Мистер Дирборн обвел глазами аудиторию, внимательно изучая сосредоточенные лица курсантов.
– Парни, с самого первого дня и на протяжении двух лет я буду пытаться вдолбить в ваши головы и вбить в ваши задницы одну простую истину: допрос – это целая наука, построенная в первую очередь на психологии. Если допрос проведен правильно, объект должен захотеть поделиться с вами информацией. Причем захотеть искренне, стремясь помочь изо всех сил, мучая свою память ради крох тех фактов, которые вы могли упустить. Он должен умолять вас о возможности сотрудничества, о том, чтобы вы его выслушали, и момент, когда вы, наконец, разрешите ему говорить, должен стать счастливейшим моментом его жизни, – усмехнулся бывший аврор. – И вот в этом–то и заключается весь фокус вашей профессии – как заставить искренне ненавидящего вас человека захотеть вам помочь. Понятно?
Аудитория молчала. Наконец, после нескольких секунд напряженной тишины, Гарри произнес:
– Прошу прощения, сэр, но как…
– Как заставить ненавидящего вас Пожирателя Смерти искренне захотеть сотрудничать? – со смешком закончил за смущенного курсанта бывший аврор. – Мистер Поттер, вы хотите, чтобы я пересказал вам содержание всех учебников и наставлений, которые вы старательно должны были вызубрить за годы учебы в Хогвартсе? Рассказать вам о заклятии «Круциатус» и «Империо», которые вы проходили еще на четвертом курсе в школе?
– Нет, сэр, – смущенно ответил Гарри.
– Парни, если вы сейчас сидите передо мной, пройдя отбор в Академию, значит, вы, во–первых, старательно изучили все, что сказано в этих самых учебниках, а во–вторых, обладаете интеллектом намного выше среднего. Разумеется, вам будет тяжело, мистер Поттер. А я, в свою очередь, не могу дать вам готового рецепта на все случаи жизни. И ни один учебник этого не сделает, поскольку не бывает двух одинаковых допросов, как не бывает двух абсолютно идентичных людей. Это знание, которое приходит с опытом. Но я могу дать вам один совет: перед началом допроса вспомните, что все люди чего–то боятся, требуется всего лишь правильно определить, чего человек боится больше всего, найти этот страх и вытащить его наружу.
Гарри снова опустил глаза. Профессор Дирборн был прав, каждый человек чего–то боится, и не всегда это боль. Он сам когда–то боялся дементоров, боялся Волдеморта, а теперь он очень боится, что кто–то сможет узнать о том, что он стал гомосексуалистом… Тем временем, профессор продолжал наставлять будущих авроров.
– Все люди чего–нибудь боятся, порой неосознанно, на подсознательном уровне, но – всегда. Причем скорее даже не самой боли, а того образа, который с ней ассоциируется. Я, разумеется, не знаю, кого руководство Академии выбрало в качестве объектов для допроса, но готов поспорить, что среди них нет ни одного мужчины. Это было бы слишком просто, – профессор Дирборн покачал головой и усмехнулся. – С мужчинами вообще намного проще. Все они, как правило, эгоцентристы без особых моральных привязанностей. Очень редко встретишь такого, кто бы стал терпеть пытку ради чего–либо – хоть женщины, хоть идеи. Тем более что ответ на все вопросы у мужчин находится между ног. Зажми ему яйца в тиски, да покрепче, и он выложит все. Если и не сразу, то минут через пять максимум. Если не от боли, так из страха потерять самое драгоценное. Какой бы он не был упрямый и выносливый.
По аудитории пробежал возмущенный шумок.
– Совсем другое дело – женщины, – не обращая внимания на прошедший по классу ропот, продолжил преподаватель. – С ними всегда одни проблемы. Все они потенциальные мазохистки, а некоторые еще, вдобавок, и с суицидальными наклонностями. Такие от пыток только крепче становятся духом. Когда женщина терпит боль и знает, за что страдает, она становится до невозможности упрямой. Особенно если нарвешься на проблему «мать–ребенок» или «счастливая пара».
Профессор Дирборн покачал головой и добавил:
– Не хочу вас расстраивать, парни, но думаю, что руководство Академии выбрало для экзамена именно этот вариант. В свете вышесказанного могу лишь посоветовать не пытаться решить проблему с наскока, здесь в расчет берется не скорость, а результат. На кону стоит ваша будущая карьера.
