— Сэмпай, — протянул парень в шапке-лягушке, вставая, — Вы констатируете очевидное. Где же мне еще быть, если Вы меня видите? Или Вы не верите своим глазам, сэмпай?
— Заткнись, Лягушка, — нахмурился человек в диадеме. — Топай давай, у нас есть работа! Или ты не можешь бросить эту симпатичную девчушку одну? Так давай возьмем ее с собой, ши-ши-ши, а после Принцу будет чем развлечься.
— Бэл-сэмпай, — протянул тот, которого все называли Лягушкой, — а Вам мало тех девиц, которые толпами к Вам ходят? Или просто надоели те, кого так просто получить, сказав, что Вы фальшивый Принц, и сунув в карман пачку денег?
— Заткнись, Фран! — возмутился Принц, и в парня полетел стилет, вонзившийся в его странную шапку. — Ши-ши-ши, Лягушка стала дикобразом. Мне это нравится.
— А дикобразы умеют стрелять шипами в нападающих, — безразлично изрек парень, ставший мишенью безумного Принца, и тут же обзавелся еще пятью стилетами в своей странной шапке.
Девушка спокойно кормила голубей, но как только первый нож вонзился в головной убор ее постоянного компаньона в вечерних посиделках, пальцы ее замерли, а взгляд неотрывно замер на лице Франа. Ведь это, скорее всего, было имя зеленоволосого паренька…
— Угрожаешь Гению? — рассмеялся своим змеиным смехом Принц.
— Нет, зачем же? — протянул Фран и стал вытаскивать из своей лягушки стилеты, впрочем, так и не сняв ее с головы. — Гениям угрожать могут только глупцы…
— А ты у нас вроде как умный? — усмехнулся Принц.
— Нет, я просто Лягушонок, — ответствовал парень, роняя на землю стилет. Принц тут же возмущенно кивнул на нож и процедил:
— Еще один бросишь — в спину десять получишь!
— Я не бросал, я уронил, Бэл-сэмпай, — протянул парнишка, «роняя» еще один нож. — Вы же понимаете разницу, Вы же Гений!
— Ши-ши-ши, я Гений, которого ты разозлил!
Стилеты пролетели у парня над головой и вонзились ему в спину, но он на это не отреагировал.
— Значит, Вы злой гений, Бэл-сэмпай! А как думаете, Ваш брат тоже был таким? Ведь он был настоящим Принцем!
— Молчать, Лягушка!
Было понятно, что зеленоволосый парень окончательно достал Принца, и тот готов убить его на месте, но тут произошло нечто неожиданное. Неожиданное для Франа, по крайней мере, ведь он еще ни разу не видел, как та, что сидела на лавочке каждый вечер рядом с ним, вставала… Однако сейчас именно это и произошло. Девушка поднялась с лавочки, подошла к парням, стоявшим чуть поодаль, подняла с земли стилет, к рукояти которого оказалась привязана прозрачная нить, резавшая не хуже острейшего лезвия, и флегматично отрезала от батона большой ломоть. Вручив его Франу, который почему-то его принял, она всё с тем же безразличным выражением лица выдернула у него из спины ножи — очень осторожно, стараясь не причинить лишней боли, но не касаясь парня руками — и отдала их ему так же молча, как и кусок хлеба. Фран принял ножи, и девушка вернулась на лавочку, а Бэл рассмеялся.
— Ши-ши-ши, значит, я прав, и ты нашел себе подружку, флегматичное земноводное?
— Нет, Бэл-сэмпай, подружки — это по Вашей части, — протянул парень, направляясь к выходу и пряча в карман кусок хлеба. — Это же Вы особа королевских кровей — Вы можете их толпами содержать, без денег ведь их не подманить, а я бедный, зарплату удерживают, меня даже подкармливают, как видите.
— Языкастый ты слишком! — фыркнул Принц. — Подрезать тебе язычок, что ли?
— Не стоит, а то Вы не сможете слышать, как Вас принцем называют, фальшивый Принц, остальным-то Вас так звать не нравится…
Стилеты со звоном упали на асфальт, а в следующий миг взлетели, повинуясь движению пальцев своего гениального марионеточника, и оказались у него в руке.
