========== Little Christmas Bun ==========
— Взял бы да и помог бы мне тут, чего расселся? — выпалила Джоанна, подтягиваясь на раскладной лестнице и пытаясь расправить и повесить елочную гирлянду на пушистом дереве.
— Я ж говорил тебе… — досадливо отмахнулся от нее Хеймитч, так и не потрудившись встать со своего кресла и, само собой, и пальцем не пошевелив, чтоб ей помочь. — Закинь ее повыше да просто походи вокруг…
— Тогда она будут висеть криво! — фыркнула в ответ Джоанна. — А тебе лишь бы сидеть на попе ровно, пока я тут ломаюсь.
Джоанна все так же тщетно сражалась с упрямой гирляндой, пока ей на помощь не подоспела ее спутница жизни — Зара, которая тут же взялась за другой конец. С типичным для жителей ее родного Одиннадцатого Дистрикта тягучим говорком Зара увещевала Джо:
— Хватит уже тебе кидаться на Хеймитча, — она и ему дурашливо покачала головой, мол, «ай-ай-ай», — позвала бы сразу меня, как все тут у тебя запуталось. Я ж тебе сто раз говорила… — кудрявая темнокожая красотка хлопотала и вилась вокруг Джо так, как делают только те, кто прожил вместе долгие годы и знают другого как свои пять пальцев.
Наблюдавшей этой возней Китнисс подумалось, что наверняка и они с Питом примерно так же смотрятся со стороны — полжизни вместе, проведенных в любви и… ну да, в согласии. Как и у Пита с Китнисс, у Джоанны и Зары случались порой размолвки, но время и взаимное терпение сгладили острые углы, и все пришло к такой вот идиллии.
— Ты бы не вел себя так, будь тут Ровена, — процедила сквозь зубы Джоанна в сторону Хеймитча, явно не собираясь так просто оставлять его в покое.
— Ровена мне не указ, — парировал тот резко, но не особо убедительно.
— Ага, конечно! Да наш дорогой доктор из тебя веревки вьет, старый дуралей, разве нет? — принялась подтрунивать над ним Зара.
Хеймитч скривился, хотя тут же невольно усмехнулся. Зара также не стеснялась в выражениях, как и Джоанна, но все же была гораздо мягче. Ведь ей не пришлось пройти через ад двух Голодных Игр и жизни Победителя, да еще и через пытки в застенках Капитолия во время Революции. Но вообще-то они с Джоанной были два сапога пара — недаром же столько лет были неразлучны.
Китнисс забавлялась про себя, глядя на то, как Хеймитч из кожи вот лезет, чтобы сохранить лицо в подобном споре. Хотя всем было очевидно - именно Доктору Агулар он обязан тем, что до сих пор жив и даже трезв нынче как стеклышко. Он мог сколько угодно делать вид, что она им не командует, но на самом деле дела обстояли именно так: он был в ее руках податлив как кусок свежей глины, и вроде бы сам не имел ничего против. Чего же удивляться, что все, кому не лень, подкалывают его почем зря, когда ее нет рядом.
— Кстати, а правда — где же Ровена? — спросила Китнисс.
— Срочно вызвали в приют. Будет попозже, — проворчал Хеймитч, все еще раздраженно зыркая на Джоанну и Зару.
Тем временем Эффи со своим мужем Окли, бывшим местным мэром, а нынче — одним из четверки Представителей Дистрикта в национальном парламенте, усердно накрывала на стол. И этот процесс тоже был отягощен некими трениями, так как Эффи была склонна сделать сервировку куда более вычурной и пышной, чем было нужно по такому случаю.
— Эффи, незачем раскладывать на столе все это столовое серебро, — терпеливо втолковывал жене Окли. — Это ведь не официальный ужин.
— Да, но соображения приличия и общий дизайн подсказывают, что оно тут необходимо, — Эффи уже едва держала себя в руках и почти задыхалась, — иначе…
— Иначе что, любовь моя? — переспросил он все тем же выдержанным тоном. — Нас поразит удар молнии? Китнисс, ты что, угрожала Эффи, что порвешь нас на кусочки, если мы не разложим каждому по пять комплектов вилок рядом с ложками для супа? — принялся острить Окли, озорно стреляя голубыми глазами в сторону Эффи. За все годы, что эти двое были женаты, Китнисс ни разу не видела, чтобы Окли досадовал на Эффи, даже когда ее полузабытый капитолийский гонор и перфекционизм снова брали свое.
