Учеба в первый год была просто прекрасной, я даже не думала, что будет настолько весело, интересно и увлекательно. По дому скучать даже времени не было: меня закрутило в водоворот учебы, а даже если появлялось свободное время, я проводила его с Питом или Джоанной, но домой я звонила каждый день. Сколько бы мне еще не надо было зубрить, сколько бы мне еще не нужно было репетировать, как бы я не спешила куда-то, но для мамы я всегда находила полчасика, чтобы поделиться всем, что происходит.
Занятия проходили в огромном здании, в котором мы по началу путались, из-за чего опаздывали на лекции. Конечно, почти все время уделялось вокалу, но каждый день было по одной паре либо математики, либо русского языка, либо литературы, ведь мы не закончили школьный курс по этим предметам, а они всем нужны в жизни. На этих уроках нас объединяли по несколько групп, и по счастливой случайности, оказалось, что мы с Питом вместе.
Преподаватели нередко делали нам замечания за разговоры и смех, но мы останавливались лишь на несколько минут. Из-за нашего поведения, мне приходилось засиживаться над учебниками довольно-таки долго. Джоанна уже спала, в коридорах затихали разговоры, не было слышно даже чересчур музыкальных соседей сверху, а лампа на моем столе все горела, пока я читала материал прослушанной в пол-уха лекции.
Зато на остальных предметах я была внимательной на столько, на сколько это возможно: ловила каждое слово, так что скоро стала любимицей нескольких педагогов. Так проходили мои дни: колледж, часовая прогулка с Питом, а в случае дождя просмотр половины какого-нибудь фильм, который мы хотели посмотреть давно, а после я шла в свою комнату и долго-долго занималась.
Каким же наслаждением для меня было жить с Питом за стеной. Да, мы прожили так какое-то время дома, в Двенадцатом, а потом и вовсе в одной комнате летнего лагеря, но тут нас разделяла стена. И когда я хотела, чтобы Пит пришел ко мне, я просто стучала по стене.
Мы не договаривались. Это вышло само собой. В первую ночь я спала одна, потому что Джоанна, с который мы живем в одной комнате, ушла с Финником праздновать начало студенческой жизни. Звуки, к которым я не привыкла, пугали: из-за сильного ветра шатало трубу и подоконник, в коридоре скрипели половицы. Я заснула всего на несколько минут, а потом вскочила из-за очередного непонятного скрипа и стала яростно колотить в стену, за которой спал Пит.
Он пришел, весь перепуганный, заспанный, помятый, но увидев меня в таком же состоянии, внезапно рассмеялся так искренне и невозможно заразительно, что я сделала то же самое, хоть и не понимала причины его веселья. Наше веселье разрушило нагоняющую страх атмосферу, так что спать здесь я больше никогда не боялась, но в ту ночь он лег рядом. С тех пор я стучу, когда хочу видеть его рядом, не так сильно, как в ту ночь, конечно.
Однажды, когда мы ездили на экскурсию, Пит так меня отвлек, что я проглядела нашу остановку. Забавно, конечно, об это вспоминать спустя время, но тогда мы потерялись, кое-как нашли выход, в конечном итоге не попав на экскурсию, зато с тех пор держу в телефоне карту Капитолия.
А все началось, когда в автобус зашла пожилая женщина, а я пересела на Пита, уступая ей место. До этого я не могла разговаривать с парнем, ведь он сидел напротив, а мне не очень хотелось нагибаться вперед. К тому же, не хотелось, чтобы люди, окружающие нас, слушали мои откровения, так что теперь Пит мог нести всякую околесицу мне на ухо, а я тихонько хихикать. Женщина, сидящая на месте, где я была минуту назад, смотрела на нас с неприкрытым удовольствием, наверное, видела во мне себя молодую. На остановке, как оказалось позже, это была и наша остановка, вышли почти все, так что я пересела на соседнее сидение.
- Честное слово! Все так и было! – утверждал Пит, когда я в очередной раз опровергла его басни, он неодобрительно сдвинул брови, но потом он тепло улыбнулся. – Знаешь, мне надо тебе кое-что сказать, - игриво сообщил он, а я придвинулась ближе. – Сыграем в «камень, ножницы, бумага», если ты победишь, то я скажу, - я согласилась и даже смогла победить. – Мы проехали нашу остановку, - прошептал он. С тех пор я садилась подальше от него в общественном транспорте.
