— Я проверю распорядок дня полковника.
____________
1. Эрвин Ойген Йоханнес Роммель (нем. Erwin Eugen Johannes Rommel, 15 ноября 1891 — 14 октября 1944) — немецкий генерал-фельдмаршал (1942) и командующий войсками Оси в Северной Африке.
2. Записки о Галльской войне Гая Юлия Цезаря — самая великая книга о войне в мировой литературе. Она писалась по горячим следам событий главным действующим лицом той войны, и в ней Цезарь-писатель равновелик Цезарю-полководцу и историческому деятелю. Это трагическая эпопея покорения огромной страны и столкновения цивилизаций.
3. Макьявелли, итал. Niccolò di Bernardo dei Machiavelli; 3 мая 1469 года, Флоренция — 22 июня 1527 года, там же) — итальянский мыслитель, философ, писатель, политический деятель, автор военно-теоретических трудов. Выступал сторонником сильной государственной власти, для укрепления которой допускал применение любых средств, что выразил в прославленном труде «Государь», опубликованном в 1532 году.
4. Джордж Элиот «Мидлмарч» — историческо-социальный любовный роман.
5. Поль Мари Верлен — французский поэт, один из основоположников литературного импрессионизма и символизма. «Романсы без слов» — книга его стихов.
========== Chapter 1: Berlin, Part One (4) ==========
Он собирался поговорить с Риттбергером, или как его там, черт возьми, звали на самом деле, но нужно было сделать это правильно. Стоило встретиться где-нибудь на нейтральной и тихой территории, но не так далеко от других людей, так как Риттбергер мог просто выстрелить в него и убежать или сделать какие-нибудь другие подлые вещи, будучи советским разведчиком. Юри вцепился в руль велосипеда, прищурившись из-за дождя, который стекал со шляпы и попадал в глаза. Он планировал тайную встречу с иностранным шпионом, но все, что приходило в голову, так это как Горацио Гринхоу-Смит однажды пригласил его покататься на плоскодонке по Черуэллу (1), а Юри умудрился упасть в реку, пытаясь залезть в лодку. А он был не тем, кто попадал в подобные ситуации.
Он приехал прямо из города в Трептов, в ту его часть, которую нацистское правительство скорее всего не хотело показывать иностранным дипломатам: кругом зияли разбитые окна, мелькали заколоченные двери и фасады магазинов. Если какие заведения и были открыты, то они все равно не имели ничего общего с привлекательным и вылизанным центром города. Юри сбавил скорость и остановился перед узким, грязным зданием; спешившись, он затащил велосипед на тротуар, прежде чем застегнуть на замок заднее колесо. Он не был уверен, что у него найдется мелочь на трамвай, и определенно не хотел идти домой под дождем.
Человек, который управлял пансионом, скривил губу и осмотрел Юри с ног до головы с легким отвращением на лице.
— Только комната на верхнем этаже, — сказал он на медленном и снисходительном немецком. — Долго подниматься.
Он снова посмотрел на Юри, словно ожидая, что тот упадет в обморок от одной мысли о таком физическом напряжении.
Забавно, что западные люди одновременно считали, что японцы были слабыми и некомпетентными и в то же время — жестокими, вселяющими страх воинами. Юри улыбнулся и вежливо кивнул, для развлечения представив, как бы проткнул грудь мужчины синаем (2).
— Это не проблема.
Если бы они с Виктором встретились на верхнем этаже здания, у них было бы меньше шансов быть подслушанными. Юри заплатил за неделю, хотя в этом не было необходимости, и мрачное выражение управляющего смягчилось при виде рейхсмарок, которые после пересчета оказались в его руке.
Дождь не прекращался до тех пор, пока Юри не оказался дома и не развесил около радиатора промокшую насквозь верхнюю одежду, чтобы она подсохла, а затем включил радио и забрался на узкую кровать, завернувшись в одеяло для тепла. Франкоязычный диктор BBC представил какое-то произведение Дюка Эллингтона (3), и Юри, закрыв глаза, прислонился головой к стене, пытаясь забыться в нежном звучании пианино и ярких джазовых духовых. Где-то люди танцевали, наслаждались игрой на музыкальных инструментах, и ни один из них ни в коей мере не был связан со шпионажем.
