Он не заметил, как начал плакать.
— Я не хотел, чтобы ты знал, — Шерлок неожиданно приглушённо всхлипнул. — Я не хотел отвлекать тебя от твоих тренировок.
Лицо Джона быстро потемнело, но он сдержал себя.
— Я не беспокоюсь о чёртовом регби больше, чем о тебе, Шерлок. Если ты в беде или тебе больно, то ты всегда должен говорить мне. Всегда.
— Я не мог…
— Да, ты мог, — парировал свирепо Ватсон. — Ты всегда мог рассказать мне. Господи, я думал, ты знаешь об этом, малыш. После всех этих лет? Ты по-прежнему всё для меня.
— Джон, — Шерлок тихо заплакал, подтянув Джона за рубашку ближе к себе. Он уткнулся лицом в Джоново плечо и разрыдался. — Я был напуган.
Звук, который издал Ватсон, был ужасен. Этот звук был грубый, мучительный и болезненный, и это разрывало Шерлока надвое.
— Ты не должен бояться, — прохрипел Джон. — Не со мной. Никогда.
— Прости.
— Не делай так снова, хорошо? Я всегда буду с тобой.
— Ты обещаешь?
— Я обещаю. Боже, я обещаю, Шерлок. Я… я так сильно скучал по тебе.
Слёзы наконец-то закончились, пока Холмс цеплялся за Джона.
— Я тоже скучал, Джон. Каждый божий день.
— Я ужасно скучал по тебе, любимый, — зашептал Ватсон снова, отстраняясь настолько, чтобы покрывать нежными поцелуями губы Шерлока. — Очень сильно.
Они стояли тихо, обмениваясь мягкими поцелуями и тихими словами, утешая друг друга, убаюкивая до полного спокойствия.
— Ты вернулся домой? — Шерлок решился нарушить тишину. — Ты вернулся домой ко мне?
— Да, — выдохнул Джон. — Боже, да, теперь я точно дома.
Тихое хныканье, что сорвалось с Шерлоковых губ, побудило Ватсона глубоко поцеловать его.
— Ты такой красивый, Шерлок, — пробормотал Джон, одним быстрым движением поглаживая кудри Холмса пальцами. — Господи, ты стал ещё красивее, пока меня не было?
Жидкое тепло, казалось, лилось из кончиков пальцев Ватсона, просачиваясь в волосы Шерлока и с лёгкостью расходясь по всему его телу; Шерлок мгновенно таял от прикосновения с тихим стоном.
— Джон, — пролепетал Холмс, веки закрылись, он был не в состоянии делать что-либо, кроме как чувствовать. То, как Джон обращался с его телом одними только руками, было так знакомо; они скользили по шее и острым косточкам на плечах.
— Ох, любимый, — прошептал Ватсон. — Боже, не… не говори моё имя так.
Шерлок усмехнулся.
— Почему нет?
— Потому что это заставляет меня хотеть завалить тебя в кровать, — прорычал Джон.
Холмс и глазом не моргнул.
— Так завали меня уже.
Низкий стон вырвался из Джоновой груди, пока он привычно скользил пальцами под пуговицы рубашки Шерлока, вытягивая их из плена, разводя её полы в стороны, открывая вид на обнажённую грудь. Он пробежал руками вниз по гладкой коже, проводя пальцами по грудным мышцам, нажимая на каждый сосок, пока те не стали торчать вверх — потемневшая кожа натянулась от возбуждения. Шерлок задохнулся от прикосновений, почти забыв, каково это — быть с Джоном. Как он всегда нежен. Как хорошо он знает Шерлоково тело и как часто он использует эти знания в своих преимуществах, лаская каждое чувствительное местечко, куда мог добраться, и играя на Холмсе, как на скрипке.
Большие и указательные пальцы Ватсона зажали соски Шерлока и потянули их настолько, чтобы сорвать стон с губ Холмса.
— Джон, — ахнул он, веки затрепетали от прикосновений.
— Ох, — выдохнул тот, подаваясь вперёд и снова захватывая его губы в иссушающем поцелуе. — Господи, пошли в спальню.
Шерлок зарылся лицом в шею Джона, вдыхая аромат своего возлюбленного поглубже в лёгкие, желая наполнить им каждую клеточку своего тела.
— Почему не здесь?
— Потому что я не буду трахать тебя в первый раз за прошедшие месяцы на холодном полу нашей квартиры, — хрипло посмеивался Ватсон в Шерлоково ухо, а его дыхание вызывало мурашки на коже.
— Ты имел в виду моей квартиры, — мягко поправил Холмс. Джон не живёт здесь. Он останавливается здесь, когда он в городе, и у него был ключ, но он не живёт здесь. Он не занимает здесь своего собственного пространства. Настолько, насколько Шерлок бы этого хотел.
— Нет, — пробормотал Ватсон, руками сжимая талию Шерлока. — Я имел в виду нашей квартиры.
Хватает всего четырёх секунд для затуманенного и заполненного похотью мозга, чтобы точно обработать то, что только что сказал его парень; слова внезапно вскипают и вибрируют, отскакивая от стен в Чертогах Разума Шерлока, щёлкая пальцами и требуя обратить на них внимание.