После нового года, в последние деньки нашего нормального общения, я сидели с карандашом в руках, пытаясь придумать что-то простое, но в то же время красивое. Как назло ничего в голову не приходило, и я, разломав карандаш пополам, откинулась на спинку стула. А во всем был виноват неугомонный преподаватель, считающий, что «талантливый человек талантлив во все». На этот раз он задал нарисовать нам нечто «вызывающее в нас глубокие чувства».
Я не хотела просить Пита, ведь у него самого домашнего задания не меньше, но он пришел сам и, узнав в чем дело, предложил свою помощь. Я долго протестовала, но потом Мелларк сказал, что карандаш будет у меня в руке тоже, так что я смело смогу считать себя авторам рисунка тоже. С боем, но я согласилась, его рука накрыла мою ладонь, держащую карандаш, и он плавно, почти невесомо стал касаться грифелем бумаги.
Вскоре стали видны силуэты зданий, а потом все словно приобрело цвет, хотя на самом деле Пит использовал только один карандаш, но передо мной совершенно точно был ночной Капитолий с его яркими огнями, бесконечной круглосуточной жизнью и весельем. Если Пит смог сотворить такое простым карандашом, на маленьком тетрадном листке, то мне было интересно что же будет, если все то же самое он нарисует на большом холсте яркими красками?
К слову, это был последний день, когда все было как обычно: милые фразы, звонкий смех, ощущение полета, счастье. На следующий день я его не видела в колледже, а потом он вел себя очень отстраненно: быстро разрывал объятия, сам никогда не начинал разговор, отвечал на мои вопросы резко и односложно. Мы по-прежнему медленным шагом прогуливались от колледжа до общежития, только теперь ни он, ни я не разговаривали, не было больше стуков в стенку, мы больше не дурачились, отправляя друг другу сообщения, сидя рядом друг с другом. Мы стали словно чужими, между нами словно стена выросла, и я совершенно не понимала, что происходит.
Я думала все это закончиться по приезду домой на летние каникулы, хотя там был всего лишь июнь, учеба у второго курса начиналась в июле, но мне казалось, что этот месяц должен стать самым лучшим, может, он отгородился, чтобы наши отношения не мешали учебе. Но и тут я ошиблась. Мы находились дома уже почти месяц, завтра мы отправляемся обратно в Капитолий, а Пит все еще сидит в своей скорлупе.
Сегодня мой день рождения, я прождала Пита все утро у себя в комнате, но, увы, кроме мамы ко мне никто не пришел, так что я полная решимости двинулась к нему в комнату. Дверь балкона распахнута, а Пит сидит ко мне спинной на кровати, что-то делая в ноутбуке. Тихо подхожу к нему и закрываю его глаза своими ладонями. Он молчит и не двигается, так что через несколько секунд я опускаю руки.
- Пит что происходит? – спрашиваю я, когда он поворачивается ко мне лицом, но отводит глаза, когда я пытаюсь в них заглянуть. Он весь напрягся, такое ощущение, что он не дышит, напуган или взволнован чем-то. – Ты меня больше не любишь? – спрашиваю я, справившись с комом в горле, не позволяющим произносить такое вслух.
- Да в том-то и дело, что люблю и больше так не могу! – кричит он, вскакивая на ноги. Пит меряет комнату большими шагами, затем замирает на месте и смотрит на стену. Я поднимаюсь и подхожу к нему, кладя руку на его плечо, пытаясь успокоить. Он резко перехватывает ее, разворачиваясь так, что между нашими лицами почти не остается пространства. – Я всегда тебя любил и люблю сейчас, - шепчет он, а затем быстро целует меня, я стараюсь сохранять разум чистым, напоминая себе, как он вел себя очень долгое время.
- Что происходит?
- Сядь, пожалуйста, - он подталкивает меня к кровати, и я усаживаюсь на край, он устраивается рядом. – Я хочу, чтобы перед тем как все узнать, ты знала, что я в ту же секунду пожалел о том, что случилось. Поэтому избегал тебя, потому что не мог себе позволить даже смотреть на тебя после этого. В последнее время, особенно после нового года, мне казалось, что я больше не хочу быть с тобой вместе. И мне казалось, что проверить это можно только одним способом. И я сделал это. Я переспал с другой девушкой.
