил ему небезызвестного Джонса, поспешил натянуть на себя самый серьезный вид и возжелал разделаться со всем побыстрее.
— Ну и рожа у вас, товарищ Брагинский, — первым делом совсем не по деловому хмыкнул Драган. — От такого выражения есть только одно средство… Бармен!
И бармен подошел и принес опешившему Ване кружку пива. А потом еще одну, пока Брагинский внимательно вчитывался в статью и не мог найти в ней ни одного изъяна. И еще одну, когда, подписав утверждение статьи, Ваня уже вовсю беззастенчиво болтал с этим абсолютно нетактичным, но интересным альфой. Драган оказался человеком весьма занимательным, и слово за слово разговор пошел сам. Брагинскй и сам не заметил, как легко пролетело несколько часов, и только темнота за окном оповестила, что надо бы возвращаться домой.
— А хочешь в гости? — значительно повеселевший Ваня больше даже не пытался натянуть на лицо серьезное выражение.
— А давай, — согласился Драган.
Так они и приехали к Брагинскому домой. Милошевич казался давним другом, настолько легко было с ним общаться, да и общих интересов было до потрясающего много. Сказывалась и выпивка — Ваня давно уже не имел возможности нормально расслабиться в связи с постоянной нагрузкой в жизни, а потому Драган стал настоящей отдушиной. Брагинский даже не задумывался, как он выглядел со стороны с альфой — Милошевич воспринимался исключительно как очень хороший друг.
— Миленько у тебя, — усмехается тот, присаживаясь на диван и вытягивая ноги.
— А сейчас станет еще милее, — кричит с кухни Брагинский.
— Если ты выйдешь ко мне только в фартучке, учти, я занят! — со смехом отвечает Милошевич.
Но Ваня уже показывается из-за угла. Без фартучка, но зато во всей остальной своей одежде.
— Нет уж, у меня есть нечто получше фартучка, — он машет парой бутылок с водкой и закуской, так что Драган довольно кивает продолжению внезапной пьянки.
Этот вечер становится просто идеальным во всех его смыслах. Брагинский искренне наслаждается обществом приятного человека, потягивает водку из рюмки, что позволяет себе нечасто, но в такие дни запросто, и сам болтает обо всем. И нет рядом никаких Альфредов, нет его внезапных подарков, цветов, чрезмерного внимания…
Среди смеха вдруг звонит телефон. Брагинский с недоумением смотрит на экран мобильного, где горит незнакомый номер, и хмурится.
— Пжди, пжалста, — брякает он, едва ли ворочая языком, после чего нажимает на кнопку вызова. — Иван Брагинский на проводе, — вальяжно произносит он, раскидываясь на собственном диване точно царь на троне.
— Ванечка? — раздается на другом конце. Ванечка аж воздухом давится, на секунду думая, что словил белочку, раз ему уже и в телефоне мерещится голос Альфреда. — Это я, Ал.
Видимо не мерещится. Ваня сглатывает, старается успокоиться и найти среди пьяного разума остатки трезвого себя, чтобы ненароком не ляпнуть ничего лишнего.
— Откуда у тебя этот номер? — голос звучит намного строже, чем секундами ранее, а в трубке явно теряются.
— Я выпросил его у Оливера перед встречей, — необычно тихо для самого себя отвечает Джонс. — Ну, мало ли, мы бы разминулись и не смогли бы найтись, — оправдание звучит жалко и натянуто, Брагинский даже сейчас понимает, что истинная причина была в том, что Альфреду позарез нужен был номер Вани, а тут представилась замечательная возможность получить его.
— И что тебе надо? — довольно резко продолжает допрос Брагинский.
Драган рядом внимательно слушает каждое слово. То ли профессиональная привычка, то ли личный интерес, но своего взгляда с Ивана он не сводит.
— Ну… Я просто хотел сказать, что ты мне нравишься.
Ваня закипает. Сказывается еще и алкоголь, который подначивает зарождающееся раздражение. Сказывается чрезмерная навязчивость, которая у Ивана уже в печенках сидит.
