В глубоком кресле у окна сидел Он. И честное слово, я забыла, как дышать и зачем пришла в этот дом. Ведь даже не представляла, насколько сильно Люциус постарел за эти годы. Сейчас передо мной сидел, гордо храня осанку, мужчина, чей возраст не перешагнул сорокалетнего рубежа. Его лицо лишено морщин и в полумраке естественного освещения поразительно напоминало своего сына…
Лишь гораздо более длинные волосы выдавали, что передо мной именно Люциус.
Мужчина некоторое время, молча, изучал меня, остановившуюся в нескольких шагах от него, затем, встав с кресла, протянул приветственно руку. Я вложила холодные пальцы в его ладонь и чуть не вскрикнула. Как того требовал этикет, он коснулся губами моего запястья в знак приветствия:
— Добрый вечер, мисс, с кем имею честь и могу ли я узнать, с чем Вы пожаловали в наш дом?
— Меня зовут Джин Грайн, — созвучность настоящему имени так
логична, — и я пришла по поводу Драко Малфоя. Слышала, Вы подыскиваете для своего сына преподавателя французского языка.
— Oui, mademoiselle! Nous avons besoin dʼun maître pour Draco! Vous êtes familier avec les termes de? (Да, мадемуазель, нам действительно нужен учитель для Драко. Вы знакомы с условиями?)
-Oui monsieur. Ce sont mes recommandations (Да, господин. Вот мои рекомендации.), — с этими словами я протягиваю Люциусу письмо, в котором черным по белому сфабрикована, переврана, переписана моя история: согласно его желаниям.
В рекомендации говорится, что я, Джин Грайн, чистокровная ведьма девятнадцати лет от роду, выпускница школы Шармбатон, Франция…
— Вы — носитель языка? — вскинул бровь Люциус.
— Нет, но много лет провела во Франции, поэтому мой язык весьма хорош, — вдохновенно врала я, ибо про себя решила пойти до конца. Тогда мнимый финиш виделся мне в том, чтобы в образе учительницы Драко хотя бы просто появляться в жизни Люциуса. Мне хотелось, чтобы он говорил со мной без намека на презрение. Хотелось воровать его мысли из головы и, в конечном счете, горячо мечталось поселиться там, в подкорке Люциуса Малфоя.
Мужчина тем временем вернулся в кресло и распечатал конверт с «рекомендательным письмом». В нем некая «миссис Стайлз» имела честь сообщить, что мисс Джин Грайн проработала в ее прекрасном богатом доме, обители чистокровных магов, около года и за это время зарекомендовала себя, как прекрасный специалист, надежный хранитель семейных секретов, ставших ее достоянием. Так же мисс Грайн отличилась особым рвением в привитии детям «правильных» взглядов о чистоте крови.
Миссис Стайлз убористым и мало разборчивым почерком сообщала, что Джин Грайн принадлежит к роду чистокровных волшебников, воспитана, скромна и беспрецедентно честна.
Лицо Люциуса Малфоя отражало крайнюю степень озадаченности, когда он отложил в сторону пергамент. Его взгляд, хранящий холод января скользил по моей, едва сдерживающей дрожь фигуре.
— Я не слышал о Вашей фамилии, среди британских волшебников она неизвестна.
— Мой отец из Австралии, мама — француженка, — продолжаю лжи марафон.
— Хорошо, — и лицо Малфоя смягчается.
— Когда желаете приступить?
— Могу уже сегодня.
— Это было бы замечательно, мисс Грайн, тогда позвольте мне представить Вам, моего сына — Драко.
========== Часть 4. ==========
***
Казалось — буду крепче спать, а забывалась я только на своем рабочем столе в Министерстве Магии, среди гор пергаментов, в тревоге невыполненной работы, окончательно губя репутацию. Да и не был крепок тот сон, но иной жизни я себе уже не представляла, ибо трижды в неделю по ночам я, прибегая к помощи Маховика Времени, оказывалась на пороге семейного поместья Малфоев.
И темная скрытная душа Мэнора понемногу открывала иную свою сущность.
Первым сюрпризом оказался сам Драко Малфой, представший передо мной десятилетним ребенком, за год до своего поступления в Хогвартс. И я никак не могла взять в толк, почему этот мальчик так сильно отличался от Драко, с которым я познакомилась в Хогвартс — экспрессе.