Через два часа группа из пяти курсантов–первогодок, возглавляемых Гарри, спустилась в подземный этаж Академии и оказалась в одном из помещений, по внешнему виду напоминающему камеру пыток во времена мрачного Средневековья. Стены и пол были выложены грубо отесанным камнем, освещением служили чадящие факелы, копоть от которых уходила под сводчатый потолок. Посреди каземата стояла массивная деревянная крестовина, под основанием которой было сточное отверстие для крови и испражнений. К крестовине кожаными ремнями была привязана полностью обнаженная женщина с выбритой промежностью в чертовски унизительной позе. Ее ноги были широко растянуты в стороны и пристегнуты за лодыжки к деревянной перекладине, а промежность оказалась самым бесстыдным образом выставлена напоказ. Когда Гарри это увидел, он почувствовал, что густо краснеет, стыдливости и способности смущаться он так и не утратил с детства, тем более сейчас он впервые увидел обнаженную женщину, к тому же в такой непристойной позе. Эта женщина и была их заданием, легилименты заложили в ее сознание какую–то информацию, которую они, будущие авроры, в течение часа должны были получить. От этого зависела их дальнейшая учеба в Академии и карьера в Аврорате. Она была заключенной, бывшей Пожирательницей Смерти, которой поцелуй дементора милосердно заменили на пожизненное заключение в Азкабане. И теперь эта женщина, одна из многих, стала подопытным материалом для будущих мракоборцев. Они, пятеро здоровых, крепких парней, уже два месяца живущих без полноценного секса, могли делать с ней все, что угодно. В их распоряжении был час, беззащитная жертва и полная безнаказанность. Они учились быть жестокими и беспощадными к врагам. Ни один из них еще не владел легилименцией в той степени, чтобы вытащить из сознания женщины заложенный в нее экзаменационный код с максимальным уровнем защиты, «Веритасерум» тоже мало чем мог им помочь, так как к «объекту» была применена гипнотическая защита, иными словами оставался старый–добрый «Круциатус» и кое–что другое, а также час времени на выполнение задания, которое стало их первой серьезной проверкой в Академии.
Глядя на распятую на крестовине женщину, Гарри затошнило от мысли о том, чему ее должны подвергнуть. Изнасилование неизбежно, он это понимал, глядя в лица своих однокурсников, некоторые из которых уже пускали слюни, бесстыдно разглядывая выставленную бритую промежность бывшей Пожирательницы Смерти.
– Ну же, Гарри, нам надо начинать, время идет, – произнес Рон, толкнув шокированного Поттера локтем в бок. В камере были установлены водяные часы–клепсидры и тонкая струйка воды перетекала вниз, отсчитывая положенное им время.
– С чего начнем, Гарри? – усмехнувшись, спросил один из парней, сальными глазами поглядывая на заключенную.
– Я попробую использовать легилименцию и проникнуть в ее сознание, – облизнув пересохшие губы, произнес Поттер.
– Ты чё, рехнулся? – недовольно воскликнул кто–то из курсантов. – Какая на хуй легилименция, оттрахаем эту волдемортовскую блядь во все щели, а потом шмальнем ей в пизду «Круциатусом», сучка сама все выложит и считай, зачет нам обеспечен.
– Нет! – резко произнес Поттер. – Никто не будет ее пытать и насиловать!
– Гарри, ты о чем? – удивленно произнес Рон. – Она же служила Волдеморту. Подобные ей пытали Гермиону, искалечили Билла, убили Фреда, а ты теперь жалеешь эту сучку? Брось, Гарри, такие как она – нелюди, бешеные звери, и профессор Дирборн прав, мы должны быть жестокими и беспощадными к нашим врагам. Око за око!
– Я же сказал, Рон, что пытать ее мы не будем. Главное результат. Я сумею проникнуть в ее сознание, Снейп учил меня. Я обещаю, что смогу сломать защиту и вытащу из нее код.
– Послушай, приятель, – покраснев от злости, произнес Рон. – Я не хочу из–за тебя вылететь из Академии!
– Ты попал в Академию из–за меня, Рон! – сжимая кулаки, ответил Поттер.
– Может и так, Гарри, но вот только я очень хочу ее закончить, в отличие от тебя, и я не собираюсь рисковать. Если потребуется, я трахну эту сучку и сам буду ее пытать! Если у тебя кишка тонка, то мы сделаем это сами, потому что не можем завалить первый экзамен, правда, парни?