— Вот уж не знаю, Эффи, — поддразнила ее и Китнисс. — Наверное, придется тебя выгнать из дома прямо на снег, если на столе вдруг не окажется у каждого персонального ножа для масла.
Эффи сконфуженно улыбнулась, собрала упомянутые приборы и вернула их в посудный шкаф.
— Меня снова заносит, да? — спросила она, явно смущенная.
Но Окли, который взирал на Эффи так нежно и зачарованно, будто она была соткана из лунного света, разложив оставшиеся у него предметы сервировки, взял жену за руку и поднес ее к губам.
— Ты хочешь, чтобы все было как следует. Что ж в этом плохого?
Китнисс бесшумно от них ускользнула, чувствуя, что ее присутствие больше не требуется. Вернувшись на кухню, она встала у большой печи и обхватила себя руками, чтобы унять нервную дрожь. Пока все остальные хлопотали в столовой в ожидании появления Пита, она здесь следила за тем, как готовится еда. Муж должен был вернуться из пекарни вместе с Томом и Делли. Китнисс нынче гораздо больше обычного волновалась о том, как пройдет праздничный ужин в их доме.
Стоило Китнисс проверить степень готовности доходивших в печи булочек, как распахнулась задняя дверь и оттуда с мороза явился Тристан, сын Энни с Финником, которому уже стукнуло шестнадцать. Он притащил из города кучу продуктов.
— Можно я поставлю это здесь, Тетя Китнисс? — вежливо уточнил он, и она невольно ему заулыбалась.
— Конечно ставь, я сама все разберу.
Пока он водружал пакеты на кухонный островок, у Китнисс в голове мелькнуло: его растрепанные и припорошенные снегом волосы в точности того же медного оттенка, что и у его отца. А сын Финника поспешил открыть и придержать дверь для матери и забрать у нее пакеты, которые та несла. Энни даже спустя столько лет оставалась прежней в своей хрупкой бледной красоте. На маленьком носу даже зимой не исчезали веснушки. Волосы все так же вились буйной копной. После смерти Финника она так вновь и не вышла замуж, и хотя ей удалось практически в одиночку вырастить своего мальчика таким нежным и заботливым, но отстраненность и надмирность в ней по-прежнему присутствовали — казалось, временами она забывает кто она и где находится.
— Снег так и валит, — она пыталась отдышаться, отряхиваясь на коврике у входа, прежде чем шагнуть в дом. — Китнисс поспешила снять с нее теплое пальто.
— Я сделала горячий шоколад. Он вот там, в турке на маленьком огне, — сказала им Китнисс, развешивая оба их пальто сушиться. Раз в несколько лет в этих местах случалась особенно снежная зима, природа ополчалась на людей вьюгой и трескучими морозами и нынешняя была как раз из таких.
— Как здорово. Спасибо, Китнисс. Тристан, хочешь чашечку горячего шоколаду? — Энни повернулась к своему высоченному уже сыну, который был — вылитый Финник, разве что кожа посветлее, да черты лица немного мягче.
— А как же! Само собой, — воскликнул тот, направляясь к буфету, чтобы взять там пару чашек.
— Снес бы ты шоколаду и Уэсли, на второй этаж, — предложила Китнисс. Уэсли был сыном Окли от первого брака, его мама погибла во время бомбежки Двенадцатого. И Уэсли частенько играл и сидел с Тристаном, когда его привозили сюда из Четвертого. И, несмотря на разницу в возрасте, они и потом не перестали дружить.
Глядя, на то, как Тристан спешит налить шоколад и отнести его своему другу, Китнисс вспомнилось, как она впервые увидела его фотографию. Это было почти пятнадцать лет назад, когда они еще только начинали писать свою Книгу Памяти во имя тех, кто погиб на Играх и в огне Революции. Тогда он был крошечным комочком на руках своей мамы, и Китнисс тогда до дрожи боялась за него, малыша, который при таких трагических обстоятельствах пришел в этот жестокий мир. И вот какой он стал: такой большой, почти ни капли не задетый былыми ужасами. Он вырос в безопасном, светлом мире. Как будто в ответ на ее мысли в животе что-то радостно поднялось, и она поспешила сдержать этот внутренний восторг, прижав ладонь пониже талии.
— Энни, он такой красавчик, умница! — сердечно сказала Китнисс, стоило Тристану выскочить из кухни.
