-Ты не умеешь? Ты так не делала раньше?
Гермиона отрицательно качает головой, к стыду своему, понимая, что ей понравился такой финал Драко. В горле все еще першило и возникало неудержимое желание прокашляться, но тело не слушалось: дугой оно выгибалось, чувствуя близость Драко, отдавая каждую частичку ласкающим рукам. И вновь его пальцы. На этот раз освободившие тело юноши от остатков одежды. Какая горячая кожа у холодного, воспитанного аристократа.
Драко исследует ее тело своим. Касаясь девичьей груди, живота, бедер, промежности вновь восставшим членом. Он не входит, а дразнит стонущую девушку, касаясь нижних губок тонкой кожей головки. Спускается, устроив голову между вздрагивающих бедер, он проводит языком, там, где горячо и мокро. Чуть нажимая, он видит, как наливается ягодка клитора, и вновь терзает его пальцами. Гермиона лишь извивается под его руками, глотая воздух.
Теперь он чуть бережнее вводит палец, словно что-то пытаясь понять, а она тут же подхватывает бедрами нужный ритм.
Резко убирает руку и прижимает ее к матрасу телом.
— Девственница?
— Ух, ооо, ах, Драко, да.
-Тогда почему здесь? Почему со мной? В этой жуткой гостинице…
Но юноша не получает ответов на свои вопросы, потому что в следующую минуту, она поймав его рукой, направляет в себя. Чуть-чуть у входа, но он не может не пошевелиться, а двинувшись, понимает, что ни за что не хотел бы покидать это местечко раньше времени.
Самое начало. И он упирается в упругую преграду. Выдыхает ей
в шею:
— Возможно, будет больно.
— О, не медли, пожалуйста, Драко, двигайся.
И резким движением он оказывается внутри. Горячо и мокро. Узко и больно. Ему так же больно, сократившиеся мышцы не дают двинуться или выйти. Проходит минута, другая. Тело Гермионы расслабляется, качнув бедрами, девушка показывает, что можно продолжать. И он начинает, понимая, что надолго его не хватит, ибо она продолжает душить его своим нутром.
Двигается так, что он и сам не сделал бы лучше.
Все.
Цветные пятна знакомо разбегаются под закрытыми веками, еще один толчок, и он обрушивается на нее, тяжело дыша.
— Грейнджер, о, Мерлин, что это было?
Открывает глаза. И видит две черные жемчужины ее взгляда, сверкающие в полумраке недоумением. Все. А что теперь?
========== Часть 2 ==========
***
Он ведет ее за руку, через коридор недоуменных взглядов, скрывающих погашенную новым режимом ненависть. Больно сжимает пальцы, провожая к гриффиндорскому столу, проходя мимо слизеринского.
Но Драко никогда не остается в ее большой теплой спальне старосты. Предпочитая холодные общие подземелья своего факультета. Да и приходит он, только изрядно приняв огневиски. Она, сомневаясь, открывает дверь и, прежде чем втащить его внутрь, схватив за грудки, долго наблюдает шторм в серых, непогожих глазах.
Он трахает ее жестко, совсем не так, как в первый раз, тогда в Хогсмиде. Он заставляет ее доставлять удовольствие себе, потом сам быстро доводит девушку до оргазма. Затем, молча, одевается, целует на прощанье и уходит, оставляя одну на влажных простынях, хранящих его запах.
И она не спит, вдыхая аромат терпкого мужского парфюма и одиночества. Мешаются мысли в голове, составляя коктейли абсурдных идей. И она должна, обязана ему помочь. Вот только как?
— Малфой? — в один из вечеров, который он проводил в ее комнате, она решилась.
— Чего тебе нужно? — голос совсем не мягок — он не настроен разговаривать. И девушка понимает, что если не сейчас, то уже никогда не решится.
— Почему ты никогда не разговариваешь со мной?
— О чем ты хочешь поговорить?
Подрагивающими от недавнего удовольствия руками, Драко достает сигарету и закуривает, хотя знает, как сильно Гермиона не любит запах табака.
— Мы всегда молчим. Занимаемся сексом. Расходимся, не сказав друг другу ни слова.
— Хочешь, я буду желать тебе спокойной ночи? — в голосе нотка сарказма, и он стряхивает пепел прямо на прикроватный коврик.
Гермиона поджав ноги, внимательно рассматривала собственные пальцы:
— Я не о том. Мне хочется. Просто, мне нужно знать, что ты чувствуешь Драко?
Уголок его губ загибается вверх, и вслух он произносит:
-У тебя тугая, сладкая киска. Это хорошо, Грейнджер.
