– Жаль, что Игорю не передадите привет.
И нажал на курок. Еще раз. И еще раз.
И почувствовал, что душа в пятки уходит.
Я идиот. Один патрон.
В следующую секунду я уже не думал – бежал. Мне выстрелили в ногу, а я бежал. Прямиком к железной дороге. Помнил, сколько там вагонов старых брошенных, за одним из них мог спрятаться и переждать. Соображать приходилось быстро. Слышал только, как мне что-то кричат вслед, а разобрать не мог. В ушах свистело, а бежать становилось все сложнее.
Идиот. Идиот, идиот, идиот! Я же помнил, что надо было проверить патроны, я же, блядь, помнил.
Новый выстрел, и я чувствую, что земля под ногами горит. Сжимаю свою ногу покрепче, надеясь так унять боль, и бегу дальше, прямо к первому вагону. Пока я могу соображать – я выживу. Я обязан выжить.
Осматриваюсь и хватаю с земли булыжник. Не патроны, но тоже ничего.
– Он за этой хренью! – я опускаю взгляд и понимаю, что я и тут облажался. Мои гребаные ноги можно увидеть, если просто наклониться.
Выскакиваю из-за угла и швыряю булыжник прямо в лицо одного из них, того, который поближе. Кажется, тот же, которому я ухо отстрелил. Уклоняется. Сука!
Я сразу же бегу к другому вагону, стоящему на других путях, и земля вновь горит под ногами – новый выстрел. Вижу, что за вагоном уже ждет второй. Разгоняюсь, преодолевая боль, и выскакиваю первым, и бью прямо ему по лицу стволом пистолета. Чтобы не дать очухаться – меж ребер кулаком и другим снова в лицо. Вам меня не победить, уроды.
Пинком отправляю его на землю и наступаю на лицо ботинком, выхватывая его заряженный пистолет и разворачиваясь к подбежавшему дружку с простреленным ухом. Мне есть что терять. А значит, я выживу. Я широко улыбаюсь и стреляю в него, вдавливая голову второго ногой в землю.
– Вам, сука, не победить меня, – и на мгновение я слышу его голос вместо моего. Это знак. Это знак того, что он со мной. Что я обязательно выживу.
Я стреляю в него, когда он бежит на меня. По всем законам кино. Даже сдул бы дым со ствола, если бы он был. Но вместо этого я наслаждаюсь видом этого оборванца из девяностых, лежащего в метре от меня с простреленной головой. И разворачиваюсь для того, чтобы застрелить второго.
Вопль.
Я ничего не вижу из-за боли, когда он сжимает мою ногу прямо в месте выстрела. Прямо пальцами. Прямо в самое мясо. Боль длится мгновение, но этого хватает для моей ошибки. Я убираю ногу с его лица, пытаясь спастись, и сразу же получаю булыжником в лицо. Острая боль в правой половине лица, и, кажется, я слышал хруст. Я не успеваю ничего сообразить. Просто яркая, жгучая боль, которая пришла на смену старой.
Падаю на спину и слышу новый выстрел. И не сразу понимаю, что в меня попали. Боль раскатывается по всему телу. И замирает в животе. Когда я открываю глаза, понимаю, куда именно мне выстрелили.
– Бешеная ты сучка, Волков, – я пытаюсь ползти, но дыхание спирает от нового выстрела. Чувствую, как все внутри немеет, а дышать становится сложнее. Легкое свистит. Я переворачиваюсь на живот, превозмогая себя, и хватаюсь пальцами за шпалы, подтягиваясь, пока он перезаряжает пистолет.
Выстрел. Еще один.
Вопль. Срываю голос.
Сразу две пули в сразу две ноги.
Выстрел.
Отпускаю шпалу и падаю лицом в гравий.
В поясницу.
Я знаю, я выживу. Выберусь. Пусть и без ног, но выберусь.
Я не могу думать о боли. Я думаю лишь о нем. О нем, там, в подвале. О том, что он там. Один. И что если я не приду – никто не придет. Я должен выжить. Я обязан это сделать.