Он произносит это тихо, виновато, теперь молчит, а до меня все никак не доходит. Взгляд Пита печальный, но почему?.. Потому что был в постели с другой девушкой. Он спал с кем-то, пока я наивно думала, что он любит только меня! Он мне врал! Снова. Спешу залепить ему звонкую пощечину и убраться домой как можно скорее.
Дура, какая же я дура, что тогда, в лагере, простила его, доверилась, а он снова вытер об меня ноги. Я почти дохожу до своей комнаты, когда Пит тянет меня за руку обратно, призывая остановиться, но я не собираюсь не иметь с ним ничего общего.
- Никогда больше не подходи ко мне! – голос дрожит, у меня уже начинается истерика, и я не хочу, чтобы кто-то, особенно Пит, видел, как я сижу на полу, не успеваю стирать слезы, и кричу.
Пит остается стоять на балконе, пытаясь пробить мою обиду своим жалостливым взглядом, но я в это больше не верю, так что уверенно задергиваю плотную штору, разделяя наши жизни.
========== Глава 25. Кому же осень создана?.. ==========
Комментарий к Глава 25. Кому же осень создана?..
А я как Хатико жду отзывов*(
Стих мой)
Ровно три года назад я зарегистрировалась на этом замечательном сайте)
Так что сегодня у меня мини-праздник)
Приятного чтения)
Ваш Ангел*)
Промокший город, слякоть улиц,
И мы друг другу не нужны.
Пустые ветки, ветер, холод,
На сердце тоже ведь дожди.
Холодным взглядом не согреешь,
Дыханьем не овеешь рук,
Меня полюбит только осень
За холод моих бледных губ.
Душа моя как мокрый город,
Тебе же нравится весна,
Ты будешь с тем, кто будет солнцем,
Кому же осень создана?..
Оказывается, самый действенный способ бороться с душевной болью – боль физическая, так что последние три месяца моя жизнь довольно-таки неплохая. Я не замкнулась в себе, продолжаю учиться в колледже мечты, так же общаюсь с друзьями и знакомыми, мало что поменялось в моей жизни. Только вот теперь мне приходится заваливаться различными делами. В основном это учеба, но невозможно учится целый день, кроме того я стараюсь убирать, но из-за того, что делаю это каждый день, убирать становится практически нечего, читать я не могу, последние четыре месяца, что прошли после расставания с Питом, каждая строчка напоминает о чем-то, связанном с ним. Еще бы. Мы провели вместе всю мою жизнь.
Как бы я ни старалась занять чем-то свободный клочок времени, свободные минуты одиночества все же появлялись в моей жизни. И в эти мгновения я чувствовала себя брошенной и преданной всеми, единственной на всем свете и, что самое ужасное, мне казалось, что это я во всем виновата.
Как же, не я обманула его, не я спала с другим, не мне казалось, что нам больше не нужно быть вместе. Я мысли не допускала, что когда-то смогу быть с кем-то еще, что когда-то у меня будет кто-то другой. А он так легко сделал то, чего я никогда бы не смогла сделать.
Поэтому, каждый раз, когда я начинаю думать о нем, о том, что могло бы быть между нами и что случилось на самом деле, беру в руки что-нибудь острое и слегка царапаю кожу на запястьях и предплечьях, где она особенно тонкая. Для жизни это не опасно, но когда выступают маленькие красные капельки, мне становится больно настолько, что это заглушает все остальные переживания. И от этого мне хорошо.
Наконец, наступила осень и вечно длинные рукава больше ни у кого не вызывали лишних вопросов.
Хотя мне все еще непривычно держать зонт только над свой головой, выходить из учебного корпуса и видеть, что ждут кого угодно, но не меня. Я все же стараюсь с этим свыкнутся. Еще немного и, возможно я смогу начать новую жизнь, новые отношения. Оставить прошлое там, где ему место и шагнуть в новую жизнь, но пока я одна иду по промокшим улицам, не желая замечать счастья окружающих.
- Эй, эй, Китнисс, ну ты и быстро ходишь, - знакомый веселый голос раздается позади, отвлекая меня от разных мыслей. Притворно веселый. Когда он говорил так, это означало лишь то, что на душе у него бури и ураганы.
Первые мысль при звуке его голоса убежать, исчезнуть, накричать, но потом я понимаю, нельзя показывать свои чувства, так что делаю глубокий вдох, и на лице застывает каменная маска из безразличия, пусть думает, что лишний в моей жизни. Как будто не было, нет и не будет. Через несколько секунд Пит ровняется со мной и здоровается, от ответа меня спасает зазвонивший телефон. Спасибо, Джоанна.
