========== Башмачки леди Гермионы ==========
- 1 - Пролог -
Ей снился чудесный сон. Уже который раз, сознавая, что спит, Гермиона улыбалась и счастливо жмурилась, подставляя лицо нежным солнечным лучам. Влажный тёплый ветер играл с её распущенными волосами, норовил приподнять подол лёгкого платья, который она придерживала руками и улыбалась, счастливо жмурилась… Чьи-то руки обнимали её за талию, бережно, но настойчиво тянули назад, она прижималась спиной к горячей мужской груди под тонкой рубашкой, чувствовала позвонками выпуклые, немного колючие пуговички, ласковый голос шептал на ухо, щекоча мочку, сдувая с виска непокорную прядку. Шептал, что…
Гермиона проснулась от сильного аромата, ворвавшегося в её утренний, тут же забытый, но наверняка самый интересный и познавательный сон сладко-волнительным вихрем. Что? Снова? Опять? На тумбочке возле кровати лежали цветы. О! Те же самые, странные, неизвестные ей, не найденные ни в одном справочнике редких растений: пёстрые, красочно расцвеченные, опушённые, разделённые цветоносы, тёмно-розовые с белыми и кремовыми пятнышками, золотистыми точками, синими ободками, нежно-сиреневыми сердцевинами бутонов; аккуратные розетки сочных ярко-зелёных листьев, крепкие стебельки, перламутровый шарик-жемчужина между двух бледно-жёлтых тычинок. Очень красиво! Сказочно. Откуда эти цветы берутся уже в третий раз на её тумбочке? Да ещё под утро… Колдовство… Опасности они, вроде бы, не представляют, а там кто знает. Пахнут обворожительно, именно так, как по вкусу Гермионы и должны пахнуть самые приятные цветы…
Она поставила букетик в баночку с водой и решила всё-таки показать странные растения профессору Стебль.
Помона Стебль долго разглядывала загадочный цветок, вертела и так и сяк, принюхивалась, забавно шевеля носом, растирала пальцами краешки лепестков, откусила кусочек листа и пожевала, потом поводила над цветком волшебной палочкой и пожала плечами:
— Cypripedium calceolus, — вынесла она вердикт. — Орхидея. Только такой оригинальной «туфельки Киприды» я никогда не встречала. Не знаю, дорогуша, есть ли в нём какая-то магия, но то, что вы продемонстрировали нам удивительный образец нового сорта Венерина башмачка — это факт. Коллекционеры дорого заплатили бы за сей экземпляр. В Америке, например, дикий прообраз этого чуда называют «цветки-мокасины», а у нас «башмачки леди» за вот эту центральную часть цветоноса, похожую на туфельку, видите? Вообще-то это ловушка для насекомых: крупная губа с завёрнутыми внутрь краями, в которую попадает насекомое и, выбираясь, опыляет цветок. Какая прелесть! По маггловской мифологии один крестьянин нашёл в грязи башмачок богини Венеры, а тот в его руках превратился в цветок, у которого один из лепестков сохранил форму туфельки, прочие же остались немного запятнанными. Откуда у вас это замечательное растение?
Гермиона только хотела ответить, что не знает, но услышала насмешливый голос Драко Малфоя:
— Наверное, поклонник подарил. Вырастил в горшке корявый цветочек для леди Гермионы, — последние слова прозвучали, как издевательство. Друзья Малфоя, Крэбб и Гойл, гаденько захихикали:
— Ага, леди! Ле-леди Грейнджер! Башмачки миледи Гермионы. Стопчет туфли — будет в цветочных ходить.
— Тихо, мальчики! — строго посмотрела на веселящихся слизеринцев профессор Стебль. — А вы, мисс Грейнджер, заберите ваш загадочный цветок, потом мы обсудим с вами, откуда он мог бы взяться…
*
— Ну что, леди, — смеялись вслед Гермионе слизеринцы, — тебе любовник только цветочки дарит? Или что-то посущественнее? Трусики, анальный секс, куни?
Драко забежал вперёд, преградил ей дорогу, бесцеремонно развернул, прижал к стене, навис над самым лицом, чуть ли не касаясь губами лба Гермионы: — Поцелуи, например? Хороший подарок для леди, — усмехнулся он и начал наклоняться ниже.
Его приятели заржали и заулюлюкали:
— Да, Драко, покажи леди, что дарят настоящие джентльмены, пусть запомнит, помечтает потом, а то её поклонники-замухрышки только по цветочкам специалисты, не приласкают даже. А, может, это она сама себе цветы дарит, кто же позарится на такую ледю?