Шерлок застыл.
— Что?
Пробегая носом вдоль изогнутой шеи Холмса, Джон, кажется, совсем не был смущён.
— Ты услышал меня. А я ненавижу повторяться.
Он даже не мог оценить шутку, подкол, над его саркастическими ответами на вопросы Ватсона. Он даже не заметил шутки. Он по-прежнему плавал в первом предложении, сказанном Джоном. В том самом, которое, возможно, имело под собой гораздо больше или меньше, чем это в итоге прозвучало из-за игривого тона Ватсона.
Он отчаянно перебирал возможности, эйфория от надежды нависла над его разумом, требуя впустить, пока одновременно он ожидал разрушающую агонию от правды, которая точно была не такой, как бы ему хотелось.
Джон продолжал свои поцелуи вдоль линии челюсти Шерлока, игнорируя его застывшую позу и рваное дыхание, мурлыкая в мягкую кожу Холмса, как будто ничего не происходило.
Шерлок не мог думать. И ему стало ещё сложнее, когда губы Ватсона прошлись вдоль его ключицы, вылизывая ямочку между плечом и костью.
— Джон, — задохнулся он, отчаянно умоляя, — желание узнать правду и желание продолжить боролись в нём между собой за лидерство.
Ртом Ватсон проехался к центру Шерлоковой груди — горячее дыхание оставляло за собой опаляющий след, пока Джон направлялся к левому соску.
Шерлок знает, что его дразнят. Он знает, что Джон любит его отзывчивое тело и длинные конечности, и его буйные кудри. Ватсон говорит об этом не менее, чем в двадцати различных случаях.
Но он не может до конца отпустить себя. Он не может полностью упустить контроль над собой до того, как он узнает. Он должен знать.
Вцепляясь в светлые пряди, Шерлок поднимает Джоново лицо к себе, глазами уже сканируя каждую морщинку, появляющуюся от улыбки, раскрасневшуюся пору, каждую частичку, что составляла прекрасное лицо Джона Ватсона.
— Пожалуйста, скажи мне, — судорожно шепчет он, боясь поверить и всё-таки очень желая знать. — Просто скажи это. Один раз. Пожалуйста.
— Я дома, — хотя Джон ответил мягко, восторг и убежденность прозвучали куда выразительнее из-за его усмешки. — Я дома, любимый. Теперь я живу здесь. С тобой. На 221В по Бейкер-стрит.
Шерлок моргнул. И снова моргнул. И ещё раз, просто чтобы точно быть уверенным, что Джон внезапно не растворится в воздухе и что весь этот разговор внезапно не окажется на самом деле плохим сном.
Но Ватсон не растворился. Джон оставался на месте, синие глаза сияли, нижняя губа слегка дрожала.
Джон дома.
Джон переезжает в Лондон.
Джон переезжает на Бейкер-стрит.
Джон дома.
Джон дома.
Джон Шерлока.
— Ты дома, — прохрипел Шерлок, только сейчас замечая катящиеся по его щекам в два ручья счастливые слёзы. — Ты… ты дома со… со мной.
— Мой дом рядом с тобой, — эхом отозвался Ватсон; его глубокие синие глаза ещё никогда так сильно не напоминали океан, как сейчас.
— Джон. — Холмс отказывался признавать, насколько сильно звук, который он издал, был похож на всхлип, чем на что-либо другое, но это не кажется важным, потому что Джон прижимает его к себе, обвивая мощными, мускулистыми руками его худое тело и сжимая его в самых лучших объятиях, что когда-либо были у Шерлока.
Джон дома.
Никаких больше ночей в одиночестве.
Никакой больше пустой квартиры.
Никаких больше издевательств в университете.
Никакого больше Себастьяна Уилкса.
Джон вернулся домой.
Всё в мире теперь на своих местах.
— Итак… соседи? — пробурчал Джон в воротник Шерлоковой рубашки, прижимаясь лицом к материи.
Соседи.
Как будто это простое слово отражает то, что они действительно значат друг для друга.
Нет.
Джон Ватсон не сосед Шерлока.
Джон Ватсон партнёр Шерлока. Возлюбленный.
Всё.
Джон Ватсон принадлежит Шерлоку.
И с такими заключительными, главными, абсурдно собственническими мыслями Шерлок тащит Джона за воротник в свою комнату, отчаянно нуждаясь быть взятым в этот самый момент прежде, чем всё его тело взорвётся от нестерпимого желания.
Ватсон не сопротивлялся.
Они стягивали одежду, почти разрывая её надвое, пока боролись за лидерство, толкаясь, дергая и притягивая друг друга к их обоюдной цели, которая скрепит их обнажённые тела вместе.
— Ты дома… Ты дома… — шепчет Шерлок, и даже для его собственных ушей эти слова звучали как-то недоверчиво и удивительно, как будто он воображал иной сценарий. Какой, в действительности, он и воображал. Такой, в котором Джон Ватсон играет за неанглийскую сборную. Такой, в котором они никогда бы не вернулись в Лондон — Шерлок последовал бы за Джоном через континент в охоте за его, Джона, мечтой. И сердце Холмса следовало бы покорно. Если бы это было тем, чего хотел бы Джон, если бы это было тем, куда привела бы его дорога, Шерлок и его сердце со штампом «Собственность Джона Ватсона» следовали бы за ним.