— О, я счастливица, — ответила та. — Но я должна благодарить за то, что он такой еще и твою маму.
Как бы они ни боялась за этого малыша прежде, сейчас Китнисс ощущала лишь беспримесную радость за Энни и ее мальчика, живое продолжение Финника, существовавшее вопреки всем ужасам Игр и войны. К счастью, после войны миссис Эвердин перебралась в Четвертый, и помогла Энни растить Тристана. Теперь уже Китнисс больше не возмущал тот факт, что ее мать некогда предпочла печься о других, а не о своей сломленной дочери, хотя прежде у нее было такое чувство, что мать для нее как будто умерла. То были темные дни, когда ей казалось, что мать снова ее бросила. Они остались в прошлом.
— Китнисс, — позвала ее мама, прервав поток ее мыслей. И она обратила свой взгляд к этой светловолосой, голубоглазой женщине, на которую при ближайшем рассмотрении была так похожа Прим. Теперь она уже совсем не злилась на мать, после стольких лет терапии. Просто больше не находила этого гнева в сердце, и точка.
Хотя там все еще плескалась бесконечная печаль, ибо она была неисцелима. Порой Китнисс все еще поддавалась ее темным чарам, и тогда было трудно даже встать с постели. Хотя приступы депрессии с течением времени, которое отделяло ее от былых событий, случались все реже. И теперь Китнисс не находила в себе ни злого пламени, ни гнева, ни жажды мести, которые ее некогда питали.
— Ты встревожена, — заметила миссис Эвердин. Она слегка приобняла Энни и обменялась с нею заговорщицким взглядом, прежде чем вновь повернуться к Китнисс. — Не переживай. Пит будет на седьмом небе, — сказала она, проверяя булькающие горшки и поднимающееся у печи тесто.
— Знаю, просто… — замялась Китнисс. – Ну, у вас с папой тоже так было? Вы тоже постоянно были так напуганы?
Миссис Эвердин попыталась поймать взгляд Энни, но та была в этот момент где-то вовсе не здесь и явно не следила за ходом беседы.
— Тогда были другие времена, и нам не выпало на долю пережить то, что выпало вам с Питом. Но да, всегда боишься, что случится что-нибудь плохое. Это старо, как сама жизнь. — миссис Эвердин обратилась к Китнисс, которая заметно побледнела. — Но мы справлялись, по крайней мере, пока был жив твой отец. Да, плохое случается. Тебя отправили на Игры… А Прим… — голос миссис Эвердин сломался, и Китнисс ощутила, насколько и ее матери в жизни пришлось нелегко.
Взяв себя в руки, миссис Эвердин продолжила:
— Но жизнь не стоит на месте, и вот такой сюрприз! Пит и понятия не имеет, что его ждет. Хотела бы я посмотреть на его лицо, когда он узнает от тебя эту новость… Как же он тебе подходит, — глаза матери блеснули, и Китнисс была с ней более чем согласна.
Пятнадцать лет совместной жизни с Питом легли бальзамом на ее душевные раны. Поначалу у них было немало темных дней — боль была еще так свежа, что они не всегда могли взглянуть друг другу в глаза. Однако Пит своим примером научил ее тому, то жизнь снова может дарить радость, и в мире больше добра, чем зла. Он так о ней заботился, что и она научилась заботиться о других. Его терпение по отношению к ней и ее научило быть терпеливой. А его невероятная способность прощать и видеть в людях лишь хорошее, и ей придала веры в людей. Она никогда не могла похвастаться такой открытостью и степенью доверия другим, какими отличался он, но он научил ее рисковать в этом направлении гораздо больше, чем она сама бы когда-либо решилась.
Вот отчего сегодня вечером она хотела собрать вокруг всех, кого любит, и отчего этот праздничный ужин имел для нее особое значение.
***
Выпив свой шоколад, Энни отправилась с миссис Эвердин наверх, где они принялись в четыре руки заворачивать в яркую бумагу подарки. Китнисс видела, как ее мать, встретившись на лестнице с Тристаном, запечатлела поцелуй у того на щеке. Что бы ни случилось, она навсегда будет для него его «На-на», а он для нее — первым внуком, даже если их не связывают узы крови. Но узы тоже никуда не исчезают. И когда миссис Эвердин встретилась взглядами с дочерью, она вдруг чуточку зарделась, в уголках губ запорхала улыбка — в знак их общего секрета, того, что испокон веков соединяет мать и дочь.