Гермиона почувствовала руки Драко на своей груди, ахнула, оттолкнула его так сильно, как только смогла, пытаясь влепить пощёчину. Удар вышел смазанным, Драко покачнулся, но удержал равновесие, расплылся в издевательской улыбке, преувеличенно-галантно пропустил Гермиону, посылая в ответ на её гневный взгляд воздушный поцелуй и неприличный жест.
— Ничего так, кошечка, — услышала Гермиона за спиной его гнусный смех и только сейчас позволила своим щекам вспыхнуть румянцем, — сочненькая, не зря Уизли с Поттером её обхаживают, есть что потискать, и в лифчике не пусто, её бы поиметь от души, чтоб попищала, а не цветочки дарить! Застоялась гриффиндорская кобылка.
Несколько голосов ещё долго отпускали ей вслед пошлые шуточки. Гермиона вбежала в свою гостиную, бросилась в спальню, схватила на тумбочке букет диковинных орхидей и, со злостью смяв хрупкие ароматные цветы, затолкала в мусорную корзину. Чтобы ничего не напоминало ей о мерзком Малфое, его противных, обидных словах и отвратительном поведении!
- 2 -
Она смотрела то в окно, то на свои ногти. Океан за белым, чистым, наряженным в тонкую гардину окном кабинета коменданта выглядел величественным, красивым, дымчато-бирюзовым под ослепительно-синим небом Атлантики. Не то, что тот же океан через узкое решетчатое окошко тюремной камеры: свинцово-серый под серым же, хмурым небом, и волны его какие-то суровые, трагические, даже в редкие часы штиля тоскливые — безотрадная картина… Ногти выглядели ужасно, отвратительно, гадко; как она допустила такое? Не просто короткие, а обломанные и обкусанные до мяса; сухие пальцы в заусенцах и царапинах: последние недели заключения дались ей нелегко… Лучше забыть, не вспоминать, она справилась, смогла доказать собственную адекватность, неопасность для окружающих. Адвокаты постарались, связи, друзья, Гарри, конечно, и теперь она смотрит на небо и волны не из тесного, холодного, пропахшего гнилой рыбой каменного мешка, а из комендантского окошка, а через несколько минут выйдет за стены крепости, её переместят на большую землю, домой, можно будет принять горячую ванну, выпить некрепкий кофе с лимоном и фисташковой пастилой, сварить себе овсянку с сушёной земляникой… Или нет, первым делом сделать маникюр, точно! Переодеться — и сразу в салон; никакого экзотического экстрима, никакого модернового дизайна, никаких нарощеных ярких когтей, всего лишь аккуратные блестящие, чуть перламутровые ноготки — мило и прилично, романтично в меру, достойно для неюной британской колдуньи. Перламутр не в моде у современных работающих волшебниц, намёк на вульгарность? Слишком легкомысленно и пошловато? А ей, Гермионе Грейнджер, нравится, значит, именно такой маникюр и сделаем. А потом кофе, ванна, хлопковая пижама, белоснежная постель, сон часов на двенадцать или на сутки. А потом… А потом? А потом…
— Вот, миссис Грейнджер, ваши документы, — в кабинет вошёл комендант, изобразил на лице подобие улыбки, — порт-ключ не понадобится, вас будет сопровождать мистер Поттер. Вы не против? — он разложил на столе бумаги, быстро поставил несколько подписей, печатей, протянул Гермионе перо. Она расписалась и встала, вежливо попрощалась. А что ещё скажешь?..
Гарри ждал её у ворот тюрьмы, бродил по пляжу и перекатывал ногой некрупный округлый камень. Волны сегодня плескались спокойно и безмятежно, играли с клочками водорослей и мусором, пригнанным штормом, даже не верилось, что они могут, оглушительно рыча, разбивая вдребезги белоснежную пену, биться о самые верхние уступы тюремных стен, брызгать солёными каплями в окошки подвалов и нижних этажей крепости… не верилось, что в этом почти идиллическом, тихом мире, искрящемся солнечными бликами на мягких, низких, медленно накатывающих волнах, бывает зло, горечь, обида, разочарование, несправедливость, предательство, отчаяние; и боль, тягостная, гнетущая, может так же, как эти прозрачные ласковые волны, неспешно лизать твои ноги… И так же неспешно и почти ласково лишать рассудка… Изо дня в день, изо дня в день…
— Ты промокнешь! Что ты, Герми? — Гарри схватил её за руку и потащил подальше от воды.