Собравшиеся курсанты одобрительно загудели, поддерживая Уизли, а он продолжил:
– Тебе всегда чертовски везло, перед тобой везде раскрыты все двери, а мне надоело играть роль второго плана, надоело быть в тени великого Избранного. Академия дает мне шанс и я не собираюсь его проебать, и не хочу вылететь отсюда по твоей ебаной прихоти, не хочу, как отец, всю жизнь просидеть в сраном отделе, получая жалкие сикли. Я хочу в этой жизни добиться большего, и не как друг Гарри Поттера, а сам, понимаешь?!
– Какая же ты сволочь, Рон, – произнес Гарри, глядя в покрасневшее, перекошенное от злости лицо своего уже бывшего друга.
– Ну что, Поттер, ты начинаешь допрос? – прошипел Уизли, трясясь от плохо сдерживаемого бешенства. – Время идет, твою мать, давай команду, ты же тут старший.
– Уже нет, Уизли, – произнес Гарри, срывая с груди значок старшего группы и бросая его под ноги Рону. – Думаю, теперь старшим будешь ты.
Гарри резко развернулся и вышел из подземного каземата. Он добежал до общей спальни, быстро собрал вещи в чемодан, поспешно написал заявление на отчисление из Академии, и, оставив его на прикроватной тумбочке, покинул учебное заведение. Никто ему не препятствовал в этом, ибо здесь никого не удерживали, и через несколько часов Поттер уже ехал в экспрессе, направляясь в Лондон. Еще в поезде он написал короткую записку Драко о том, что бросил учебу и возвращается домой. Только он вышел на перрон Кинг–Кросс, к нему тут же подлетела почтовая сова с запиской. Гарри дрожащими руками всунул в клюв птицы монетку и развернул пергамент. Малфой назначал ему место и время свидания, и не в силах удержать охватившее его волнение, Поттер тут же нанял носильщика и дал ему указание доставить вещи на площадь Гриммо, а сам поспешил по адресу, указанному в послании.
Не говоря ни слова, потому что слова в этот момент были не нужны, они, слившись в поцелуе, торопливо срывали друг с друга одежду, которая мешала им дотрагиваться до разгоряченной кожи. Они занимались любовью, как одержимые, до боли, до крови, до сладкого крика и хриплого стона. А когда под утро Драко обессилено откинулся на постель и тут же уснул, удобно устроив голову на плече Гарри, тот, ощущая горячее дыхание любовника на своей коже, улыбнулся и, закрыв глаза, подумал о том, как бездарно и глупо он провел последние два месяца в Академии, сколько времени было потрачено впустую и как много им теперь надо будет наверстать.
Они прятались от всех и тщательно скрывали свои свидания. Драко неоднократно говорил о том, что за их связь обоим грозит смертная казнь в случае огласки, поэтому свидания в дешевых отелях и трактирах были опасны. В доме на площади Гриммо они тоже не могли встречаться. Как только поклонники Гарри из прессы узнали, что их кумир бросил Академию и вернулся в Лондон, возле его дома снова стали появляться безумные фанаты и рьяные репортеры в надежде получить информацию и сделать горячий репортаж о всеобщем любимце. Им нужно было безопасное место – уединенное, закрытое от всех, и после долгих раздумий Драко вдруг предложил в качестве такого места Малфой–Мэнор. Услышав от своего любовника такой бред, Гарри поперхнулся слюной и еще долго кашлял, утирая выступившие на глаза слезы. Он даже пощупал лоб у Малфоя на предмет выявления воспаления мозга, и долго пытался доказать своему любимому парню, что трахаться под носом у Люциуса не есть хорошо и очень палевно. Но Драко, терпеливо выслушав Гарри и даже в очередной раз позволив ему пощупать свой лоб, наконец изложил свой план, который вскоре уже казался Поттеру не таким уж бредовым. Малфой–Мэнор – старинный, уединенный замок, находящийся за городом, где было исключено любое появление посторонних людей, как магов, так и магглов. Замок был надежно защищен различными охранными чарами, не хуже чем Хогвартс в свое время. Более того, на территорию имения нельзя было трансгрессировать. Это обеспечивало им надежную защиту от пронырливых репортеров и озабоченных фанатов, которые рано или поздно пронюхали бы что–нибудь. Гарри согласился с доводами Драко, что его родовое имение просто неприступная крепость и могло бы стать их любовным гнездышком, как самое безопасное и укромное место в мире, но