– Анатолий Александрович, не надо…
– Молчи… Ты моя.
Ему пришлось на время разжать объятия.
– Сейчас я принесу нам завтрак. Что-нибудь поесть и выпить. А ты… Ты сиди здесь и не смей никуда уходить. Я скоро вернусь. Сиди тихо, как мышь. Чтобы ты не убежала, я закрою тебя на ключ. Не скучай. Почитай что-нибудь из моей библиотеки.
Она привстала и проводила его долгим взглядом, пока он не скрылся за дверью.
«Господи, что же мне теперь делать? Надо бы посоветоваться с Еленой. Но как? Он запер меня. Что теперь будет? Но как он красив… И как вкусно от него пахнет. Этот аромат сводит меня с ума. Боже, неужели я тоже его люблю?»
Людмила еще долго разговаривала сама с собой, несвязанно шепча какие-то монологи. Ходила по кабинету. Руки нервно теребили косу. Подходила к высокой двери, пыталась ее толкать. Но тщетно… Она подошла к окну и тихонечко отодвинула портьеру. Она увидела, как Анатолий Александрович быстрыми шагами шел мимо клумб, по направлению к выходу, в сторону улицы. Его высокая фигура мелькнула за зеленью деревьев и пропала…
«Я пропала… – лихорадочно думала она. – Куда он поехал? Вдруг он вернется с супругой? Как мне сбежать отсюда? Может, в окно? Нет, здесь высоко – я могу зацепиться платьем. И вдруг меня увидят. Нет, будь что будет, но я дождусь графа и объяснюсь с ним. Я не должна…»
Оставим нашу юную героиню наедине с ее душевными терзаниями. Поверьте, это были лишь первые, по-настоящему серьезные рассуждения Людмилы, но, увы, далеко не последние. Оставим Людочку и проследим за графом Краевским.
Покинув кабинет, граф направился прямиком к кухне. Там он увидел рыжеволосую, тучную Нину, которая варила какую-то кашу на плите. Та от удивления уронила половник.
– Анатолий Александрович, вы вернулись? А Руфина Леопольдовна?
– Нет, я здесь один, по делам, – сухо произнес он и вышел.
Краевский понял, что прислуга была не готова к появлению господ, и глупо было бы ждать приготовления хорошего завтрака, а равно и обеда. Он взял извозчика и поехал в ресторан своего старого знакомого, купца, дослужившегося до дворянского титула, Ерофея Козлова. Он заказал у Козлова приличный завтрак, взял две бутылки темной мадеры, фруктов. Щедро расплатился, уловив понимающий и поощрительный взгляд владельца ресторана, который взялся обслужить графа лично. Анатоль немного подумал и распорядился привезти ему к пяти часам и обед на две персоны. По дороге Краевский заехал в цветочный салон и купил роскошный букет белых роз.
«Надо бы купить ей новое платье, ее форменное похоже на панцирь, – вознамерился он. – Ладно, чуть позже. Она, бедняжка, наверное, заждалась меня. А уж, как соскучился я. Я не могу без нее ни минуты. Похоже, я сошел с ума».
Щелкнул замок, дверь отворилась. Он вошел в кабинет. Она сидела на краешке дивана. Её платье снова было застёгнуто на все пуговицы. Перед ней лежала раскрытая книга. Он узнал ее по обложке. Это было редкое, лондонское издание «Золотого осла» Апулея. Расширенными глазами она рассматривала в нем картинки.
– Отличный выбор, – рассмеялся граф. – Как быстро ты находишь нужные книги. Если хочешь, я потом тебе переведу отрывки. Или дам перевод Кострова. Об Апулее писал твой любимый Пушкин. Ты разве не помнишь?
– Помню, кажется… – она решительно захлопнула книгу. – Похоже, здесь много непристойностей.
– Милая, да без непристойностей наша жизнь была бы скучна и пуста, как каша без масла и соли, как обед без хорошего вина. Ты еще очень неопытна. Я только мечтаю открыть в тебе чувственность. Потому, что полюбил тебя. – Краевский подошел к книжному стеллажу и провел рукой по корешкам роскошных фолиантов. Он гордился своим собранием книг и считал себя начитанным и довольно образованным человеком. – Ты знаешь, чуть позже я покажу тебе другие интересные книги и картинки. Они у меня лежат не здесь, они в сейфе. Это – рисунки для взрослых. Ты ведь уже взрослая девушка?