Когда песня закончилась, он уже особо не прислушивался к диктору, но вскоре осознал, что она говорила гораздо дольше обычного. «Сегодня утром в доме моей кузины было так красиво, — сказала она с чистым парижским произношением. — Черный дрозд пел даже зимой».
Юри не удалось унять дрожь, даже когда он сильнее обернулся одеялом. Он встал и подошел к столу. Ранее Юри не отправлял никаких личных писем по Германии, но теперь знал нужный адрес.
***
Не было никакой гарантии, что любому письму, которое он напишет, удастся пережить весьма нелегкое путешествие отсюда до Ленинграда или даже пройти через Фельцмана, но Виктор чувствовал, что должен был написать Юрию — или хотя бы попытаться. Его почерк выглядел странным, когда он писал кириллицей: каждая буква была выведена очень тщательно, словно по-детски.
«Дорогой Юра,
Спасибо за твое письмо. Я действительно еще жив и рад услышать, что ты и Мила — тоже. Спасибо также за то, что сообщил мне о моих родителях. Мы сможем оплакать всех погибших должным образом, когда противник будет побежден.
Я уверен, что как товарищ по оружию ты понимаешь, что я не могу рассказать ничего о моем текущем положении. Пожалуйста, будь уверен, что мое сердце живет только верой в победу».
Он вздохнул. Конечно же, Юрий прочитает это как «я не убил ни одного нациста», что было правдой, но той, которая Юре бы не понравилась.
«Я также рад услышать, что ситуация в городе улучшается. Я абсолютно уверен, что вы скоро будете свободны и сможете вступить в ряды тех, кто навеки изгоняет захватчиков с нашей земли. Твоя смелость, как и всех защитников Ленинграда, — яркий и вдохновляющий пример для всех нас. Твоя бескорыстная любовь к нашим людям придает нам сил».
«Пожалуйста, не дай убить себя, — хотел он написать. — Ни за Ленинград, ни за советский народ, ни за кого-то. Ты — всего лишь мальчик». Но он мало что мог сказать полезного, кроме «пожалуйста, не надо», и это скорее всего вдохновило бы Юрия выйти и получить пулю.
«Не забывай, что надо полагаться на товарищей, которые поддерживают тебя, и ты тоже поддерживай их. Победа будет достигнута только тогда, когда мы будем сражаться вместе. Передай мои наилучшие пожелания своему дедушке и Миле, и вашему командиру.
Твой товарищ
К-н ВМН»
Вряд ли Виктор написал что-то, стоящее усилий цензуры, поэтому надеялся, что большая часть письма не будет зачеркнута, если оно вообще когда-либо дойдет до маленького Юры. Он промокнул чернила на бумаге и сложил ее, сдвинув на край стола, а потом соскользнул со стула на колени. Самое большое тайное отделение стола находилось сзади, встроенное в пространство за ящиками, и потребовались очень точные манипуляции, напоминающие процесс резьбы по дереву, чтобы открыть его. То, что оно содержало, вероятно, было самым ценным во всем доме. Виктор аккуратно вытащил тяжелый черный футляр, положил его на стол и покрутил деления кодового замка до нужной комбинации, чтобы открылась крышка.
Это была не такая уж сложная роторная шифромашина — нечто подобное несомненно можно было обнаружить во многих темных кабинетах в Берлине, но ее хватало, чтобы закодировать простые сообщения для сопровождения кусочков микропленки. Виктор зажал ручку между зубами и осторожно сдвинул кольца и роторы в правильное положение для текущей даты.
Итальянское присутствие увеличивается. Он тщательно вдавливал каждую букву сообщения в машину и записывал полученный зашифрованный текст. Похоже, что войска прибудут по Черному морю летом. Подробный отчет и переписка, каким-то образом раздобытые для него Сарой в этот раз, выявили слишком много заказов для немецких производителей, намного больше, чем это было необходимо для единственного итальянского корпуса, сражающегося в настоящее время в России. Теперь, когда в Африке все закончилось, они обратили свое внимание ближе к дому. Он мог только надеяться, что американцы в конце концов вступят в войну и займутся японцами в Тихом океане, чтобы помешать им ударить по Советскому Союзу с востока.