— Альфред. Я уже отвечал, что думаю на этот счет, — голос Ивана буквально звенит от злости.
— Но…
— Хватит. Просто оставь эти мысли и найди себе кого помоложе и доступнее, — не слушая возражений продолжает Иван.
— Но Ванечка, — лепечет Джонс. Даже для его жизнерадостности и самоуверенности видимо есть предел.
— Никаких «Ванечка», Ал. Я все сказал.
Иван уже тянется, чтобы сбросить вызов, и все же слышит последние слова, которые больно бьют в сердце:
— Мне все равно нужен только ты! Так что я не оставлю попыток!
Связь обрывается и наступает полнейшая тишина, в которой Ваня откидывается на спинку дивана, а Драган внимательно и с ухмылкой смотрит. Он слышал весь разговор — динамики телефона достаточно громкие, чтобы не слышать, да и во время интервью с Альфредом он многое успел понять об этом человеке.
— Целеустремленный парень, — протянув Ване рюмку, говорит он чуть погодя.
— Это его худшее качество, — вздыхает Брагинский.
В нем нет больше былого раздражения, есть только усталость и странная боль в голосе.
— Так почему бы не начать встречаться? — эти слова бьют как обухом по голове, так что Ваня удивленно косится на Драгана, но потом все же успокаивается и задумывается.
— Альфред — ребенок, — неторопливо начинает Брагинский, опрокинув в себя водку и заев ее яблоком. — У него семь пятниц на неделе, он слишком несерьезный, слишком маленький… Нет, дело даже не в этом. Я для него слишком взрослый, — вздыхает он. — У него вся жизнь еще впереди, так пусть поищет того, с кем будет счастлив.
— А вдруг он будет счастлив только с тобой? — Милошевич все так же усмехается.
— Да куда там. Он меня и не знает толком, но все твердит свое «люблю»… уже больше года, наверное, — отмахивается Ваня.
— Интересно, — Драган откидывается на спинку дивана. — Знаешь, как я познакомился со Штефаном? — вдруг спрашивает он совершенно неожиданно.
— Наверное, на работе? Он твой начальник, ты рядовой работник, роман, все дела, — предполагает Брагинский, но Милошевич лишь качает головой и смеется.
— Ты бы знал, сколько людей думают так же, — чуть успокаивается он и продолжает. — На самом деле мы встретились на дискотеке у общего знакомого. Напились, переспали, провели одну из самых потрясающих в моей жизни ночей, а на утро я вспомнил, что должен был ехать на собеседование, на которое уже безбожно опоздал. Знаешь, это был мой последний шанс найти нормальную работу, потому что денег больше не было, за квартиру платить было нечем, и предложение с работой, как назло, оказалось последним, во все остальные места меня уже не взяли, — Драган отпивает еще немного алкоголя, пока Ваня терпеливо ждет. — Ты бы видел лицо главного редактора, когда к нему завалился предполагаемый новый сотрудник с опозданием на час, весь взмыленный, растрепанный, с запахом перегара и засосами на шее, которые этот же главный редактор и оставил прошлой ночью. От меня в тот день все сотрудники на входе шарахались, а секретарь не хотела в кабинет к начальнику пускать, однако же, — Драган разводит руками в стороны. — Я это все к тому веду, что у судьбы странные шуточки, и она лучше знает, кому с кем быть. Ты бы задумался над этим. Тем более, раз за год ты так и не удостоился нормально отшить Альфреда. Что-то это да значит.
Драган замолкает, пока Ваня неторопливо обдумывает все услышанное. Что ж, Милошевич определенно в чем-то прав. Во всяком случае, возможно у судьбы и правда имеются свои планы.
***
— Ух ты, как все запущенно, — так говорит Гилберт, стоит ему переступить порог знакомого дома и увидеть в нем мечущегося Мэтта.
У Байльшмидта есть свои собственные ключи от двери, а потому Уильямс не успевает привести в порядок ни себя, ни свой дом, где царит настоящий хаос. Гилберт знает Мэтта уже очень давно, а потому прекрасно понимает, откуда весь этот бардак и что примерно творится с Уильямсом.