Цепляюсь за шпалы, за рельсы, за камни. Но ползу вперед. По железной дороге. Потому что я знаю, что где-то там есть мой Сергей. В нескольких километрах. Пустяк. Я доберусь.
Меня хватают за волосы и силком поднимают.
– Бешеная, блядь, ты сучка, Волков. С тобой же по-хорошему хотели, а теперь что? – резко опускают на гравий обратно, и я захлебываюсь в крови вместо крика. Нос точно хрустнул. Мне не послышалось. – Что вот тебе Костян сделал, а? С тобой побазарить хотели, а ты его пристрелил. Мне теперь что Любке сказать, уебок? – поднимает и опускает снова. Снова и снова. Я захлебываюсь. Все пытаюсь нашарить камень покрупнее, чтобы врезать ему. Новый выстрел. Пальцы не слушаются. – Я тебе сказал не рыпаться!
Не слышу его. С трудом разбираю слова. О таком в рапорте не напишут.
Сергей.
Господи, там ведь Сергей.
Я силюсь что-то сказать, но изо рта кровь течет не переставая. Господи. Г о с п о д и, дай мне сил.
– Я все спросить хотел. Вы с тем пидором реально еблись? – чувствую дуло у самого затылка. Слова как сквозь вату. Новый удар лицом о гравий, и я не вижу одним глазом. Господи, как же, блядь, больно. Боль перекрывает все мысли. И сквозь боль, сквозь эту сраную вату я все еще слышу голос. – А пидорам, знаешь, пидорская смерть. Яйца бы тебе отстрелить по-хорошему, но я сегодня в хорошем настр…
Не слышу его снова. Только увеличивающийся шум. Чувствую, что веки закрываются. Он что-то говорит, говорит, говорит. И вдруг отпускает мне волосы. Падаю лицом обратно в гравий и сразу же хватаюсь за землю. И ползу.
Я выживу.
Я знаю.
Там Сергей. Там мой Сергей, который остался дома один. Кто его накормит, если я сдохну здесь, как собака?
Я делаю усилие и открываю глаза. И ползу дальше. Сантиметр за сантиметром. Я доберусь, Сергей, я обязательно выживу ради тебя.
– …твоего пидорского дружка мы и убили, Волков, – как сквозь белый шум слышу. Не слушаю. Пусть говорит, что захочет. Я не о нем думаю. Я думаю о Сергее.
Ползу вперед. Боль – ничто. Боль – всего лишь тупое человеческое чувство. Я знаю, что переживу это. Я уверен. Я выживал и не в таком. Я лишь чувствую, что дышать совсем сложно. Но хватаюсь. За рельсу. Подтягиваюсь. К Сергею.
Тяжелая нога. На спине. Задыхаюсь. От крови во рту. И пытаюсь. Ее выплюнуть.
Там Сергей. Там мой Сергей.
Я поднимаю. Голову и. Открываю глаза. Там Сергей. Я хочу. К нему. Просто обнять. Я сумею. Я подтягиваюсь. Не двигаюсь. С места.
– Ебаный ты педик.
Я чувствую. Сергей рядом. Вот здесь.
Я чувствую. Дуло. У головы.
Выстрел.
========== Самоуничтожение ==========
Комментарий к Самоуничтожение
Сергей
Его все еще нет. Я не знаю, сколько времени прошло, потому что сколько бы я ни смотрел на часы, которые он подарил мне, стрелка не двигалась ни на миллиметр. Мои внутренние часы, которые только, я думал, пришли в норму, дали сбой. Все было просто: если Олег рядом, значит уже вечер или ночь, если нет – утро и день. Но ни утро, ни день не могут быть бесконечными. Но я чувствую – прошла целая вечность. А его все еще нет.
Лампочка мигает. Она под самым потолком. Он оставляет ее включенной (всегда, когда уходит), а я не могу выключить. Пробовал разбить – сил не хватило. Я только чувствую, как слабею с каждым часом (а может, и минутой – я совсем запутался во времени). И все жду, жду, жду, когда он вернется. Свет уже с ума сводит, а дышать под одеялом – единственном темном месте в этой проклятой комнате – слишком сложно. Кислорода и так не слишком много, а отопление только ухудшает положение.