– Я взрослая и потому, Ваше Сиятельство, Анатолий Александрович, именно свое пребывание здесь, я нахожу непристойным, – она решительно направилась к двери.
– Если ты уйдешь, я тут же рассчитаю тебя. И потом, я не дам тебе рекомендации, – он глянул на нее исподлобья.
– Как вам будет угодно, граф, – вспыхнула Людмила.
– Господи, что я несу… – он снова упал на колени и обхватил ее ноги. – Прости меня, Мила, от любви помутился мой разум. Я несу, что ни попадя. Я не то хотел сказать. Не это главное. Ты можешь уйти в любую минуту, ибо не раба ты мне и не крепостная. Но знай, что ты разобьешь мне сердце. И я умру от тоски. Или застрелюсь. Я обещаю, что непременно застрелюсь. Ибо, жизнь без тебя, подобна муке…
Он понимал, что то, что он сейчас говорил, выглядело слишком очевидным и глупым шантажом, тем шантажом, на который бы не повелась ни одна более или менее опытная дама. Ни одна, кроме наивной Людочки. Он успел изучить ее мягкий характер, а потому плел эту несусветную и наглую околесицу, в которой сам себе казался искренним и органичным. Да он и чувствовал так! А потому верил сам и заставлял поверить её. В его серых глазах мелькнули слезы.
– Но, Анатолий Александрович, вы же женаты, – в какой раз твердила она очевидное.
– Я женат. Увы. И женитьба моя состоялась не по моей воле. Я не люблю свою жену. Ты не можешь этого не чувствовать. Любить эту женщину… Это, это… даже смешно, – он закусил кулак и зло рассмеялся.
– О, не говорите так. Это нехорошо. У вас же дети…
– Мила, пожалей меня. Будь снисходительна. Я умоляю. Жизнь наша так коротка, чтобы пренебрегать священным даром, называемым любовью.
Она остановилась. Её душой овладело сильное смятение.
«А может, он прав? Если я уйду, то кому из нас станет хуже. Я ведь тоже… теперь не смогу без него».
– А она, ваша жена и Капитолина Ивановна, и все они, они точно о нас не узнают?
– Ни одна душа…
Она вернулась и села на край дивана.
– Господи, Мила, я же принес нам завтрак. И цветы…
Он открыл красивые коробки с вкусно пахнущей едой и достал из шуршащей упаковки роскошный букет белых роз.
– Это мне? – не веря своим глазам, произнесла Людмила.
– Конечно тебе, любимая!
Как и все женщины, Людочка уткнула свой маленький носик в середину букета и закрыла глаза.
– Они тебе нравятся?
– Очень… Я обожаю цветы.
– Я буду тебе их дарить каждый день, – вдохновенно обещал он.
Да, граф умел ухаживать за женщинами. Он был известный виртуоз в деле соблазнения женских душ. И потому, такая юная, мечтательная и наивная особа, какой была Людочка, не могла не очароваться этим опытным ловеласом. После цветов Людмила уже и не помышляла о бегстве. О чем она думала? Да, ни о чем. Она жила счастьем, которое ей принесла внезапная и пылкая любовь графа. И пила это счастье большими и жадными глотками.
Сначала они завтракали. Краевский сам заварил турецкий кофе и разлил его по фарфоровым чашечкам. Он сам намазал свежайшее вологодское масло и черную икру на белые и хрустящие ломтики французского батона. Разложил на тарелке тонкие лепестки Пармской ветчины и швейцарского сыра, крупные яйца. От запахов еды у Людочки вновь закружилась голова. Он подносил все эти деликатесы к её рту, она, смущаясь, кусала. О, как давно, она не ела чего-то вкусного. Чуть позже, словно фокусник, он достал бонбоньерку с шоколадными конфетами и коробочку фисташковых пирожных.
– А мороженое ты любишь?
– Очень…
– Я буду тебе его покупать. И фрукты, ешь фрукты… Смотри, какие свежие персики. Они заморские… Их привезли на пароходе из страны… Ах, впрочем, я забыл узнать у ресторатора из какой страны эти персики, инжир и виноград, – рассмеялся он, сверкнув белыми, влажными зубами.
– Анатолий Александрович, можно я просто посижу? Я… я не могу пока глотать. Мне много. Я плохо ела эти дни, а теперь… словом, я не могу более.
– Но, ты же ничего не съела… Господи, тебя здесь плохо кормили?
– Я привыкла.