Пинает его пяткой:
— Идиот, я не о том?!
— А я о том! — пальцы со змеиной ловкостью впиваются в лодыжку, сильно, до синяка, — о том, что нам нечего обсуждать, и знать тебе ничего обо мне не надо. Трахайся, пока это хорошо, потом расстанемся приятелями, я тебя не обижу.
В сузившихся глазах злость… и отчаяние… На самом дне. Знакомые красные пятна разбежались по щекам. Она остужает пожар на лице сотней поцелуев, а рука уже бродит по его чувствительной плоти, так она пытается укротить в нем злость и усталость. Зажимая его между собственных бедер, Гермиона начинает тихо двигаться, и на губах юноши не держится стон.
— Я серьезно, Грейнджер, не лезь не в свое дерьмо, — его руки прижимают ее теснее, он хочет диктовать условия сам.
Десять красных полос от ногтей на бледной коже рук, он отдергивает их с шипением:
— Ааа, сука, что ты делаешь?! — маленькие алые капельки выступают на лентах царапин. Бедра двигаются быстрее и быстрее.
— Скажи, Малфой, признайся, что не дает тебе спать? Я хочу помочь, потому что ты… ты слишком важен для меня.
И это явный перебор, потому что в следующий миг она оказывается зажатой под ним, лицом в подушке, а он вколачивается неистово, задыхаясь и хрипя ей в ухо.
— По-то-му, что, матьтвоюГрейнджер, — его темп, как удары на каждом слоге, — это по твоей ми-лос-ти, из-за всех вас, сраных ублюдков, я остался без от-ца! Он приговорен к поцелую де-мен-то-ра, — чуть переводит дух и продолжает на одном дыхании, — а это верная смерть, ты знаешь! И никто: ни ты, ни я, ни моя мать со своими связями — ник-то не в си-лах е-му по-мочь!!!
Еще несколько глубоких толчков и он выходит из нее. Оставив лишь серебристую нить семени между ее бедер, он уходит, гулко хлопнув дверью.
***
Прежде чем ударить в дверь, медлит, повторяет заготовленную заранее речь, будто идет на встречу с большим чиновником, а не со старым школьным другом. Под трясущимися пальцами разглаживаются складки строгой мантии.
Решается — короткая дробь костяшками о филенку.
— Да-да, войдите, — слышится из-за двери.
Открывает, делает шаг.
Массивный старый стол, с отбитыми углами, а на нем в беспорядке стопы пергаментов, шоколадные кексы на одноразовых тарелках, несколько кружек недопитого чая. Посреди гор этого мусора, делающего школьного друга вполне узнаваемым, латунная табличка: «Гарри Джеймс Поттер. Руководитель отдела оперативного реагирования».
— Гарри, — улыбается Гермиона, протягивая ему руку, а он, увидев подругу, вскакивает из-за стола, и в два шага преодолев расстояние между ними, заключает ее в объятья. Тепло и предсказуемо, будто не было всех этих месяцев молчания.
— Гермиона, дорогая, — бритая щека трется об ее лоб. Мягкое касание губ туда же, — как же я тебе рад! — легкое заклинание быстро приводит кабинет в порядок, и вот уже на чисто вымытом столе поднос с печеньем и горячий шоколад. Гарри помнит, что она предпочитает его чаю. Бережно, точно золотой слиток, он усаживает Гермиону на гостевой стул и возвращается на свое место. Подперев кулаком подбородок, Гарри задает вопрос:
— Ты просто так решила навестить старого друга или по делу?
Гермиона почувствовала, что краснеет, ведь ни разу она не пришла к Гарри просто так, не отправила ни одной совы с письмами. За все время только открытка с поздравлением, когда Джинни родила сына.
— Гарри, я по делу, — произнесла она тихо, — и, прошу, выслушай меня до конца, ибо я уверена: все, что ты услышишь, тебе очень не понравится. Но во имя нашего общего прошлого, в память о детской дружбе, помоги мне, Гарри, помоги. Кроме тебя… никто не сможет это сделать.
По лицу друга пробежала тень, Гермиона начала свое повествование. Она рассказала Гарри все без утайки, опустив разве что ночи, в которые теперь Драко Малфой посещал ее спальню. Гарри слушал внимательно, не перебивая, но морщина на его лбу выдавала его истинное отношение к рассказу девушки. Гермиона просила, и голос срывался, звеня где-то в голове, вызывая у Гарри ощущение полной растерянности. Его лучшая подруга спит… нет. тут, кажется, все серьезнее… Гермиона и Малфой… в голове Гарри не укладывалось то, о чем сбивчиво повествовала Гермиона. Она говорила что-то об одиночестве, безвыходной ситуации и о Люциусе Малфое. Гарри почти уверен, что ему послышалось, когда Гермиона попросила его помочь… организовать новое слушание дела Малфоя старшего.