— И без этого «счастья» проживу! — фыркнул тот и направился следом за Франом, бросив на девушку непонятный взгляд. Почему непонятный? Просто потому, что глаз его никто никогда не видел, а, не заглянув в глаза, душу человека, равно как и его истинные помыслы, не понять. И прятать взгляд — не такая уж плохая идея, если хочешь, чтобы все видели не тебя-настоящего, а толщу оберточной бумаги пестрых расцветок, в которую ты себя запаковал…
***
Небо есть бескрайняя пустыня, имеющая цвет. Жизнь есть нескончаемый дождь из соленой влаги, падающий из бесцветных глаз. Вот только соль не дает цветам вырасти на пепельном песке и показать цвет, скрытый в недрах этих толщ, нанесенных серым дыханием вулканов по имени «Безразличие». Сколько человеку нужно лет, чтобы научиться не плакать? Мало. Чем больше боли в его душе, тем быстрее он забывает слезы и закрывает душу от мира. Даже от неба. Сколько времени ему необходимо, чтобы научиться вновь показывать миру свои слезы? Много, очень много. Порой и всей жизни не хватает на это, ведь только достигнув Небес Обетованных, человек может разрыдаться искренне и от души, не думая про последствия, вот так сразу, без внешнего воздействия. А пока он стоит ногами на этой грешной земле, боль, терзающая его душу, как Люцифер души Иуды, Брута и Кассия, не позволит ему проявить слабость и открыть душу миру, показывая ему свои слезы. Ведь эта соленая влага — кристаллы его души. Ее ярчайшая эмоция, с которой не сравниться даже улыбке. Потому что истинные слезы, а не слезы тела, выступающие на глазах от просмотра мыльной оперы или просто от физической боли, показывают миру в сотню раз реже, чем искреннюю улыбку. Если, конечно, душа еще способна улыбаться…
***
Алое небо окрасилось багрянцем, Фран подошел к лавочке и спокойно сел на ее правый край. Всё как всегда, но что-то изменилось. А именно: он принес в парк батон белого хлеба, как и его компаньонка. Парень, не глядя на соседку, протянул его ей, и девушка так же безразлично его приняла. На этот раз пальцы ее терзали хлеб ровно в два раза быстрее, и потому к последнему сполоху заката птицы получили в два раза больше хлеба, чем обычно. Парень встал и пошел к выходу, не глядя на компаньонку, но этого и не требовалось. Как не требовалось и говорить, что следующим вечером он снова принесет батон…
Два с половиной месяца недознакомства. Два с половиной месяца тишины и покоя. Два с половиной месяца уверенности, что тебе не полезут в душу и не плюнут в нее, отталкивая тебя. Два с половиной месяца понимания, что ты можешь не раздражать того, кто рядом, несмотря ни на что.
— Ши-ши-ши…
Опять этот странный смех, и опять из алых бликов вышел человек, до безумия любящий этот цвет. И вновь Фран поднялся, но на этот раз молча, и направился к выходу.
— А познакомить Принца с Принцессой? — рассмеялся Гений. — Или лучше сказать «с Принцессой-Лягушкой», а, Фран?
— Сэмпай, у Лягушек Принцесс нет, я же просил Вас читать поменьше сказок, — раздался флегматичный ответ. — Но гении ведь потому и гении, что читают только сказки, да? Иначе поняли бы правду жизни о себе…
— Заткнись, Лягушка! — неуловимое движение пальцев, и Фран вновь превратился в дикобраза, но на этот раз он был уже далеко, и девушка не встала и не попыталась помочь ему, хотя это стоило ей, привыкшей ни на что не обращать внимания, огромных усилий…
Следующим вечером она встала, как обычно, на пять минут позже Франа и направилась к выходу из парка. На безлюдной аллее ее запястье вдруг пронзила резкая боль, но она лишь спокойно обернулась и посмотрела на того, кто метнул в нее стилет, слегка поцарапавший бледную кожу. А ведь неглубокие порезы болят в разы сильнее, чем небольшое, но глубокое колотое ранение…
— Ши-ши-ши, а вы друг друга стоите, — рассмеялся Принц, дергая за нить и возвращая стилет в ладонь. — Оба не от мира сего. Я о тебе всё выяснил, ты и правда такая же ненормальная.
А в ответ тишина. И лишь серые глаза безразлично смотрят на пшеничную челку.
— Знаю, знаю, ты не ответишь, — усмехнулся Гений. — Но Принц пришел задать вопрос, и он получит ответ так или иначе. Ты напишешь его.
Девушка безразлично пожала плечами, и Бэл всё же спросил то, ради чего пришел:
— Зачем тебе эта тупая Лягушка?