Гермиона сама не заметила, как зашла в волны. Ноги и правда промочила. Эх, туфли жалко, удобные, её любимые.
— Со мной всё нормально, — она поймала встревоженный взгляд Гарри, — просто задумалась. Красиво здесь. Из камеры всё другое.
— Ничего красивого, — Поттер, поёжившись, оглянулся на чёрные стены Азкабана, закрывающие за спиной полнеба. — Не задумывайся так больше, ладно? Пойдём, нам пора, — он протянул Гермионе руку, она крепко сжала его ладонь и закрыла глаза.
Аппарировали они прямо к её дому. Гарри спросил, чем может помочь, намекнул на чай, предложил одолжить домового эльфа, но Гермиона сослалась на усталость, головную боль, извинилась и пригласила Гарри зайти на чаепитие вечером. А с хозяйством она сама справится. Он улыбнулся почему-то виновато и унёсся по делам.
Маникюр, кофе? Сил хватило только на то, чтобы расшторить окна, сдёрнуть в гостиной чехлы с мебели, набрать ванну, раздеться, устроиться в тёплой воде, растворить немного пены с ароматом орхидей и уснуть…
Вечером Гарри принёс домашний ревенный пирог, извинился за Джинни, которая не смогла прийти из-за малышей: у Лили, кажется, режутся зубки, а Альбус подцепил маггловскую ветрянку. Гермиона кивнула и перевела разговор на другую тему. Поинтересовалась подробностями работы Главного аврора Поттера, министерскими новостями, смогла даже спросить, как дела у Рона. Гарри долго увлечённо рассказывал о новом деле, которое не мог раскрыть уже почти месяц, вроде бы и подобрался к подозреваемому в преступлении, а доказательств, достаточных для суда, никак не соберёт, потом он в общих чертах описал законодательные нововведения, обсуждаемые в кулуарах Министерства, начал говорить про Рона и осёкся.
— Продолжай, я могу про это слушать.
Да, слушать про то, что бывший муж уехал с молодой женой и двумя дочками-близняшками отдыхать в Южную Америку и заваливает Поттера открытками с красочными видами Рио-де-Жанейро, непроходимых джунглей Амазонки, грохочущих каскадов Игуасу, золотых пляжей Капакабаны, Гермиона могла, но говорить на эту тему оказалось выше её сил. Руки предательски задрожали, тяжёлый ком разросся в груди, перекрыл горло. Она скрыла невольный всхлип за неприлично-шумным глотком чая, Гарри замолчал, откашлялся и извинился.
— Я не подумал, прости. Давай о чём-нибудь другом поговорим? Как ты себя чувствуешь? На работу скоро думаешь возвращаться?
— Давай о другом. Только не извиняйся, я в норме. Почему бы мне не порадоваться счастью Рона? А с работой - пока не знаю. Ты же понимаешь: прежнюю должность мне не доверят, проситься профессором в Хогвартс тоже нет смысла; может быть, придумаю что-то. Луне в экспедиции требуются разнорабочие, сиделкой в хоспис можно. Если ты поможешь с рекомендацией, то я пошла бы библиотекарем.
Гарри пообещал, что поможет и вздохнул. Разговор не задался, они оба чувствовали неловкость, подолгу молчали, когда Гарри начал громко пересказывать содержание какой-то глупой статьи из «Пророка», Гермиона отставила чашки, свою и его, взяла друга за руку. Спокойно посмотрела в глаза.
— Гарри. Я должна сейчас всё сказать. Просто выслушай, хоть ты это и знаешь. А потом встань, пожелай мне спокойной ночи и уходи. Да?
Гарри тревожно заёрзал на стуле, сжал ладони Гермионы и опустил глаза.