Резкий порыв ледяного ветра, влетевший в коридор, знаменовал собой приход Пита, Делли, Тома и их подросших уже сыновей. Стоило им появиться в доме, и он наполнился радостным гвалтом, вечным спутником юных созданий. Тристан в один прыжок одолел оставшиеся ступеньки лестницы и вместе с Уэсли поспешил приветствовать своих закадычных дружков, Джорджа и Фрэнка, с которыми с детства зависал, когда приезжал в гости в этот дом. Пит же, еще только снимая пальто, тут же принялся оглядываться по сторонам, и при виде Китнисс так улыбнулся, что у нее в сердце что-то дрогнуло и захотелось петь.
— Притащил тут кое-что, — сказал он вместо приветствия, когда Китнисс, привстав на цыпочки, чмокнула его в заледеневшую щеку.
— Вижу, — улыбнулась она, принимая краткое объятие, в которое он заключил ее, прежде чем водрузить свою ношу на кухонный стол и начать все разбирать.
— А, вот как ты теперь нас окрестил, «кое-что», да? — воскликнула Делли в притворном возмущении. У Делли с Томом помимо шумного потомства уже много лет как был свой магазин, и теперь она была настоящей дородной матроной, олицетворением понятия “мать семейства”. Китнисс невольно сравнила ее округлые формы со своими, гораздо менее выдающимися, и невольно задалась вопросом — станет ли и она такой же… выдающейся. И решила, что готова если что принять на себя это дополнительное бремя.
— Но это стоящее «кое-что», конечно, — ответила она на восклицание Делли, обнимая по очереди и ее, и Тома в знак приветствия. Делли тут же заозиралась в поисках точки приложения своих сил и тут же поспешила на помощь Джоанне и Заре, которые все еще украшали елку, а Том принялся болтать с Хеймитчем.
— Прости, что задержался, — Пит уже успел вымыть руки и схватиться за свой кухонный передник. — В пекарне была прорва народу до самого закрытия. Как будто никто никогда и не слыхал о предзаказе! — сказав это, он фыркнул.
— Знаю. И снег так и валит. Энни с Тристаном чуть не замело, — ответила Китнисс, осторожно забирая у него передник. — Мы уже все сделали. Эффи накрыла на стол, скоро начнем раскладывать еду. Так что сходил бы ты лучше принять душ и переодеться, а?
Пит взглянул на нее смущенно, явно горя желанием последовать ее указаниям.
— Ты уверена? Я не хочу вешать все хлопоты на тебя одну.
— Не переживай! Если что — сами себе все положат. Тут нет сегодня никого, кто прежде не спал под этой крышей или не пасся у нашего холодильника, — Китнисс видела, что от ее слов его беспокойство испарилось. Она так хорошо его знала. – Иди, у тебя полчаса, чтобы привести себя в порядок.
Пит обнял ее и поймал ладонью кончик косы. Его губы нашли теплое чувствительное местечко у нее за ухом, и он прошептал:
— Хочешь пойти со мной наверх и помочь?
Китнисс усмехнулась, сжимая его в ответ. Искушение было велико, но в доме было полным-полно народу.
— Только если ты хочешь, чтобы ужин отложился до завтрашнего утра. Тебе бы лучше поспешить, мой тигр, и потерпеть, когда пора будет разворачивать подарки — как все..
Он отпустил ее, смеясь.
— Ну, я надеюсь, у меня будет не как у всех, — он радостно заспешил наверх, громкие шаги эхом разносились по коридору.
— Нет, у тебя будет не как у всех, — прошептала Китнисс себе под нос, — не в этом году.
***
Желающих помочь хватало. Все (за исключением мальчишек и, конечно, Хеймитча) так и сновали из кухни в столовую, нося на стол еду. Китнисс, наголодавшись в юные годы, испытывала как всегда невероятное удовлетворение, наблюдая полные, с горкой, блюда и большой стол, ломящийся от яств. На нем красовалась запеченная индейка, жареная картошка, овощи во фритюре, запеканка из ямса, пироги с начинкой и картофельный салат. Кроме того, Зара приготовила невероятную смесь, которая назвалась рис джамбалайя, в которой были еще и пряные колбаски. Делли добавила к угощению фаршированную утку, а миссис Эвердин — тушеную говядину, десерты и пироги прибыли из пекарни. Когда Пит спустился вниз, все уже было подано.