Боже, как же у меня болит голова.
Меня все еще тошнит, но уже попросту нечем: не помню, когда в последний раз ел. И я не понимаю, сколько времени уже здесь нахожусь. И с каждым днем (часом и минутой) задаюсь одним и тем же вопросом: за что? Почему он бросил меня? Почему он оставил меня здесь умирать? В полном одиночестве, наедине с собой (а хуже этого не может быть ничего – это не преувеличение и не жалоба, это – чистая правда).
Я не знаю, что сводит меня с ума сильнее: голод, яркий свет, который я не могу выключить, или он. Каждый раз, когда он просыпается, я чувствую, что постепенно теряю себя, как бы странно это ни звучало. Я превращаюсь в монстра. В того монстра, сотворенного моими собственными руками. Я создал этого монстра давно, очень давно, он был частью меня всю мою жизнь, но проснулся лишь сейчас, чтобы уничтожить меня и занять мое место. Он сильнее меня, хитрее меня, беспощаднее и кровавее. То, что я творил с этими бездомными уродами – детские игры рядом с тем, какие картины показывал он мне. И в моменты, когда он это делал, я чувствовал, что способен на это. Что я способен схватить нож и одним им вершить правосудие, справедливое, чистое, которое заслуживает этот город. Одним ножом я смог бы устроить настоящий геноцид невежд и недостойных, а после они добили бы себя сами. А потом я открывал глаза и чувствовал тошноту. Как будто вся кровь, весь гной этих глупых людей скопились у меня в желудке, и организм стремился отвергнуть их как можно скорее. Я боялся того, что увидел. Я вдруг осознавал, сколько крови на моих руках, осознавал, скольких я убил, и на меня накатывала истерика.
Я болен. Я болен ментально, я болен физически. Я хочу наружу. Я хочу дневной свет. Я хочу чистый воздух. Иначе я сойду с ума окончательно.
Я лишь одного не понимаю – за что. За что меня возненавидел Олег, что решил оставить здесь навсегда. Что он сделал с ним, чтобы Олег так со мной поступил?
Я слышу, как урчит мой желудок, и в какое-то мгновение мне кажется, что он ест себя изнутри. Я сжимаюсь и стараюсь надавить руками на него посильнее, чтобы заглушить всю боль, все ощущения.
За что, за что, за что, з а ч т о, черт возьми?
Огонь накрывает меня с головой, и я чувствую, как моя кожа вспыхивает. Пламя прожигает ее, оставляя огромные уродливые дыры, сквозь которые не видно мяса – сразу кости. И пламя охватывает их, превращая в пепел, и я теряю опору, теряю и кислород, когда пламя врывается прямо в мою глотку, забираясь глубже, выше, вырываясь изо рта. Я пытаюсь заплакать, чтобы хоть немного потушить огонь – пламя из глаз лишь больше его распаляет. Я пытаюсь кричать – черный дым густо валит из моего рта, пока языки пламени скрываются в глотке, сжигая ее дотла.
Все вокруг в огне. Все вокруг к р а с н о е.
Когда я просыпаюсь, чувствую тошноту, но только открываю рот – ничего. Глотка все еще горит, а остудить ее нечем – свой стакан с водой я осушил еще в первый день.
Что умещается в черточку между датой жизни и смерти? Я пытаюсь вспомнить хоть что-то, что было со мной до. И не помню ничего. Вся моя жизнь, моя работа, проект моей жизни, все, чем я так сильно дорожил, – ничто. Пустой звук. Как будто это было и не со мной, как будто я видел это где-то на картине, которую никогда не смог написать бы сам. Не помню практически ничего до него. И это меня пугает. Пугает даже больше, чем все мои сны, пугает больше, чем он. Цепляюсь за свое сознание, представляю его библиотекой, в которой открываю книгу раз за разом, полку за полкой, но под обложкой – чистые страницы. Нет даже нумерации.