Он вздохнул, положив лоб на костяшки рук. Попытка разобраться в положении вещей в мире сейчас больше смахивала на то, как если бы вообразить жонглера, играющего двадцатью шариками, при этом малейшее колебание или крошечное дуновение ветра означало бы катастрофу. Вдруг один лейтенант сделает неправильный звонок под огнем, вдруг один корабль попадет в шторм в неподходящее время, вдруг произойдет один несчастный случай на аэродроме в Англии или на заводе в Казахстане, и тогда судьбы миллионов людей будут предрешены.
Или это может произойти из-за ошибки одного одинокого офицера разведки в Берлине.
В коридоре подъезда загрохотал почтовый ящик, заставляя Виктора поднять взгляд. Ту небольшую корреспонденцию на имя Стефана Риттбергера, связанную с его реальными или сфабрикованными доходами, ему доставляли в обычное время, и было странно получить что-то вечерней почтой. Ему потребовалось несколько минут, чтобы надежно запереть и спрятать шифромашину, после чего он подошел к входной двери. На коврике лежал небольшой конверт с берлинским почтовым штемпелем. Он разорвал его.
«Герр Риттбергер,
Мне было бы приятно, если бы Вы поужинали вместе со мной в эту пятницу в 7 вечера по адресу, указанному ниже.
С уважением,
Ю. Кацуки
PS. Не нужно возвращать Верлена, если Вы еще не дочитали его».
Что ж. Либо это была чрезвычайно сложная ловушка, либо Кацуки на самом деле предлагал соблазнить себя за информацию. Виктору часто доводилось видеть почерк этого человека, чтобы быть полностью уверенным, что это точно не подделка, да и, честно говоря, «репрессированный японский бюрократ» был бы очень уж странной нацистской приманкой. Тем не менее, осторожность никогда не бывает лишней. Обратный адрес отсутствовал — Кацуки явно был уверен в своем приглашении. Виктор сложил записку и убрал ее в карман брюк.
***
Наступила пятница. Каждая частица воздуха вокруг Юри казалась заряженной статическим электричеством, шевелящим волосы на затылке. Он не мог сосредоточиться на работе более чем на несколько минут за раз и едва не перепрыгивал через комнату при каждом звонке телефона. Полковник тоже был в таком отвратительном настроении, что ничего не помогало, и третировал Юри длинной лекцией о своем расписании и плохом качестве обеда, переходя на крик. Когда Юри, наконец-то, рано отпросился с работы, сославшись на расстроенный желудок, то ему пришлось забежать к табачнику по дороге домой, чтобы купить еще одну пачку сигарет.
Он чувствовал себя так, словно собирался на самом деле устроить чинный ужин с Риттбергером. Что ему надеть? Нужно ли действительно принести еду, если советский шпион будет голоден? Он проторчал перед маленьким зеркалом над умывальником целых полчаса, укладывая волосы назад при помощи бриллиантина и переделывая раз за разом узел на галстуке.
Ему не следовало идти. Ему следовало сфабриковать собственную смерть и пойти и присоединиться к французскому Сопротивлению, или стать монахом, или переехать в Австралию, или буквально ничего не делать, но только не то, что он собирался. Может быть, посольство отправит его домой, если он притворится, что сошел с ума. А может, он уже сошел с ума.
Часы отбили шесть. Юри глубоко вздохнул, плеснул холодной водой на лицо и направился к двери.
***
Виктору доводилось делать много опасных, идиотских вещей: то он катался на коньках по едва замерзшему Ладожскому озеру в детстве, то бросил университет в революционном пылу, чтобы уйти в армию, но этот ужин легко мог оказаться самым безумным решением за всю его жизнь.
Он почистил и зарядил служебный пистолет, который обычно хранился вне поля зрения в коробке под кроватью, и закрепил его в наплечной кобуре так, что тот оказался по сути спрятанным под пиджаком. Он уже сделал требуемый от него еженедельный отчет с актуальной информацией, которую имел, и еще какие-то записи были спрятаны в доме в тех местах, о которых Фельцман знал и, случись с ним что, проверил бы. Виктор не доложил о приглашении майору, за что ему потом серьезно попадет, конечно, но в чем тогда был смысл службы в качестве независимого шпиона-оперативника, если не действовать на свой страх и риск? Если все пойдет не так, он был уверен, что смог бы выстрелить первым.