Малыш Малфой отменно воспитан и чертовски любознателен, немного по-детски навязчив: настолько, что мне никак не удавалось ограничить наше общение только уроками французского языка. Покончив со склонениями, Драко располагался напротив меня за обеденным столом, где мы обычно занимались и, подперев руками острый подбородок, болтая под столом ногами, просил меня рассказать о Франции и о тех местах, где мне еще доводилось бывать, о моих вкусах, предпочтениях. Сначала все это довольно здорово раздражало меня, но потом я увидела выгоду в этих внеурочных беседах. Люциус замечал, что я провожу с Драко гораздо больше времени, чем оговорено нами, и это время сын Малфоев проводит с пользой. Я читала Драко новинки французской литературы, обсуждала с ним некоторые темы, которые могли бы его заинтересовать в силу возраста. В общем, выполняла обязанности Нарциссы Малфой, которых та старательно избегала.
Постепенно Люциус присоединился к нашим с Драко диалогам, и еще позже они переросли в частые споры троих — Драко, Люциуса и Гермионы Грейнджер. И все было бы отлично, но они не знали, кто я на самом деле.
Так проходили дни, сплетаясь в недели и месяцы, за окном равнодушно хозяйничал декабрь. Приближалось Рождество со своими надеждами на лучшее будущее, и чуть менее смелым ожиданием исполнения желаний.
За несколько дней до Сочельника мы с Драко провели последнее занятие и должны были прерваться на пару недель. Ребенок заслужил каникулы. В тот же вечер судьба решила преподнести мне подарок.
— Мисс Грайн, — обратился ко мне, как всегда, холодный голос Люциуса Малфоя, когда я, сжимая конверт с жалованием, горя от досады, готова была уже покинуть Малфоевский особняк, — можно ли Вас на пару слов?
— Да, конечно, — ответила я, дрогнувшим голосом, подумав про себя: «На пару слов, на пару ласк, на всю ночь, на последующую жизнь».
Деликатно кашлянув, Люциус взглядом приказал сыну оставить нас одних в кабинете. Мальчик, разочарованно вздохнув, все же немедленно вышел. Когда мы, наконец, остались одни, Люциус неспеша подошел к мини бару, располагавшемуся возле камина и, выудив из-за резных дверок два фужера, протянул один из них мне.
Наполнив бокалы прозрачной алой жидкостью, он поднял свой со словами:
— С наступающим Вас Рождеством, Джин. Надеюсь, все Ваши желания в Рождественскую ночь обязательно исполнятся.
Мелодично звякает стекло в поцелуе фужеров, и я не понимаю как, но в следующий миг сталкиваются наши губы. Кто прав, кто виноват? И судя по тому, как испуганно разрывает пульс мои виски — это Люциус прикоснулся ко мне. В замешательстве я ощутила, будто и не со мной это происходит. Язык, беспардонно ворвавшийся в мой рот, теперь ласкал его осторожно и нежно. Господи, только бы не закричать в голос, не застонать так, что покинет сознание. Под пальцами его волосы. Густые, прямые и жесткие, как все в нем. Вспотевшие ладони скользят по лицу, отчаявшись зацепиться, а он…
Внезапно разрывает поцелуй, задыхаясь, отступает на шаг. Неотвратимо возвращается сознание. На полу два алых пятна — вино, разлившееся из разбитых бокалов. Умница Грейнджер уже шепчет заклятие, чтобы это исправить, и вот они, пузатые стекляшки, снова заполненные алкоголем, стоят на камине. Но все поправить невозможно — в глазах Люциуса Малфоя замешательство, и я понимаю, что он сделал шаг, весьма неожиданный для самого себя.
Жду.
А он не ищет слов извинения. Вместо того, судорожно сглатывает и пытается прогнать желание, вновь, предательской искрой обжегшее серые глаза мужчины. Он борется и в этот раз берет над собой верх:
— Простите, мисс Грайн, не понимаю… я никак не могу взять в толк….
— Ничего страшного, давайте забудем об этом, — фальшивит мой голос с пугающей убедительностью, будто способна поверить в это сама, — это просто глоток вина, и никто не поручится, что оно не зачарованное.
Люциус смотрел на меня с благодарностью. Я решила за него сложную задачку по защите чести. Мужчина поймал мою ладонь и целомудренно поцеловал ее.