возникало несколько проблем – в замке кроме Драко жили его родители, и для свиданий было необходимо каким–то образом преодолевать все эти защитные барьеры в тайне от Люциуса. Сложив руки на груди, Поттер ждал ответы на поставленные вопросы, на что его любовник всего лишь пожал плечами. В последнее время Люциус почти не появлялся в замке. Малфой–старший, в очередной раз купив себе и своей семье прощение у новых властей, перед этой самой властью теперь активно выслуживался. Снова возглавив Попечительский Совет, массу благотворительных организаций и даже фонд помощи сиротам, потерявшим родителей от заклятий Пожирателей Смерти, Люциус развернул бурную общественную деятельность, зарабатывая себе авторитет при новом режиме. Он появлялся теперь на любом мероприятии, организованном Министерством или Советом Попечителей, вел постоянные приемы, устраивал вечера, спонсировал школу, меценатствовал сиротам, вдовам и многодетным, открывал памятники и мемориалы, награждал героев, давал интервью и появлялся везде, где только можно, только не в замке. Драко не видел отца неделями, а Нарцисса, даже если бы случайно узнала о порочной связи сына, унесла бы эту тайну с собой в могилу, и с этим доводом Поттер вынужден был согласиться. Вероятность того, что Нарцисса узнает об их свиданиях, была ничтожно мала – Малфой–Мэнор являлся огромным имением, и здесь могли жить десятки людей, не встречаясь друг с другом месяцами. Вопрос проникновения в такой неприступный замок тоже оказался до гениальности прост. Однажды Драко уже сумел провести Пожирателей Смерти в укрепленный и защищенный Хогвартс, обойдя все охранные хитроумные барьеры Альбуса Дамблдора, используя Исчезательный шкаф. На этот раз можно было воспользоваться этим же методом, тем более один из шкафов, который был использован тогда, до сих пор хранился в магазине «Горбин и Берк». Найти ему пару большого труда не составило бы, ибо такие порталы совсем еще недавно были весьма популярны у обитателей магического мира, где они могли скрыться на время от внезапного нападения Пожирателей Смерти. Гарри вынужден был признать, что Малфой гений. Ему самому такая идея даже не пришла в голову. На поиск второго шкафа ушло какое–то время, но Драко все же его нашел и приобрел через подставных лиц. Портал оказался в приличном виде, и бывшему слизеринцу даже не пришлось его чинить на этот раз. Исчезательный шкаф установили в огромной библиотеке, где он сразу же затерялся среди многочисленных стеллажей. Обнаружить его стало совершенно невозможно, тем более что в библиотеку никто из Малфоев не ходил годами. Горбина, владельца второго шкафа, хорошо подкупили, и Гарри без проблем получил ключ от черного входа в его магазин, где был спрятан шкаф. Скрываясь под мантией–невидимкой, в любое время Поттер мог воспользоваться порталом, при этом даже сам Горбин не знал, кто, когда и для каких целей применял его старинный Исчезательный шкаф, он просто исправно получал в конце каждого месяца золотые галлеоны и надежно держал язык за зубами. А два юных любовника, получив возможность встречаться безопасно, без риска для своих жизней, окунулись в водоворот страсти и всепоглощающей любви.
Поттер, погрузившись в воспоминания, улыбнулся, что не осталось не замеченным Малфоем, который медленно перевел взгляд на полураскрытые губы любовника, такие страстные и жадные. Драко склонился над любимым парнем в желании поцеловать его, и тут у него перехватило дыхание. Не в силах оторвать взгляд от этих огромных, зеленых с расширившимися зрачками глаз, в которых явно читалось одно единственное желание – жажда секса, блондин склонился над своим любовником, прижал его к себе и впился жарким поцелуем во влажные губы. У Гарри закружилась голова, в глазах на миг потемнело. Парни смаковали поцелуй, как самый изысканный десерт, и Поттер чувствовал в нем всю любовь, нежность и страсть Малфоя. Он задыхался от счастья и от мысли о том, что может в этот момент доставить радость своему любимому. Сейчас он ощущал только желание отдаваться Драко, доставлять ему удовольствие, и не было выше наслаждения во всепоглощающем чувстве принадлежать любимому человеку. Он растворялся в этом сладком ощущении бесконечного счастья.