— Ты очень помог мне, спасибо, — она не убирала рук. — И в тот раз с глупым неудачным зачатием, и потом, на суде, в тюрьме. Если я стану тебя благодарить, ты обидишься, я чувствую. Поэтому пропустим пустые слова. Мы друг друга понимаем, это главное, — голос Гермионы звучал тихо, но казался единственным важным звуком в комнате, в мире. — Я не знаю, как буду жить дальше, — вздохнула она, встала, подошла к окну и продолжила, обращаясь к синему вечеру, к тёмным деревьям, к блестящей в свете тусклого покачивающегося фонаря мостовой. — Но как-то буду. Жить. Постараюсь не совершать ошибок, очень постараюсь, — Гермиона обернулась к Гарри, спрашивая взглядом: «Веришь?», тот кивнул. — Я потом как-нибудь обязательно попрошу прощения у Джинни. — Гарри замахал рукой: «Не стоит, что ты!», но Гермиона не обратила внимания. — Она женщина, она поймёт. Я рада, что у вас всё хорошо. Я много думала. Понимаешь, если у меня нет детей, значит, так и должно быть. Это трудно признать, даже говорить про такое больно, — приложила она руку к сердцу, Гарри тревожно нахмурился, но Гермиона только покачала головой. — Всё нормально. Боль — это жизнь. Я теперь точно знаю. Так вот, — махнула она коротко остриженными волосами, — я постараюсь просто жить, делать дело, займусь чем-то интересным, может быть, смогу вернуться на работу… ну, на какую-нибудь работу, приносить пользу людям. Я справлюсь. И больше не буду думать о том, что причиняет мне боль. Только прошу, — Гермиона вернулась к столу, — на некоторое время оставьте меня, мне надо побыть одной. Не обижайся, и не говори, что в тюрьме я вдоволь наелась одиночества. Это другое. Мне надо просто пожить одной, ни с кем не встречаться, не разговаривать. Так можно?
— Если ты хочешь, — не очень уверенно пожал плечами Гарри. — Мне эта идея не кажется правильной. Но если ты хочешь…
— Да, хочу. Я буду ходить к психологу, как обязал меня суд, буду заниматься чем-то полезным, не пропаду, приведу себя в порядок, может быть, начну бегать по утрам или ходить на фитнес.
— Ты?
— А что тут такого? Многие женщины уделяют своей внешности много времени. Это и для здоровья хорошо. Хочу сделать тут ремонт, — Гермиона оглядела комнату. — Или слетаю к моим в Австралию, с родителями повидаюсь, с братом. Но это, когда мне вернут палочку и отменят ограничение перемещений.
— Уже скоро, я потороплю Отдел надзора.
— Никого не надо торопить. Пусть всё будет по закону. Без волшебной палочки можно жить, и вообще жить можно и нужно. Только, у меня скоро День рождения…
— Я помню, — воодушевился Гарри, — и, может быть, мы…
— Забудь. Мне приятно, что ты помнишь, но ничего не надо, никаких «может быть». Я, собственно, именно это и имела в виду: не вздумай затевать праздник, присылать подарки. Не хочу. Не обижайся, Гарри, я не стану больше праздновать этот день. Это не блажь, а продуманное решение. Никакой радости по поводу этого календарного дня и никакой печали тоже. Родилась — и родилась, спасибо маме с папой. Сейчас этот день не играет в моей жизни никакой роли. Лишнее напоминание о возрасте, об упущенных возможностях, о том… — Гермиона побледнела и с трудом, но чётко и внятно выдавила из себя: — О том, что я бесплодна, и это навсегда, на долгие годы, на многие Дни рождения. Всё! — тряханула она головой. — Не будем об этом! Я тебя попросила, для меня это важно.
— Конечно, — согласился Гарри и тяжело вздохнул. — Не хочешь праздновать — твоя воля. А насчёт всего остального… Я не согласен. Ты же не всё ещё испробовала, зачем отчаиваться? Ты никогда не сдавалась. Я люблю и ценю тебя за это.
— Не сдавалась. И к чему это привело? К нервному расстройству, к страшному непростительному преступлению! К заслуженному наказанию. Ты знаешь, что такое Азкабан? Азкабан, даже без дементоров? Да, ты, Гарри, знаешь, поэтому должен меня понять. Я больше не стану думать про детей, я не желаю больше жить этими глупыми мечтами. Я всё испробовала. Что ещё? Сколько врачей? Сколько слёз, надежд, отчаяния? Рон не выдержал и завёл любовницу. Я его не осуждала, жить с женщиной, всё время сидящей на гормонах и зельях, невыносимо: взрывной характер, перепады настроения, капризы, скандалы, стихийная магия, никакого секса, это мало кто выдержит. И когда подружка Рона забеременела, я сама прогнала его, потому что не могла позволить себе жить с мужчиной, у которого должны родиться дети. Дети! Это и есть любовь, семья, будущее! А у меня его нет, и у Рона со мной его не было, — Гермиона отпила глоток остывшего чая и продолжила: — Потом все эти эксперименты с зачатием. Магия бессильна, медицина тоже — вот вердикт. И даже тебя я умудрилась втянуть!