— Я вот для чего попросил Вас остаться, Джин. Завтра мы всей семьей должны посетить концерт. В Магическом Лондоне гастролирует один из величайших в мире симфонических оркестров, и Малфои, ценители подобной музыки, не могли отказаться от такого роскошного аудиального пиршества. Не окажете ли нам честь, посетить это мероприятие с нами?
— О, с превеликим удовольствием, мистер Малфой, — отзываюсь я… и сердце ликует…
========== Часть 5. ==========
***
Не переношу оркестровую музыку с самого раннего детства, когда мама, из иезуитского желания привить дочери чувство прекрасного, истязала мои уши многочасовыми сеансами симфонической музыки или классической итальянской оперы.
Я силилась понять ее и раз за разом сдавалась, когда видела стройные ряды музыкантов за пюпитрами. Очки, длинные слипшиеся волосы, юбки, прикрывающие колени. У музыкантов свой отдельный мир, таящийся, подобно Нарнии, за дверцами платяных шкафов. Нафталином пахнущие блузки и туфли на низком каблуке составляют тошнотворный дуэт антиженственности.
В общем, музыка, несмотря на стремление родителей привить к ней любовь, прошла мимо. Меня практически насильно научили сносно бренчать на пианино, но до сих пор я погружаюсь в летаргию, стоит только увидеть серые козявочки диезов и бемолей на нотном стане.
Малфои перевернули мое мироощущение и в этом. Воображение было окончательно сражено еще до начала концерта. В отличие от походов в Консерваторию с мамой, где нам приходилось сидеть в душном партере, Малфои располагались на отдельном балконе. Отсюда открывался чарующий вид на сцену. И музыканты издали не казались старомодными или убогими. Своим черно-белым ритмом они скорее напоминали шахматные поля.
Я зачарованно наблюдала, как взмыли вверх смычки, и полилась музыка. И узнала произведение — “Весна” Стравинского. Удивительно, сколь тонка грань от неприязни до восторга. Не интересуясь тем, что происходит на сцене, и одновременно наслаждаясь музыкой, я наблюдала за Малфоями. Драко, вцепившись в перила, широко раскрыв глаза, покачивался в такт будто загипнотизированный, и это показалось мне столь значимым, что десятилетний мальчик способен понять такое сложное произведение. Люциус, как и я, на сцену не смотрел. Чуть прикрыв глаза, он словно погрузился в транс. Всегда бледные щеки подернулись зарей румянца.
Кресло Нарциссы пустовало. К огромному раздражению Люциуса, которым он поделился со мной, миссис Малфой предпочла заседание своего благотворительного общества совместному семейному походу.
Минуты текли, складываясь в часы, но я не ощущала их течения, жадно, как рыба воздух глотая, минуты единения с Люциусом. Сейчас его сущность совершенна, и наплевать теперь, кем он являлся в настоящей жизни. Он имел волю стать ангелом, лешим или Пожирателем Смерти, да, но здесь он оставался самым прекрасным на свете человеком.
Музыка стихла, и объявили антракт. Драко тут же стал просить разрешения спуститься вниз за сладостями. Получив его, мальчик, сжимая в руке несколько золотых монет, бросился прочь.
— Он боится опоздать, — прокомментировал Люциус, — сын любит эту музыку, особенно Стравинского. О, мисс Грайн, я только что заметил… у Вас все это время не было бинокля. Извините. Простите мне эту невнимательность и возьмите, пожалуйста, мой.
И прежде, чем я успела возразить, в моей руке оказался изящный бинокль. Мужчина смотрел мне в глаза и не спешил убрать руку. Вместо того, он неожиданно сжал мое запястье и рывком прикоснулся к губам, вскользь, будто сразу пожалев о своем порыве, но я, свободной рукой успела поймать его за подбородок. Без усилий, нежно, не принуждая и не заставляя, я приблизилась к его губам сама. Этот миг обещал длиться вечно. Полумрак зала, какофония звуков, подстраиваемых инструментов, так кажется, выглядит мой рай.
Зноем Сахары дышала фальшивая весна в предрождественской вьюге, и так же все смешалось в голове. Нужно играть ва-банк или убираться прочь и я, уже не думая ни о чем, кроме собственного желания, провела языком по сомкнутым губам Люциуса. Будто судорога, острая боль поражения пронзает его лицо, и оно становится ужасно усталым, неспособным бороться со своими желаниями.