Девушка лишь посмотрела в черное небо, развернулась и пошла к воротам. Ее запястье ровно в том же месте, что и минуту назад, вновь пронзила боль, но она не остановилась. А в следующий миг сильные пальцы сжали ее руку, надавливая на кровоточащую рану и причиняя еще большую боль.
— Напиши ответ, Принц не любит ждать.
Парень протянул девушке листок и ручку… но она даже не остановилась. Страх смерти? Инстинкт самосохранения? Боязнь боли? У нее их не было. Но у нее было абсолютное незнание ответа на вопрос Принца. Зачем ей Фран? Да и нужен ли он ей вообще? Разве что для того, чтобы смотреть на небо… Но ведь она и одна может на него смотреть, правда же?..
Ее грубо толкнули, прижав к дереву, а в руку вложили бумагу и ручку.
— Пиши ответ, — скомандовал Принц. От него исходила явная угроза, но девушка спокойно продолжала на него смотреть. Мертвецам ведь не страшна могила. Как не страшно и адское пламя, что вырывается порой на землю. — Я знаю, что ты три года назад замолчала, и никто не знает, почему. Я знаю, что ты выросла в неполной семье, всего лишь с отцом-алкоголиком. Я знаю, что два года назад он умер. Я знаю, что ты уже восемь месяцев ежедневно приходишь в этот парк смотреть на закат. Я знаю, что ты была отличницей, а теперь учишься на литературоведческом факультете. Я знаю, что тебя все ненавидят. Но я не знаю, почему ты, никогда ни на кого не обращавшая внимания, помогла Лягушке. А Принц хочет знать всё, ши-ши-ши.
Ответа не последовало, и короткий взмах руки подарил порез коже на шее девушки.
— Пиши…
Еще порез.
— Пиши…
И еще.
— Пишииии…
Боль, кровь, а на левой половине шеи один за другим возникали неглубокие, медленно, неохотно, словно лениво кровоточащие порезы. Зачем упрямиться? Зачем терпеть? Почему не дать ответ? Но что ответить, если и сам не знаешь ответ? Ведь «смотреть со мной на небо» — это не причина того, что Фран ей всё же, наверное, нужен…
— Ши-ши-ши, а Принцу весело с тобой! Ты как та Лягушка: тебе плевать на боль, и это раздражает! Но с вами можно играть куда дольше — это плюс!
Кровь капала на белую блузку, окрашивая ее в багрянец, но девушке было наплевать. Она просто думала, впервые за эти два с половиной месяца, а зачем же, и впрямь, ей нужен Фран? Ведь в том, что он ей нужен, сомнений уже не оставалось. Иначе она со спокойной совестью написала бы на листке: «Чтобы смотреть на небо». Ведь ложь лишь тогда непростительна, когда пытаешься обмануть собственную душу в вещах, которые ей важны…
— Ты умрешь от потери крови, если так продолжится! Ладно, Принц сегодня проявит снисхождение и отпустит тебя, ведь иначе он не узнает ответ. Пока! — с этими словами парень эффектно развернулся на каблуках и поспешил к выходу из парка, а девушка медленно побрела следом, выронив из ладони никому ненужный лист бумаги.
***
Зачем люди распустили слух о том, что есть Небеса Обетованные? Зачем они развесили рекламу на каждом шагу? Существуй они, о них бы знали и без всей этой глупой мишуры. Душой бы чувствовали, что они существуют. Но ведь этого чувства нет, а это может значить лишь одно. И как бы разум не стремился доказать обратное, рыдающая душа говорит, что этих небес не существует. Да и наплевать, ведь человек не способен их достигнуть! К чему тогда мечтать о них? Ведь жизнь его — череда боли и разочарований, не более, а счастья достигнуть нереально. Потому что абсолютное и искреннее счастье появляется лишь тогда, когда на всю боль становится откровенно наплевать, она уже не волнует и не беспокоит. На нее попросту не обращаешь внимания. А это возможно лишь тогда, когда душа мертва и разорвана на сочащиеся кровью лоскуты. Вот только после этого их уже не собрать и не сшить, а значит, и счастья тоже не почувствовать, ведь это чувство, доступное лишь целой, живой душе. А кому нужно ее собирать? Кто захочет положить жизнь на то, чтобы блуждать в абсолютной тишине, не зная, сможет ли он хоть когда-нибудь услышать звук и увидеть цвет?..