- Привет, зай, - говорю я, потому что в голову приходит одна идея. Пусть Пит думает, что живу я превосходно, и забыла давным-давно, и что его легко можно заменить другим смазливым личиком.
- Зай? Эвердин, ты в себе? – кажется, подруга моментально забывает, о чем хотела сказать, но ей ситуацию буду объяснять позже, сейчас главная задача обмануть Мелларка.
- Нет-нет, не переживай, все в порядке, - пытаюсь говорить нежным, любящим голосом, каким разговаривала с Питом когда-то давно. Тогда мы были счастливы.
- Не то чтобы я сильно переживала, - бурчит она, но потом продолжает бодрым голосом. – Не важно. Ты скоро? Надо что-то рассказать.
- Думаю, сегодня мы сможем встретиться,- глаза Пита так и светятся любопытством, но я его знаю, он ни за что не спросит у меня. Знает, что находясь с ним в таких отношениях, раскрывать свои тайны ему не буду. – Целую, - с победным видом произношу я, но не успеваю заблокировать телефон, как тут же приходит сообщение от Джоанны.
Д. Ты, конечно моя подруга и все такое, но если ты лесба, то я съезжаю.
Я могла бы улыбнуться шутке, но не могу, рядом идет Пит, не могу даже выдавить улыбку, притвориться, так что просто убираю телефон. Мы долго идем бок о бок, я выворачиваю на дорогу, по которой идти дольше всего. Я ненавижу Пита. Хочу стереть все воспоминания о его существовании. Я его ненавижу? Смогу ли я забыть? Нет. Почему я иду сейчас, желая как можно дольше быть с ним, хочу вернуть все назад?
Отдергиваю себя от этих мыслей. Он предал. Растоптал. Забыл. Сейчас просто решил поиздеваться. Но почему тогда так тяжело не смотреть в его глаза, почему так быстро тянутся минуты, которые почему-то мне сладки, почему я не могу, до сих пор не могу, свыкнуться с мыслью, что мы не вместе? Если бы была такая сила, которая могла все исправить, я бы отдала все что угодно, лишь бы Пит меня снова любил.
Здание общежития появляется на горизонте, до него осталось идти каких-то три минуты, я замедляю шаг, готовая расплакаться. Давай, Пит, пожалуйста, скажи что-нибудь, я прощу тебя, только скажи правду, извинись. Я больше не могу без тебя. Я дам тебе шанс, еще один, поверю в последний раз, только признай свою вину. Умоляю.
Мы уже приблизились к ступенькам, я уже ни на что не надеюсь. Дура. А чего я ожидала? Что он приползет на коленях. Я ускоряю шаг, продолжая ругать себя за оптимизм, но Пит меня догоняет.
- Китнисс, надо поговорить, - чувствую, как начинаю дрожать. Неужели. Он все-таки решился. Мы снова будем вместе. Отчаяние, одолевшее меня минуту назад, отступает, и я киваю, давая понять Питу, что слушаю. - То, что я сказал тогда, по поводу другой девушки, - неправда. Я сказал так, потому что…
Я не даю ему договорить, наотмашь бью его по лицу, и, пока Пит приходит в себя, как можно скорее бегу прочь, по коридорам, мимо лестниц и уже незнакомых мне дверей. Дверь, возле давно никому ненужной кладовки, становится отличным местом, чтобы забыться.
Как я могла снова посметь о чем-то мечтать, особенно о чем-то касающимся Пита, я пообещала себе никогда ни на что не надеяться, не мечтать, ведь все мечты и надежды летят в пропасть, не сбываясь, причиняя боль.
А Пит, почему так трудно признать свою вину, сказать правду, извинится. Хотя бы просто сказать правду, не прикрываться нелепым «не было».
Я плачу, кричу и бью руками пол, боль не уходит, расцарапываю порезы на руках, но и это не помогает. Мне уже ничего не помогает. Мне снова надо учиться жить, но я не хочу.
Я не чувствую себя живой, кажется, несколько часов, пока не начинает болеть голова от долгих рыданий, пока запястья не начинают саднить еще сильнее, пока удары ладонями о пол не дают о себе знать ноющей болью. Опираясь на стенку, я с трудом встаю, чувство такое, будто меня хорошенько стукнули по голове кирпичом.