Адрес, который дал ему Кацуки, указывал на место на некотором расстоянии от города, намного дальше, чем обычно селили сотрудников любого посольства, насколько Виктор знал. И действительно, когда он прибыл туда, то очень засомневался, что Кацуки действительно жил в этом районе. Если предполагался обычный невинный ужин, тогда лучше не засиживаться слишком долго, а то еще машину угонят.
Виктор остановился перед узким, печального вида пансионом и позволил рукам отдохнуть на руле, пока двигатель остывал. Он все еще не знал, чего стоило ожидать от их встречи. Если Кацуки хотел соблазнить Стефана Риттбергера — или даже чтобы его соблазнили — тогда Виктору пришлось бы избавиться от глупых фантазий, которые он понапридумывал о мужчине, и заставить ситуацию работать в свою пользу. Если дела пойдут плохо… черт возьми, как же Виктору была ненавистна мысль о том, что придется стрелять в привлекательного японца, особенно учитывая, что тот начал ему нравиться. А более всего его не радовала мысль о том, что потом надо будет замести следы. Да еще и Фельцман не преминул бы задать ему много едких вопросов о том, что же именно он делал наедине в комнате со странным мужчиной в захудалом округе Берлина – а такие вопросы могли стоить ему звания и свободы даже в разгар войны.
Но Виктор уже проделал весь путь сюда. И надо было дойти до конца.
Входная дверь пансиона была открыта, но в прихожей никого не оказалось, как и в общих помещениях. Поднимаясь по лестнице, он перешагивал по несколько ступенек за раз, по пути разглядывая цифры на дверях. Пульс стучал все громче и громче в ушах, пока лестница не закончилась на последнем этаже перед поцарапанной деревянной дверью. Комната 10.
Он постучал.
— Открыто, — раздался голос изнутри.
Помещение ярко освещалось одной лампочкой без абажура, свисающей с потолка. Кацуки сидел прямо под ней за маленьким столиком с сигаретой между пальцами, и клубы дыма медленно перекатывались к незашторенному окну. Он казался спокойным, но при этом явно тратил огромное количество энергии, чтобы держать себя в руках. Кацуки не поднимал глаз, пока Виктор не закрыл за собой дверь и не подошел, чтобы сесть на стул напротив.
Боже, он был несправедливо красив.
— Добрый вечер, — сказал Кацуки, глянув в окно, прежде чем сделать глубокую нервную затяжку.
— Что ж, судя по всему, никакого ужина не будет, — сказал Виктор и слегка откинулся на спинку стула, пытаясь изобразить расслабленность, но на самом деле просто облегчил доступ к кобуре пистолета под пиджаком. — Почему бы Вам не сказать мне все прямо?
Повисла долгая пауза, и даже далекие звуки города стали вдруг отчетливо слышны в напряженной тишине этой маленькой комнаты.
— Вы — советский разведчик, — ответил Кацуки по-немецки, плоско и с акцентом, все еще глядя в окно.
Твою мать.
Должно быть, он еще никому не рассказал, иначе Виктор уже вел бы этот разговор с офицером СС в каком-нибудь темном подвале, но стрелять в Кацуки все равно придется, а еще надо придумать, как выйти из здания, не будучи замеченным, и…
— С моей стороны Вам не грозит опасность, — продолжил Кацуки. — И я бы посоветовал Вам держать Ваше оружие в кобуре, — он взглянул на Виктора и нервно улыбнулся, отчего стал выглядеть почти уязвимо. — Я пригласил Вас сюда, потому что мой руководитель посоветовал мне связаться с Вами.
— Ваш… руководитель?
— В МИ-6. (4)
Виктор смутно осознал, что сидел с широко распахнутым ртом.
Кацуки работал на британцев.
_____
1. Черуэлл — главный приток реки Темзы в центральной Англии.
2. Синай — бамбуковый меч, используемый в кендо.
3. Дюк Эллингтон (настоящее имя Edward Kennedy, 29 апреля 1899, Вашингтон — 24 мая 1974, Нью-Йорк) — американский руководитель джаз-оркестра, джазовый композитор, аранжировщик и пианист. Один из наиболее известных джазовых музыкантов XX века.