Люциус резко встает и тянет меня к выходу. Мое же сознание выключается полностью.
Темные пролеты коридоров и вспышки света хрустальных люстр. Скрип паркета под каблуками и сбивающееся дыхание — наша собственная симфония. Неприметная дверь за тяжелой портьерой.
Темный, пыльный зал, заваленный прикрытыми материей декорациями. Заклинание зажигает свечи. В их дрожащем свете, под моими трясущимися руками, едва удерживающими его за плечи, фигура мужчины массивна и прекрасна.
Мир почти перестает существовать от восторга, что переполняет сердце, и нахожу себя вновь, когда Люциус уже оставляет мокрую дорожку от подбородка, до ямочки на шее. Чуть прикусывая кожу, он бессовестно ворует мои стоны, а я прижимаюсь к нему все сильнее. И опять: язык, ключица, шея, мочка. В поцелуе пытается выпутаться из одежд. Грудь, снова шея под пальцами, бедра, еще задрапированные одеждами. Твердый холм под брюками без слов говорит о желании.
Волосы путаются, натянувшись, и чуть больнее, чем хочется. Поцелуй. Стон. Вскрик. Я должна еще побороться.
Как в меду, вязнут слипающиеся пальцы в шелке рубашки, когда настигают горячих участков кожи. Я справляюсь с пуговицами, и Люциус Малфой предстает передо мной в своей первозданной красоте. Его фигура величественна и тяжела, и образ его — Прометей. Абсолютная Божественная красота и агрессия.
Его переполняет ответное желание, и мужчина не намерен церемониться с хитростью застежек и крючков. Он рывками освобождает мое дрожащее тело от стражи материи, припадая губами к каждому дюйму.
Нас разделяет теперь лишь призрачное кружево белья. Люциус уверенно щелкает застежкой лифа: губы, язык, грудь. Чуть прикусил и теперь остужает боль дыханием. Затвердевшие, налившиеся соски отвечают на ласки тянущей болью. И лучше уж не говорить, что творилось внизу живота. Тяжелая, ноющая боль ожидания, ведь все мое существо жаждало получить именно этого мужчину.
— Хочу тебя в себе, — шепчут губы, и Люциус с готовностью отводит полоску ткани трусиков в сторону. Опустившись на колени, он дотрагивается губами до показавшихся оттуда лепестков.
— Горячо, — хрипит его голос, — мокро и горячо. Вкусно.
Кончик языка уже внутри, огибая препятствия внешней плоти. И это подобно удару молнии. Непроизвольно выгибаюсь ему навстречу, больно царапая спину о шероховатую стену.
Язык. Руки. Становится легче и мокрее. Пальцы глубоко внутри и прикасаются к чему-то так, что хочется закричать. Он наращивает темп, и я чувствую, что вот-вот придет конец, но Люциус убирает пальцы и рывком входит сам, заполняя разгоряченное нутро.
Руки, губы, внутри его член. Он большой и с трудом помещается во влажной глубине. Осторожно толкнувшись вперед, мужчина затуманенным взором, ищет одобрения. Я, несмотря на неожиданную боль, причиненную его размером, подаюсь вперед. Жаждущая продолжения, покорная.
— Я мечтаю отдаваться тебе, — шепчу я, и он начинает медленно двигаться.
Вновь его пальцы, только что ласкавшие меня, у рта. Люциус раскрывает ими мои губы и проникает внутрь:
— Ты сладкая, попробуй это, — шепчет он, и я с готовностью принимаю горячую, прозрачную карамель смазки, которую он тут же делит со мной в поцелуе.
— Очень сладко, — повторяет он.
— Сильнее! Пожалуйста, прошу тебя!
И он начинает толкаться глубже. Вместе с тем эти движения
рваные и лишенные ритма. Он пытается поймать что-то ускользающее, а я молюсь, чтобы он не останавливался. И он держит этот марафон до тех пор, пока тело мое ни выгибается дугой бесконтрольно, мощно, а с губ срывается столь протяжный стон, что в нем тонет и голос Люциуса.
Несколько секунд, чтобы выровнять дыхание, и мы должны отдалиться снова. Очищающее заклинание, взгляд, что он так упорно отводит. Сердце падает в желудок, и я проклинаю себя. Теперь уж точно конец, ну зачем я так спешила.