— Вот же черт… — тот останавливается посреди этого взрыва из вещей, техники и прочего содержимого шкафов и тихо ругается. Он сам позвал Гилберта именно сегодня к себе домой. И сам же благополучно про это забыл. — Пойдем на кухню, там все менее… — Мэтт даже слов подобрать не может, просто тянет Байльшмидта к кухне, где торопится заварить чай и отогреть своего гостя после ледяной улицы.
— Так, а теперь расскажи, что же тебя так взволновало? — это Гилберт спрашивает спустя еще пять минут, когда Мэттью, наконец-то перестает строить из себя заботливую хозяюшку и усаживается напротив, предварительно поставив на стол чашки и вазочки с печеньем.
— Черт… — раз в сотый за вечер говорит Мэтт и мотает головой. — В общем, Гил, у меня, кажется, проблема… — Уильямс говорит это скованно, словно признается отцу в прогуле школы.
Байльшмидт хмыкает и ждет продолжения. Он привык, что Мэтт загоняется из-за всякой ерунды, и его достаточно просто направить в нужное русло, чтобы он сам вырвался из мыслительной каши. Поэтому и теперь вряд ли случилось что-то серьезное. Быть может, Мэтт случайно забрал чью-то вещь по невнимательности и возомнил себя вором или еще какой-нибудь бред. Во всяком случае Гилберт не рассчитывает ни на что масштабное.
— Я… — Уильямс сглатывает и теребит нервно руки. — Я влюбился, Гил.
А вот теперь впору ронять на пол челюсть. Гилберту не хватает тактичности, чтобы скрыть удивление, но он все еще не понимает, зачем вокруг этого столько волнения.
— В кого? — интересуется Байльшмидт. В голову ненароком закрадывается мысль, что Уильямс влюбился в альфу, тогда объяснилось бы столь странное поведение — однополые отношения у многих воспринимались весьма отрицательно.
— В Джеймса.
Гилберт нервно хмыкает и откидывается на стул. Уж лучше бы был альфа, потому как этот вариант просто в разы хуже и тяжелее.
Чаепитие проходит в молчании, пока Гилберт соображает, как вообще такое могло произойти, а Мэтт просто отвлекается на содержимое чашки. Но время идет, посуда пустеет, а потому Байльшмидт, чуть устаканив все у себя в голове, смотрит уже более уверенно и спокойно.
— Что ж, — тянет он, доставая пачку сигарет и протягивая одну из них Мэтту. — Это далеко не самый легкий вариант, — честно говорит он.
— Потому что Джеймс недолюбливает альф? — Уильямс улыбается несколько нервно. — Хотя нет, скорее потому, что он недолюбливает меня вообще… — закусывает губу он.
— Да даже не это самое страшное, — отмахивается Гилберт. В отличие от Мэтта он знает Джеймса достаточно хорошо после всех этих разговоров в курилке. — Джеймс вообще предпочитает встречаться с омегами.
На кухне повисает тишина на долгие несколько секунд, а потом ползет тихий, но откровенно веселый смех. Мэтт давится дымом, вытирает выступившие от кашля слезы с глаз и никак не может успокоиться от всей нелепости этой ситуации.
— Знаешь, Гил? — давится смехом он и едва ли произносит слова. — Я даже не понимаю, мне сейчас грустно от этого известия, или слишком весело от абсурдности происходящего. Только я мог так неуклюже вляпаться.
— Да брось. Ты же тоже вроде был по бетам, — пожимает плечами Байльшмидт. — Быть может, сама судьба свела вас вместе, чтобы сделать натуралами, — с гордым и величественным видом говорит он так, что Мэтт смеется еще сильнее.
— Мне нравится юмор моей судьбы. Определенно, дама веселая, — поддакивает он, так что не выдерживает уже Гилберт и смеется сам, трепя паренька по голове.
— Я это к тому, что все возможно, — усмехается чуть погодя он. — Понаблюдай пока за Джеймсом, поговори с ним. Глядишь, что-нибудь да сложится, а с неприятностями разберемся по ходу, — обещает Гил.