— Мерлин, Гермиона, зачем? Ведь он бывший Пожиратель смерти. Один из самых верных идее. И ты хочешь, чтобы его оправдали? Выпустили из Азкабана?
— Я не говорю об освобождении. Просто Гарри, ты… ты не знаешь, что творится с Драк… с Малфоем. Люциус его отец, и какие бы промахи в жизни он не совершил — для своего сына мистер Малфой останется идеалом и авторитетом.
— Тогда чего же ты хочешь?
— Помнишь свою первую встречу с дементором в поезде? Свои чувства? А потом? Когда вы с Сириусом вступили в неравную схватку с ними… Гарри, ты ведь выступал за поддержание законопроекта, когда по окончании Войны Министерство рассматривало проект об отказе от услуг дементоров при Азкабане? Ведь это так?! Ты же понимаешь, что поцелуя дементора не заслуживает никто, каких бы страшных дел он не натворил при жизни.
— Говоришь глупости! — удар ладони по столу прервал пламенную речь Гермионы, — Даже Волан-де-Морт, заслужил бы помилование? После всего? Гермиона!
— Ты сам несешь околесицу! Его душа — предметы, за которыми мы гонялись по свету. С тобой. Большую часть времени вдвоем. И позволь напомнить, что я одна не потеряла в тебя веру, даже когда Рон покинул нас. И теперь я прошу лишь малого — поверить мне. Что никто, повторяю, никто не заслуживает поцелуя дементора!
— Что я могу сделать?! — голос Гарри срывается на крик, — Министр отклонил законопроект! Ты сама это знаешь, и что я теперь могу сделать, даже если хотел бы помочь тебе!
— Воспользоваться связями. Своими или мистера Уизли! Но только, Гарри, прошу! Помоги обжаловать приговор или добиться повторного слушания дела.
— Если предположить такой безумный исход, что я мог бы помочь добиться повторного слушания, кто выступит в его защиту?! От Малфоя отвернулись все!
— От него не отвернулся сын. Малфоя ждет жена. И я буду за него бороться.
Лицо Гарри исказила гримаса. И Гермионе показалось на миг, что его, как в старые времена, тревожит боль в шраме. Но вдруг лицо друга разгладилось, и он погрузился в размышления, перестав замечать ее.
— Гарри, — позвала Гермиона тихо. Молчание и так слишком затянулось и, понимая, что она ничего не добьется, Гермиона поднялась, чтобы уйти, — Гарри Поттер, — и ее рука тихо опускается на плечо друга, и от этого прикосновения оцепеневший мужчина приходит в себя.
Снова они стоят друг напротив друга. Глаза в глаза. Рука в руке.
— Хорошо. Я сделаю все возможное, ибо ты единственная, кто не предал меня, и тебя оставить я не имею права, — голос звучит тихо и смиренно, а Гермиона освободив руку, старается покинуть его, как можно тише. Она сама понимает, как тяжело будет Гарри пойти против своих принципов и защитить злейшего врага… даже если об этом просит она.
========== Часть 3 ==========
И если станет жить невмоготу,
Я вспомню давний выбор поневоле:
Развилка двух дорог — я выбрал ту,
Где путников обходишь за версту.
Все остальное не играет роли.
Р. Фрост
***
Увы, бюрократия живет, процветает и в магическом мире. Со времен, когда Гермиона дрожащей рукой разворачивала письмо от Гарри, в котором лучший друг сообщал, что дело Люциуса Малфоя отправлено на пересмотр, и она, Гермиона, включена в список основных свидетелей, прошло уже три месяца.
Гермиона поделилась этой новостью с Драко в тот же вечер, и улыбалась от счастья, глядя, как смягчается его лицо, когда он строка за строкой разбирает узловатый почерк Гарри.
Она ждала нетерпеливо и, ужасаясь в осознании того, как ей придется лгать Визенгамоту, а лжесвидетельство классифицируется преступлением и карается Азкабаном. Но страхи девушки рассеивались, стоило только взглянуть в глаза Драко.