Но его душа?
Его душа оставалась бы в Лондоне.
Его душа по-прежнему находилась бы на Бейкер-стрит, скиталась бы по оживлённым улицам оживлённого города. Прыгала бы через крыши и вниз по водосточным трубам. Шерлок оставил бы свою душу позади.
Но теперь ему это не нужно.
Теперь они останутся у него оба. Его сердце и душа, тело и дыхание принадлежат целиком Джону Ватсону, и после четырёх несчастных лет он не будет месяцами ждать в агонии, чтобы проверить эти истины.
Нет, не в этот раз. В этот раз Джон Ватсон останется с ним.
И он не может больше ждать ни секунды.
Шерлок падает назад, на одеяло, — края одеяла взметнулись в воздух по бокам от него, пока сам Холмс смотрит вверх на своего великолепного обнажённого возлюбленного, загоревшего от экстенсивных тренировок на солнце — прекрасный отпечаток по всему его торсу, рукам и ногам. Когда они были мальчишками, Джон всегда был милым, низким и похожим на ангела, но прошли годы, драгоценные детские черты Джона превратились во что-то полноценно мужское, красивое, крепкое и сильное; его тело подвергалось постоянным травмам из-за занятий спортом — Ватсон играл и зарабатывал себе этим на жизнь, однако его атлетическое строение всегда было прочным и становилось ещё более способным от каждой игры.
Глядя вверх на потемневшие мышцы, Шерлок проскользнул языком между зубами, быстро облизывая обсыхающие губы, самым распутным — каким он, собственно, и является — образом раскидываясь на простынях, предлагая Джону овладеть собой.
— Ох, любимый, — пробормотал Ватсон, пристально разглядывая каждый дюйм Шерлоковой кожи — у Холмса волосы на теле встали дыбом, а он сам весь покрылся гусиной кожей. — Моя прекрасная, прекрасная любовь.
И вот так просто несколько дюймов пространства между ними внезапно стали неприемлемыми. Шерлок хочет потребовать от Джона не говорить такие вещи. Он хочет одарить его свирепым взглядом, надутыми губами и нахмуренными бровями, чтобы выразить, насколько нестерпимо то, что его возлюбленный стоит там и говорит ему такие невероятные, прекрасные вещи, и не касается его. Как совершенно сводит с ума то, что он лежит здесь, готовый и нетерпеливый, и что его дыхание полностью сбивается из-за того, как Ватсон восхищается им сверху, лишая Шерлока даже шанса ответить чем-то, похожим на слова.
Джон Ватсон — мастер в спальне.
И Шерлок неожиданно встаёт на колени, лицом вниз, в одеяло, задом вверх, готовый быть… ну, готовый, знающий, какая поза самая лёгкая и самая быстрая, нуждающийся в том, чтобы быть заполненным Джоном так быстро, как это вообще возможно.
Именно поэтому после мягкого, любящего смешка скрип прикроватного столика и прогнувшийся матрас сулили прикосновение в мгновение ока; Холмс вскрикнул от неожиданности, когда шоковые волны восхитительного наслаждения распространялись по всему телу, когда его выступающая эрекция, свисающая между ног, очень внезапно оказалась поглощена в уютное, влажное тепло. Вздрагивание его бёдер было таким же непроизвольным, как и нежелательным, и Шерлок уткнулся лбом в скрещённые руки, глядя вниз своего торса, изумлённо пытаясь рассортировать ощущения, испепеляющие его вены.
Умный Джон.
Ватсон лежит на спине, голова комфортно устроилась между внутренних сторон бёдер Шерлока, розовые губы растянуты вокруг его члена прекрасным кольцом, два пальца нажимают на тяжёлый мешочек у основания.
Под таким углом кровь прилила к кончику эрекции Холмса, головка стала почти невыносимо чувствительной, пока Джон обводил её языком. Шерлок громко стонет от вида Джона, именно так лежащего на спине под ним, тянущего из него эти ощущения; его неподготовленное тело дрожит, разрываясь надвое из-за того, что он не знает, чего больше хочет — кончить именно так или от ощущения Джона глубоко внутри своего тела. Решение невозможно.
Хотя, видимо, это не тот вопрос, на который должен отвечать он; ловкие, хорошо обученные пальцы Ватсона находят края входа Шерлока, скользя прямо внутрь, растягивая первое кольцо мышц прежде, чем у него, Шерлока, был бы шанс сжаться. Холмс ахнул — вторжение незнакомо, хотя не нежелательно; ощущение того, что внутри него что-то есть, избегало Шерлока месяцами, пока Джон отсутствовал. Конечно, у него были и другие варианты, но это совсем не то же самое, что быть с Джоном, чувствуя его пальцы, раскрывающие его, и его член внутри себя. Это лучше, чем любая игрушка, Холмс уверен в этом.