***
Фран в очередной раз протянул девушке батон и краем глаза увидел, что левая сторона ее шеи полностью заклеена пластырем. А ведь прошлым вечером его сэмпай вернулся в штаб крайне довольным и всё время говорил, что земноводные — странные создания, склонные к мазохизму… Это парню не понравилось. Он примерно представлял, что произошло прошлым вечером, но должен был убедиться…
Фран встал с лавочки, подошел к девушке и присел на корточки рядом с ней. Она опустила взгляд, и он всё так же молча протянул руку к ее шее. Она резко встала, не давая ему возможности отклеить пластырь, но разве можно убежать из плена спокойных, глубоких, понимающих зеленых глаз, похожих на два хризоберилла, темных, мутных, но вселяющих в душу умиротворение?.. Фран поднялся и осторожно, почти не касаясь пальцами шеи девушки, подцепил пластырь кончиком ногтя. Она вздрогнула, и в его глазах промелькнула тень удивления, но тут же исчезла. Парень отклеил пластырь, увидел ровные неглубокие порезы и убрал руку, а его компаньонка тут же вернула пластырь на место и села обратно на лавочку.
Словом можно убить, а можно оживить. Слово — это пуля, которая может сразить наповал. И часто всего одно слово решает жить человеку или умереть…
— Не позволю, — спокойно сказал Фран, не растягивая по своему обыкновению гласные. И она вновь вздрогнула, поднимая на него глаза. Но больше он ничего не сказал и просто сел рядом с ней на свое обычное место. Убил или оживил? А может, это слово не имело значения? Вот только скажи он «прости», и она никогда на него больше не взглянула бы. А сейчас она знала, что хочет еще раз заглянуть в эти бездонные зеленые омуты, пленительные, затягивающие, хочет вновь утонуть в них. Ведь они не были пустыми всего секунду, но секунда эта показалась ей вечностью.
«Не позволю» и решимость во взгляде, которая говорила громче любых слов. Он ведь и правда не позволит больше причинить ей боль… По крайней мере, он в это верит. А большего и не нужно, потому что вера дает надежду, а надежда — силы двигаться вперед, не важно, к чему это движение приведет…
Он как обычно встал первым, а через пять минут поднялась и она. И, как и прошлым вечером, ее толкнули к стволу дерева, темнеющему в ночи. Но на этот раз пугающий шипящий смех был прерван апатичными словами:
— Сэмпай, а Принцам развлекаться не с Принцессами разве можно? Вы разве себя не запятнаете? Или фальшивым Принцам это не так важно?
Парень с сумасшедшей ухмылкой обернулся и увидел стоящего в тени раскидистого клена Франа, безразлично на него взиравшего. «Не позволю». Но что может сделать щуплый паренек с сильным, спортивным, хоть и худым Гением, в руках которого появился десяток стилетов?..
— Считаешь свою подружку грязной? — вопросил Принц, радуясь тому, как удачно подставился раздражавший его парень с зелеными волосами, и сам шагнул в расставленную ловушку. Даже Гении порой ошибаются. Если ловушки расставляет человек, понимающий саму суть лжи…
— Бэл-сэмпай, но Вы же сами говорили, что лягушки — существа грязные, а меня не слушали, твердя, что болото не дает нам быть чистыми. То ли у Вас склероз, то ли Вы решили согласиться с Лягушонком, что представители его вида чистые.
— Молчи, земноводное!
Стилеты полетели в парня, но почему-то не достигли цели, изменив траекторию и вонзившись в дерево. Принц рассмеялся, но в следующий миг замер, равно как замер и его смех. Он резко переводил взгляд справа налево, сверху вниз, хаотично и беспорядочно, словно искал что-то, но не мог найти. А Фран спокойно стоял, замерев, как мраморное изваяние, и казалось, что он даже не дышал. Ведь даже Гений не мог уловить шум его дыхания…
— Чертова Лягушка! Убери немедленно! — воскликнул Бэл и метнул стилеты примерно туда, где стоял парень в странной шапке. Примерно, но не точно — ножи пролетели в паре сантиметров от щеки Франа, который даже не подумал уклониться от них.
— Да уйду я, уйду! — всплеснул руками Принц. — Сегодня уйду, ши-ши-ши. Всё равно это довольно скучно, а капитан устроит скандал, если посторонних заденет. Но в штабе мы с тобой продолжим, даже если Скуало своим оревом поднимет весь квартал!