А был ли я вообще? Может быть, и не было никогда меня до? Может, все это я придумал, пока сидел здесь, в четырех стенах? А может, и за ними ничего совсем не было никогда, может, и Олег лишь плод моего воспаленного воображения?
Нет. Нет-нет-нет-нет, я живой, я реальный, я из кожи и плоти, я такой же, как все другие люди. И Олег живой и реальный.
Просто задерживается.
Впервые в жизни.
Наверное, просто покупает для меня что-то большое. Может, новый дом присмотрел? Поближе к городу, подальше от дороги, с большим садом и возможностью подключения кабельного и проведения интернета. Точно. Так и есть. Ему тоже понравилась картина, которую я представлял, которую я ему описывал, и он просто хочет сделать для меня сюрприз.
Подождать всего пару часов, и он появится рядом. Он ведь не мог бросить меня. Олег бы никогда не бросил меня. Только не Олег.
Нож вонзается рядом с позвоночником – и я кричу во весь голос, пока лезвие опускается ниже, ниже, ниже, а потом резко вверх – до самой шеи – и снова вниз, до самого копчика. Я пытаюсь спастись, но при каждом движении кости выпирают из спины, вскрывая кожу окончательно, расправляясь, как крылья, и вспарывая меня до самой макушки. Нечеловеческая боль.
Где же Олег? Здесь становится тяжело дышать, и я уже не понимаю, что правда, а что ложь. Что подкидывает мне мое воспаленное сознание, а что действительно есть передо мной.
Я отощал. Сколько я уже не ем? Голова постоянно кружится и болит и все время хочется спать. Но как только я закрываю глаза, моя жизнь превращается в кошмар. Я словно попал в Ад при жизни. А, может, я уже и не жив давно, и когда открываю глаза, всего лишь перехожу от одного круга к другому. Не знаю. Не знаю. Я не религиозен ни разу и никогда не верил. Но в последнее время все чаще сомневаюсь в том, что Ада нет. Я не могу не верить в Ад, пока сам в нем нахожусь.
Они разрывают меня на куски. Все они: их опухшие от спирта лица, их кожа, провонявшая помоями, их старая рваная одежда. Они рвут меня на куски, как стая голодных собак, и сжирают мою плоть у меня на глазах, и ждут, когда кто-нибудь решится вырвать голову. Хотят уничтожить ее в последнюю очередь.
Боже мой, Олежа, где же ты?
Как же хочется пить. Как же хочется есть. Как же хочется, черт возьми, просто жить.
Пытался дойти до рации – не смог встать с кровати. С трудом смог сдвинуться на край, чтобы упасть на пол – по ощущениям, как будто упал минимум с третьего этажа. Ощущаю себя мешком с костями. Каждое движение приносит боль. Я просто дышу, а внутри как будто ножи в каждый орган вонзаются.
Олег, пожалуйста, возвращайся скорее.
Олег не вернется.
Олег больше никогда не придет за мной.
Олег забыл меня.
Олег нашел новую жизнь.
Олег оставил меня.
Я не хочу умирать.
Я не могу открыть глаза и не могу вдохнуть. Все передо мной смешалось. Я даже не могу понять, о чем конкретно я думаю
Господи
Я чувствую что умираю
мне с каждой секундой все сложнее оставаться в сознании
во рту так сухо и все внутри так сильно болит
я смог доползти до двери но на большее меня не хватило
я пытаюсь дышать через рот но от этого мне становится слишком больно как будто мои легкие вот-вот лопнут
я просто хочу жить
я слышу тихие шаги
клац-клац
когти по кафелю
и мягкая шерсть под боком
мой волк мой синий волк который спас меня однажды пришел спасти и сейчас
мой теплый мягкий синий волк обнимающий мое тело вокруг
фыр-фыр
клац-клац
я слышу тихие шаги
я слышу как дверь отворяется
я слышу тихое дыхание рядом с собой и трачу последние силы на то чтобы открыть глаза
сжимает мою руку
самые пальцы
олег?