Он сжал ее талию. И снова поцеловал в губы.
– Тогда мы выпьем мадеры. А вечером я принесу свой коллекционный коньяк.
Он подал ей бокал темной «кроновской» мадеры, напоенной ароматом моря и виноградной лозы.
– Мила, испей этого вина. Его называют «дважды рожденным солнцем». Оно доставлено с далекого и лесистого острова Мадейра, омываемого холодным водами Атлантического океана. Там очень солнечно и тепло. И там растет волшебная лоза, из которой получается этот божественный напиток, – говорил он проникновенным голосом, а ей казалось, что он рассказывает какую-то сказку.
Она сделала несколько глотков. Вино показалось терпким и вкусным.
– Пей еще, моя любовь, – говорил он, глядя на нее внимательным и зорким взором.
Его волновала ее реакция на вкус, мельчайшие полутона мыслей и чувств, которые она не умела скрыть. Спустя короткое время взор карих глаз стал бессмысленным. Она внезапно опьянела и смущенно улыбалась, глядя на него. Теперь ее взгляд стал смелее. Она снова захотела встать, чтобы посмотреть его книги, но отчего-то неловко рассмеялась. Её повело в сторону. Русая голова уткнулась в турецкую подушку, лежащую у подлокотника плюшевого дивана. Когда он приблизился к ней, она уже крепко спала…
– Поспи, моя любовь. Поспи. Тебе надо чуточку отдохнуть.
Он снял с нее поношенные туфельки, стараясь не смотреть на бежевые шелковые чулки. Они были заштопаны. А после он приподнял ее ноги и положил на диван. Легкое покрывало легло сверху.
«Надо все это немедленно заменить. И платье, и чулки… все…», – наш Анатоль был тонким эстетом.
Пока Людмила, очарованная каплями Бахуса и околдованная чарами Морфея, погрузилась в глубокий молодой сон, наш Дон Жуан решил уладить кое-какие мелочи. Он снова запер свой кабинет и спустился в хозяйственный флигель. Сначала он распорядился нагреть огромный котел, и приготовить в одной из гостевых спален ванну, и перестелить свежее белье…
Нельзя сказать, чтобы Елена и Нина не хватились новой горничной. Ее исчезновение было столь внезапным, что вся служащая братия не на шутку разволновалась уже к обеду. Больше других переживала Елена. Спокойным выглядел лишь дворник Степан.
– Может, она сбежала к матери или с ней что-то случилось? Надо послать записку городовому, – предположила Нина.
– Успокойтесь, бабы, – молвил чернявый Степан. – Не нужен городовой. В доме она.
– Как так в доме? – почти хором произнесли удивленные женщины.
– А так… И все… Более не скажу ничего…
Над столом нависла немая пауза.
К счастью, ближе к вечеру, Анатолий Александрович созвал всех слуг в хозяйственном флигеле. И выдал им следующее:
– Достаточно ли я вам плачу, господа? – строго начал он.
– Да… – раздался нестройный хор голосов.
– Нынче я заплачу вам чуть более ваших обычных жалований. Это будут премиальные за ваше трудолюбие и… молчание. С Людмилой все в порядке. Вы поняли меня?
– Да…
– Если хоть один из вас задаст глупый вопрос или пошутит, или сболтнет сдуру чего лишнего, я не только вас всех прогоню без единой копейки расчета. Я вас со свету сживу… Вы поняли? – он мило улыбнулся.
– Да.
С этих пор имя Людмилы не упоминалось вслух. Все делали вид, будто ее никогда и не было в этом доме.
Пока Людочка спала, граф перенес ее в гостевую спальню, расположенную почти напротив его кабинета. Людмила проснулась, когда за окном проступили легкие сумерки, а в саду запел соловей.
Сонный взгляд с удивлением обнаружил тканевую драпировку вишневого оттенка. Рука потянулась к ней. Пальцы аккуратно отодвинули тяжелую складку, ниспадающую на пол. Недалеко от нее, в широком кресле, сидел граф. Его красивая голова была запрокинута. Анатолий Александрович дремал, сидя в кресле.
«Где я? Это не его кабинет… Боже, он перенес меня в спальню. Неужели это спальня Руфины?» – тревожные мысли одна за другой пронеслись в ее голове, заставив сердце биться сильнее.
Она соскочила с мягкой кровати. Это была довольно широкая, арабская кровать, над которой, подобно восточному шатру, высился высокий вишневый балдахин. Здесь пахло какими-то благовониями, цветами и одеколоном Анатолия Александровича.