Со слов любовника она знала, что так же нетерпеливо ждет заседания Нарцисса Малфой. Гермиона одновременно раздражалась, слыша имя этой женщины, но не могла возразить, когда Драко покидал стены Хогвартса на все уик-энды, чтобы навестить мать. Она не видела его по субботам и воскресеньям, зато остальные дни… точнее ночи, они делили одно одеяло на двоих.
И это стоило любых преступлений и самой страшной лжи — шелк его чуть более длинных, чем обычно, волос на плече. Она готова сказать что угодно, под ласкающими тело руками, но отказываясь признаваться себе в том, что Малфой стал неотъемлемой частью каждого дня. «Он просто хорош в постели, — уговаривала себя девушка, — да и сравнивать мне не с кем». И она засыпала в теплых руках, под уютный треск сгорающих в камине поленьев.
Слушание назначили на двадцать седьмое июля, и Гермиона радовалась только одному — без треволнений они с Драко успеют сдать все выпускные экзамены. Но она ошибалась насчет юноши. Чем ближе подходил день суда, тем более рассеянным и неловким он становился. Закончилось тем, что Гермиона, рискуя своим высшим баллом и репутацией, написала за него письменную часть экзамена по Зельеварению, а двумя днями позже почти полностью заполнила его таблицы по Нумерологии, едва уложившись в отведенное время.
Последняя суббота июля встретила Гермиону, облаченную в строгую парадную мантию у входа в Министерство. Драко чуть отстал: им не пристало появляться вместе, приковывать к себе лишнее внимание.
Пересекая атриум, девушка заметила, что со времен ее последних визитов в Министерство ничего не изменилось. Фонтан, где в оскорбительной позе увековечен домовой эльф — как символ поражения в ее юношеской борьбе с несправедливостью.
Сейчас новый поединок.
Гермиона поправляет воротничок блузки, и до нее доносится легкий аромат Драко. Эту ночь они снова провели вместе, и после этого она никогда не принимает душ. Ей нравится его запах на своей коже. Так теплее и безопаснее. Так отчаяннее и убедительнее она будет врать, вспоминая о руках своего мужчины.
Смешиваясь с толпой опаздывающих на работу колдуний и волшебников, Гермиона не испытывала тревоги. Внутренний голос подсказывал, что несмотря на аморальность поступка — она все делает правильно. Только потеряв собственную семью, Гермиона поняла, насколько важно, чтобы люди, связанные кровными узами всегда были вместе. Эта нерушимая связь так вероломно разорвана ей самой и, возносясь в воспоминаниях к тому дню, когда своими руками отняла у родителей память, Гермиона поняла, что никогда не сделала бы этого теперь. Ведь даже если бы она погибла в той Войне, родители бы оплакивали ее, приходили бы вместе на ее могилу, держась за руки, они понимали бы, сколь важны друг для друга. Ребенок — это основа любви, ее сердце, ее кровь. Не имея возможности признаться в том, что она дочь мистера и миссис Грейнджер, Гермиона все же следила за их жизнью, с ужасом понимая, как мало общего у них осталось сейчас. Но вера девушки относительно того, что Малфои должны воссоединиться, крепла с каждым днем, особенно теперь, когда она узнала, что ее собственные родители разводятся.
Миссис Грейнджер всегда любила путешествовать, а отец любил работу и дом. Раньше летом Гермиона сама сопровождала мать в поездках на родину во Францию, а теперь маме необходимо освободиться, чтобы вернуться на землю предков, к корням. Уже в одиночестве.
Преодолев расстояние до зала суда на скрипучем лифте, Гермиона вошла в сырое подземелье — место заседаний Магического суда, решительно расправив плечи. Нарцисса и Драко уже сидели на своих местах, рядом с камерой, куда должны были привести подсудимого.
Гермиона садится в стороне от присутствующих Малфоев. Холоден взгляд Нарциссы, женщина напряжена, выжидает. Но тут же теряет интерес к Гермионе, как только в зале Суда появляется ее муж. Люциуса Абраксаса Малфоя вводят через маленькую, неприметную дверь в северной стене. Руки скованы тяжелыми наручниками. Его ведут под конвоем, крепко держа за тощие локти, скрытые в трубах рукавов грязной тюремной робы. В этом нет необходимости: мужчина, очевидно, так слаб, что едва передвигает ноги.
Гермиона помнила, как дурно он выглядел во время их последней встречи, после первого срока заключения в тюрьме, но вид нынешнего Люциуса Малфоя вызывал такой острый укол жалости, что Гермионе пришлось опустить глаза. И когда она осмелилась поднять их вновь: взгляды Люциуса Малфоя и Гермионы Грейнджер встретились.