Ничего не ответив, Джонатан закрыл глаза и осторожно поцеловал Корки. Он сделал это совершенно свободно и естественно — без необъятного жара, который сжигал его, когда он касался Джед, без чувства вины, преследовавшего его, когда он обнимал Мэрилин в девонской глуши. Им овладело упоительное чувство освобождения — он знал, что был лучше Корки, что мог бы помочь ей покинуть это место, а она, в качестве снисходительного “спасибо”, иногда саркастично посмеивалась бы над ним, иногда — позволяла себя целовать, как сейчас.
Вначале ее губы были нежными и податливыми — ровно до того момента, пока он не переместил свои руки ей на талию, и Корки, взбрыкнув, не залепила ему тяжелую пощечину.
— Ну и… — даже в приглушенном свете ночника ее щеки казались малиновыми. — Ну и… пошел ты, урод. Пошел. И ты, и Шеф.
И прежде, чем Джонатан успел сказать хоть слово, она резко развернулась и оглушительно хлопнула дверью.
Комментарий к III
[1] Доброй ночи, мистер Прекрасная Задница! Как дела? (исп.)
========== IV ==========
Джонатан ясно ощущал, как напряжение и страх отравляют каждую минуту его существования — в меньшей степени это происходило из-за Корки, в большей — из-за тайных манипуляций Берр. То, что раньше он принимал за естественный ход событий, теперь предстало перед ним своей теневой стороной, и Джонатан с ужасом мог видеть, как и откуда идут все нити, и что тянется от Уайтхолла, а что действительно является естественным поворотом судьбы. Дискредитировать Коркоран — подписчицу — и вынудить Роупера отдать освободившуюся вакансию Джонатану. Вот чего добивалась Берр с самого начала, а грозная обида Корки была лишь закономерным следствием.
Сидя на террасе, в доме, милостиво подаренным ему Роупером, Джонатан рассматривал свои руки и не к месту думал о том, как сильно линии на ладонях напоминают ему нити их очевидной и опасной игры. Все это было так ясно для него. Смутно для Корки. А для Роупера? Что насчет самого ужасного человека в мире?
Следовало отдать ему должное — он умел выказать расположение. Сегодня, с явным удовольствием щеголяя маской доброжелательного покровителя, Роупер вручил ему плоский конверт с новеньким новозеландским паспортом на имя Эндрю Стефана Берча, а потом — Джонатан почти возненавидел этот момент своей жизни — небрежно бросил на стол многостраничный трудовой договор между этим самым мистером Берчем и “Трейдпасс Холдинг Лимитед”. Когда Джонатан выразил сдержанное удивление, Роупер не смог скрыть своей коварной дельфиньей улыбки, которая у всех вызывала такой страх. Анджела Берр и Уайтхолл ликовали где-то неподалеку, а Джонатана, читающего договор, подташнивало.
«Новый управляющий директор обязуется продолжить работу своего предшественника Лэнси М. Коркоран, более не занимающей указанную должность в «Трейдпасс Холдинг Лимитед» на основании…».
Не понимаешь ты главной… главной шутки.
«Обязуюсь не претендовать на доходы, принадлежащее компании имущество, акции и прибыль…».
Кто ему не нужен…
«Берет на себя полную ответственность за долги, кредиты и обязательства компании «Трейдпасс Холдинг Лимитед»….
…того он выбрасывает за борт.
— Дело непыльное, — Роупер сидел в своем кресле, сцепив поднятые руки за головой, и сыто посмеивался. — Считайте это моей благодарностью. Вернее, только началом целой череды маленьких благодарностей.
— Зачем это нужно?
Лэнгборн медленно наклонился к его уху.
— Думаешь, второй раз встанешь на ноги так же быстро, Пайн? Так, может, устроим еще один краш-тест, м?
В конце концов, он все подписал, чем заслужил крепкое рукопожатие от каждого, находящегося в кабинете Роупера.