Он вздрогнул и тоже проснулся.
– Мила, ты проспала почти весь день, – со смехом попенял ей он. – Что ты будешь делать ночью? А впрочем, ночью нам есть, чем заняться…
Он так разволновался от собственных слов, что его рука потянулась к столику за коробкой английских сигар. Он нервно раскурил сигару, пламя спички осветило его внимательные глаза и загорелое лицо. Только тут Людмила заметила, что его густая шевелюра была зачесана назад, а волосы казались влажными. Вместо модного сюртука, широкие плечи охватывал мужской бархатный халат с отложным, отстроченным воротом. Через широкий вырез виднелись темные волосы. Людмила покраснела…
– Анатолий Александрович, как я здесь оказалась?
– Я перенес тебя спящую.
– Это спальня Руфины Леопольдовны?
– Вот еще! – фыркнул он. – В моем доме полно гостевых комнат. Как ты могла подумать? И давай договоримся: когда мы вдвоем, ты не станешь более упоминать имя… моей супруги. Хорошо?
Она в ответ молчала.
– Ну?
– Хорошо…
– А теперь, нам надо тебя помыть и переодеть.
Людмила вспыхнула.
– Мила, пойми, я люблю тебя, и ты не должна стесняться таких элементарных вещей. Пока ты спала, я приготовил ванну. Она находится здесь, прямо в спальне, в боковом будуаре. Здесь же есть и нужник. В этой комнате ты будешь пока жить. А далее… далее я что-нибудь придумаю. Я подожду тебя здесь. Приведи себя в порядок. Спешить не стоит. У нас впереди много времени. Правда, я пока не купил тебе новую одежду… Но я куплю ее на днях. А пока переоденься в одну из моих батистовых рубашек и шелковый халат. Все, что было на тебе – это колючее платье, передник, туфли, чулки – сними это. Я завтра же все это сожгу.
– Как же, сожжете… А я еще не рассчиталась с Капитолиной за это платье.
– Успокойся, любимая. Ты не станешь более нуждаться в деньгах. Я стану тебя содержать. У тебя будет много дорогих платьев и другой красивой одежды, – он взволнованно ходил по комнате и курил сигару. Иногда он останавливался, закладывал руки за спину и продолжал свой монолог: – Пока ты поживешь здесь, до начала осени. А после я сниму тебе квартиру. Повторюсь: ты ни в чем не будешь нуждаться…
Он потянул ее за руку и распахнул небольшую дубовую дверь. Перед глазами Людмилы оказалась комната поменьше с полукруглым стрельчатым окошком. Стены комнаты были оклеены розовой тканью, расшитой огромными лилиями и золотистыми стрекозами. Ровные стены поддерживались полированными опорами, инкрустированными тонкой резьбой. Потолок тоже казался деревянным и блестящим. Посередине комнаты стояла огромная медная ванна, полная теплой воды. Напротив висело овальное зеркало во весь рост. Его бронзовая оправа темнела выпуклыми женскими головками. Тут же располагался пузатый черный комод со стопкой полотенец и двумя кувшинами. Мягкий пуфик подпирал тонкие шелковые занавески, закрывающие высокое окно. Далее шла китайская ширма – Людмила догадалась, что за ней стоит фаянсовый нужник. Она разглядывала всю эту роскошь и не верила своим глазам.
– Здесь, в комоде, лежат пять сортов французского мыла, мочала, расчески и духи. Мила, ты помойся тем мылом, которое придется тебе по вкусу. А духи… Если позволишь, я сам выберу подходящий аромат. Договорились? И да, здесь, на вешалке, висит моя рубашка и халат. Принимай ванну, я тебя не потревожу.
Он затворил за собой дверь. Оставшись одна, Людмила присела на край ванны.
«Святая дева Мария, помоги… Богородице дево, радуйся, благодатная Марие, Господь с тобою; благословенна ты в женах и благословен плод чрева твоего… Господи, а дальше как? Я забыла… – шептала Людочка. – Молитвы тут не помогут. Он любит меня. А я? Я, кажется, тоже его люблю… Что далее будет со мной? Он же не женится на мне. А вдруг? Вдруг его католичка уедет из России? А он останется со мной. Я тоже рожу ему детей. А может… Может… она умрет родами? Господи, какой грех! О чем я только думаю…»