Теперь, попивая охлажденную минеральную воду, Джонатан пытался представить себе, каким было бы лицо Корки, присутствуй она при передаче полномочий управляющего директора “Трейдпасс”. Лэнси М. Коркоран. Что значит М.? И какой отец дал бы мужское имя дочери, переиначив его так неудачно, вопреки своему очевидному намерению окружить ее ореолом маскулинной силы? Джонатан бесшумно зашевелил губами. “Лэнси” звучало слишком гладко — смягченное на конце, оно потеряло всё полновластие мужественности и стойкости; остался лишь гулкий грудной фасад, пускающий пыль в глаза, а в сердцевине — почти кошачья ласковость. Совсем по-иному звучала Джед, совсем по-другому звучала Софи, хотя Джонатан и не верил, что между именем и характером может быть какая-то зависимость — слишком часто, в таком случае, ему бы приходилось менять маски. Нет, он всегда был Джонатаном Пайном.
— Почиваешь на лаврах, директор? — Корки прошлепала босыми ступнями по имбирному терракоту террасы и вальяжно упала на стул возле Джонатана. Ее выцветшее на солнце тигровое парео едва прикрывало гладкие ноги.
— Все-таки стоит тебе иногда стучаться.
— Зачем? — она удивленно взмахнула рукой, и с сигареты, зажатой между пальцами, упал пепел. — У меня же есть ключи. Я теперь, мать вашу, ключница. Такая мерзкая противная баба с горбом, которая всем все запрещает. Нашла себе подработку.
Джонатан с интересом взглянул на Корки — хотя ее слова, как обычно, звучали вульгарно, сама она выглядела на удивление спокойной и трезвой.
— Ты только не думай, милый мой, что между нами якобы мир. Такие, как ты, преподали мне несколько уроков, и с моей стороны было бы крайне недальновидно не поделиться полевым опытом с Шефом. А кто предупрежден, тот вооружен. — Она сложила пальцы пистолетом и игриво прицелилась в Пайна. — Кстати, Фриски тебе не рассказывал о неудачливом малыше Сэмми из Кентукки?
Джонатан вежливо ответил, что ничего о нем не слышал, и тогда Корки, устроив подбородок на спинке стула, с присущей ей тягой к просвещению, поведала ему краткую историю о красавчике Сэммивеле. Судьба незадачливого шпиона, пытавшегося пресечь махинационную торговлю Роупера, в зачатке действительно немного напоминала историю Джонатана.
— Сэмми был ничего. Вы с ним, по правде говоря, одно лицо. Вернее, не совсем лицо, — она многозначительно оглядела его с головы до ног. — Только не лезь опять целоваться, умоляю.
— Подожду, пока ты сама проявишь инициативу.
— Даже чудо может случиться, ты ведь теперь у нас большой босс, — Коркоран протяжно затянулась, а потом щелчком пальцев отправила недокуренную сигарету прямо под ноги Джонатана. — Может, мне с тобой переспать? Это то, что делает наша фея, да? Зарабатывает статус. Стоит узнать, насколько я могу быть хороша в этом.
Она встала со стула и поправила парео, взбила волосы небрежным движением, а затем шагнула к Джонатану и невозмутимо поцеловала в губы. Мгновенно то самое ощущение правильности происходящего накрыло его, и он незамедлительно ответил, притягивая разогретую солнцем Корки к себе на колени. Все в нем кричало, что она ядовита, что в их связи не будет правды или искренности, или настоящего чувства, но Джонатаном завладело страстное желание увидеть, какой могла бы быть Лэнси Коркоран не в тени Роупера. Останется ли она такой же игривой? Такой же озлобленной? И будет ли она такой же интересной?
“Ах, мистер Пайн, благими намерениями…”.
Словно услышав голос Софи, Корки решительно отстранилась, упираясь ладонями в грудь Джонатана.
— А губы у тебя сухие и невкусные, — сказала она, скривившись, потом тут же вспыхнула, заглянув ему в глаза. — И вблизи ты раздражаешь ещё больше.
— Но все же решила меня обработать?
— Хочешь жить — умей вертеться.
Он с укором посмотрел на нее, и она, словно оттаяв, мазнула его легким поцелуем в скулу.
— Завтра пойдем по магазинам. Клайв должен подобрать тебе пару костюмов, чтобы ты, любовь моя, выглядел как настоящий управляющий директор. Лично выберу тебе брюки поуже. Я, конечно, не такой восхитительный шеф-повар, как ты, но знаю, что месть нужно подавать с приправами.
— Мне жаль, что так получилось, — он ласково пробежался пальцами по выпирающим позвонкам на ее спине.
— Ни хрена тебе не жаль, — Корки мгновенно ощетинилась и скользнула с его коленей обратно на террасу. — Ты Шефа матросишь — это понятно. Непонятно только, зачем тебе это вообще надо и откуда руки растут.
— Если хочешь поиграть в Мату Хари, то не стоило выкладывать на стол все карты.
Она пожала плечами.
— Любовь моя, ничто не вечно — все себя выдают, рано или поздно. Шеф — романтик, всегда хотел кому-то слепо доверять. Вот и вляпался в тебя. Джед с коровьими глазами бегает перед тобой голяком — ей тоже, видно, романтики недостает. Жить надоело. А Дэнни скоро будет спать с твоей фотографией под подушкой, потому что его отец предпочитает нянчиться с пушками, а не с собственным сыном, — она коснулась лица Джонатана, словно оценивая его, как один из скульптурных экспонатов, которыми была заставлена вилла Роупера. — Ты, дорогой, тоже встал на путь саморазрушения. Это я тебя предупреждаю. Видишь, какая добрая?
Джонатан улыбнулся, склоняя голову и пытаясь получить чуть больше нежности от грубых ладоней.
— Вали отсюда по-хорошему, — вдруг тихо попросила Корки. — Вали, пока не поздно. Кто бы ты, черт бы тебя побрал, ни был.
— А ты со мной? — Джонатан подумал о Берр, и о том, что после таких слов она бы точно забрала обратно его звание “идеального англичанина”.
— Я с тобой завтра по магазинам, — она нахмурилась и слегка шлепнула его по щеке. — А дальше сам, большой уже мальчик.
Коркоран выглядела не смешливой, а очень печальной.
— Что будет теперь с тобой?
— Ничего. Ничего не будет. Вы с Шефом умотаете по своим великим мужским делам, а я возьму пример с Джед, и буду покуривать, лежа на шезлонге — поджаривая свои ножки к твоему возвращению.
— Верится с трудом.
Она скривилась.
— А вам, сэр Прекрасная Задница, хотелось бы этого? Думаю, нет. И вообще-то у меня были другие планы. Оккупирую твой дом, поищу камеры, передатчики, телефоны, диктофоны… Какими там примочками пользовался этот слащавый позер Джеймс Бонд, а?
Ее слова были суровы, и Джонатану не приходилось сомневаться, что именно так Корки и поступит. По спине побежали мурашки, но он не совсем понял — то ли от страха перед возможным разоблачением, то ли из-за того, что Корки все это время будет спать в его постели, когда самого Джонатана там не будет.
Корки же, похоже, занимали совсем другие мысли.
— Я себе “Трэйдпасс” верну, — неожиданно сказала она, поднимая его за подбородок и глядя сверху вниз с неприкрытым презрением. — Пока, что скрывать, не знаю как, но верну, и даже твоя убедительнейшим образом прекрасная задница не встанет на пути моего фундаментального намерения.
— Не знаю, что меня пугает больше, — Джонатан улыбнулся, — твои угрозы или твои формулировки.
Озорно ухмыльнувшись, Корки снова упала в его объятия и приникла губами к нежной коже за ухом.
— Лучше бойся будущего, — прошептала она, обвивая шею Джонатана, словно бугенвиллея стены виллы — крепко и страстно. — Я никогда не бросаю слов на ветер, любовь моя, — Корки нарочно ласково поцеловала его в шею. — Это у меня от папочки.
***
Она ненавидела его.
Он ненавидел ее.
Так считали почти все обитатели виллы, кроме тех гостей, что прибывали на званые вечера Роупера и судили только по тому, что видели. А эта сторона их непростых взаимоотношений носила сугубо культурный и безупречный характер — частые разговоры тет-а-тет публично, короткие поцелуи — за мраморными оплетенными колоннами и в доме Джонатана, куда Корки продолжала приходить без стука. Подлинная идиллия, перемежающаяся угрозами, увещеваниями и приступами ярости.
Повторная вылазка в Монако, в сопровождении Сэнди, для Роупера увенчалась успехом, итальянские костюмы — с легкой руки Корки — были закуплены и исполнены в соответствии со всеми угрозами, но Джонатан отбывал, не прощаясь с ней.
“Перестаньте искать в женщинах больше того, чем они являются”.
Перед отъездом, глядя на то, как заливающаяся смехом Корки, развлекается на пляже с мускулистыми друзьями Дороти, Джонатан сначала подумал, что Анджела Берр была права. Злословница Лэнси Коркоран оставалась собой — пьяницей и болтуньей, с прокуренным голосом; нечистая на руку подружка оружейного барона — циничная и эпатирующая своей вульгарностью. Его руки сжимались в кулак, и он почти был готов сесть в машину, отвернувшись — отвернувшись от нее навсегда.
А потом она прекратила смеяться и посмотрела на него, когда думала, что никто не может ее увидеть.
Никто и не увидел. Кроме Джонатана.
“Любовь моя, идешь на смерть, и выглядишь сногсшибательно! А уж сзади…” — он почти прочел это в ее наглом взгляде.
“Я бы поцеловал тебя, но ты, кажется, сейчас занята другими”.
Она едва заметно пожала плечами.
“Это прикрытие, хороший мой. Я тоже шпион. Шпионю за тобой”.
Джонатан хотел беззвучно сказать что-то еще, но Фриски, открывший перед ним дверцу автомобиля, нетерпеливо постучал ботинком по асфальту.
Он, однако, был вполне удовлетворен ощущением, что она смотрела ему вслед.
“Что ж, мистер Пайн, девушка вполне забавная, — шепнула ему Софи, когда он, после долгой и изнуряющей беседы с Роупером, решил немного отдохнуть в самолете. — Кусается, шипит, но забавная. Этот отвратительный человек задавит в ней всё лучшее”.
“Ты думаешь, Софи, в ней ещё что-то осталось?”.
“Я полагаю, если бы ответ был “нет”, то вы, мистер Пайн, не стали бы тратить на девочку время”.
Беда была в том, что Джонатан не знал, насколько он прав. Единственные доводы, которые приходили ему на ум, имели вкус ее поцелуя — чуть терпкий, с нотками бренди или вина; ее запах — соли и ночи; ее глаза — болотистые озера Аль-Хавиза. И ее смугловатые ноги, которые вытеснили из памяти греховную нагую белизну Джед.
“Она грубовата, я признаю. И она признает”.
“Просто она копьеносица, мистер Пайн. Это в её крови. Бороться”. [2]
“Но тебе Корки не нравится”.
Софи с очаровательным смирением вздохнула.
“Каждая женщина будет немного ревновать, если ее бывший мужчина влюбится. Даже, если мертва, — она виновато улыбнулась. — Лучше расскажите, мистер Пайн, как продвигается наша с вами операция? Этот человек, кажется, начинает считать вас своим другом?”.
“Похоже на то. Но, по правде говоря, Софи, я уже от этого безумно устал”.
“В таком случае не буду утомлять вас разговорами. Идите ко мне в объятия, мистер Пайн”, — нежная арабка принялась укачивать его как ребёнка, прижав к своей груди — и Джонатан готов был поклясться, что почувствовал жар её тела.
“Я бы хотел…”
“Тшшш, я знаю”.
Джонатан позволил себе укрыться от всего мира в окутавшем его тепле. Жизнь редко давала ему передышки, исполняла желания еще реже. Вот и сейчас он не мог иметь всего, о чем мечтал. Софи — сердечная и понимающая — конечно, была рядом с ним, Джед — томная и преступно женственная — позволила ему остаться свободным от ее жара, но еще одной сильной женщины не было нигде.
Корки — сообразительная и шустрая — осталась где-то на Майорке.